Суворова забавляли попытки его биографов объяснить непонятные для них черты его характера. «Помилуй Бог, — сказал Суворов одному из своих биографов. — Я вам сам себя раскрою: цари меня хвалили, враги меня ругали, придворные надо мною смеялись. Я был Балакиревым: для пользы отечества говорил правду и пел петухом, пробуждая сонливых».
Пионером популяризации и в известной степени «культа» (без негативного оттенка) Суворова в русской литературе оказался его родственник — военный и поэт Дмитрий Иванович Хвостов.
Я мыслил о себе, что я стихи плету,
Суворов мне родня, Его от сердца чту,
Что славою Его мои стихи покрыты,
На Пинде возродят мне лавры знамениты;
И так осмелился о Бречии воспеть,
Но за Суворовым Пегасу не успеть
В мемуарах Ф. Ф. Вигеля утверждалось, что «неблагообразный и неуклюжий» Хвостов, не будучи удачливым по службе, «лет до тридцати пяти… присватывался ко всем знатным невестам, но они отвергали его руку». По Вигелю, «пришлась по нём» княжна Аграфена Ивановна Горчакова — дочь генерал-поручика И. Р. Горчакова, — любимая племянница Суворова. Супруга эталонного неудачника русской литературы также описывалась современниками в комическом ключе. Судя по сохранившейся переписке, она не слишком хорошо владела французским языком, а по-русски писала с ошибками; кроме того, она была подвержена карточной игре. Однако брак оказался удачным: Дмитрий Иванович считал, что Аграфена Ивановна более других чувствует в нём «достоинство не вельможи или стихотворца, но честного человека». В своих сочинениях он именовал её Темирой, по-видимому, в подражание Пленире и Милене Державина.
Женитьба на племяннице великого полководца привела к тому, что Дмитрий Иванович Хвостов стал доверенным лицом Александра Васильевича Суворова. Современники объясняли суворовское покровительство сумасбродством великого человека.
Однако на деле Дмитрий Иванович Хвостов оказался деятельным и умным помощником Суворова; уверенный карьерный рост, начавшийся в 1790-е годы, объяснялся, не только покровительством генералиссимуса, но вероятнее всего точным, чётким и быстрым исполнением указаний Суворова. В 1790 году Хвостов был приписан к Черниговскому пехотному полку в чине подполковника с повелением «состоять при дяде».
ИЗ ДОНЕСЕНИЯ А. В. СУВОРОВА Г. А. ПОТЕМКИНУ О ШТУРМЕ И ВЗЯТИИ ИЗМАИЛА 21 декабря 1790 г. [1 января 1791 г.]
В сие время третья русская колонна под начальством генерал-майора и кавалера Мекноба, встреченная картечными выстрелами и ружейным огнем, поощряема будучи мужеством своего начальника, спустилась в ров, овладела тем главным бастионом и продолжая жестокий бой и опрокинув неприятеля, пошла по куртине, как генерал-майор и кавалер Мекноб получил тяжкую рану в ногу и принужден был отдать команду полковнику Хвостову.
Несмотря на свою крайнюю закрытость и недоверчивость, А. В. Суворов «явился в полной наготе графу Хвостову и может быть одному из смертных» (как писал М. И. Сухомлинов). В петербургском доме Хвостова жили суворовские сестра, сын до его вступления в службу и дочь до её замужества. Тем не менее даже при протекции Суворова карьера Хвостова двигалась не быстро, и полководец, прося за племянника у Платона Зубова, писал в 1794 году: «Он пожилой человек. Судьба его осадила против сверстников». По ходатайству Суворова в 1795 году Екатерина II пожаловала Хвостова званием камер-юнкера. Известен анекдот, согласно которому кто-то посетовал в присутствии государыни, что Хвостову не следовало носить этого звания, на что она ответила: «Если б Суворов попросил, то я сделала бы его и камер-фрейлиной».
Поэт сам занёс этот анекдот в записную книжку с примечанием: «Так Великая умела чтить волю Великого!». По мнению И. Ю. Виницкого, это назначение было совершенно сознательным: императрице требовался надёжный посредник в отношениях со слишком непредсказуемым Суворовым. Ещё более роль Хвостова в этом отношении возросла во время опалы Суворова: через него велись тайные переговоры с императором Павлом I. В 1798—1799 годах, когда формировалась новая антифранцузская коалиция, Дмитрий Иванович был представителем Суворова и его личным агентом при российском дворе и западных дипломатических миссиях в Петербурге
Из анекдотов о графе Д.И. Хвостове примечателен следующий:
Преданный страсти к славолюбию и известности, граф Хвостов, из чувства первого и ради последнего, но дороге к своей деревне (село Талызино, Симбирской губ.), дарил свои сочинения станционным смотрителям, с непременным условием — вынуть из книги его портрет и украсить им стену, поместив под портретом царствующего императора, находившимся на каждой станции.
В архиве Хвостова сохранилось 250 писем Суворова. В некоторые периоды они обменивались 2—3 посланиями в день; опубликованы при этом порядка 90 посланий.
Так возвращаясь с грозных Альпийских вершин, Суворов писал к племяннику своему Графу Д. И. Хвостову. «Деньгам по-пустому лежать не надлежит! Употребите на покупку деревни Адмиральши Елмановой в Волоковском погосте на реке Мсте». Или, говоря о другой покупка, Суворов пишет: «Хорошо бы тут выговорить, хотя и c прибавкой цены, обретающихся там управителей, дворов и прочих домашних принадлежностей.»
Одно из последних писем Суворова к Хвостову из Кобрина датировано 8 марта 1800 года:
«Д. И. Благодарю вас за призрение моего Аркадия. Избегая даже малейшей роскоши, он должен на свою долю участвовать в найме квартиры, а в столе на образец Наташи. Расчислите по его жалованью и дворцовому расходу. Ежели чего недостанет, тo добавляйте ему от меня. Особенно как неопытного юноши берегите строго его любомудрие и благонравие; деньги мои отнюдь не держите праздно; но тотчас покупайте деревни без разбору; ближе Кончанского, каковы бы они ни были, впрочем, хотя и в Сибири. Элмановой деревня приятнее Кончанского. Я думаю в нее въехать и давши пиршество обратиться в Кончанское. Все то временно. Последнее я уважаю столько, что хочу там построить каменный домик с церковью. Я буду жить в деревне и где бы то ни было. Надлежит мне Высочайшая милость, чтоб для соблюдения моей жизни и крепости присвоены мне были навсегда штаб -лекарь хороший с его помощником, к ним фельдшер и аптечка. И ныне бы я не умирал если бы прежде и всегда из них кто при мне находился: но все были при их должностях».
Александр Васильевич Суворов-Рымникский, светлейший князь Италийский, граф Российской и Римской Империй, генералиссимус Российских, сухопутных и морских сил, фельдмаршал Австрийских и Сардинских войск, Сардинского королевства гранд и принц королевской крови (cousin du Boi), и кавалер орденов: российских — св. апостола Андрея Первозванного, св. Георгия 1-й степени, св. Владимира 1-й степени, св. Александра Невского, св. Анны 1-й степени, св. Иоанна Иерусалимскаго большого креста; австрийского —Марии-Терезии 1-го класса; прусских — Черного орла, Красного орла и за достоинство; Сардинских — Благовещения и св. Маврикия и Лазаря; баварских — св. Губерта и Золотого Льва; французских — Кармельской Богородицы и св. Лазаря; Польских — Белого орла и св. Станислава, — погребен в Александро-Невской лавре.
На надгробной доске высечены только следующие слова:
Здесь лежит Суворов. 1729—1800.
С большой долей вероятности лаконичная эпитафия «Здесь лежит Суворов» была предложена Хвостовым — как перифраз латинской эпитафии Ганнибала Карфагенского — одного из самых почитаемых Суворовым полководца.