В плену поверхностей блестящих
преломлен,
сглажен,
отражён,
дублирован
и искажён,
мой глупый глаз
скользит изящно,
щемяще отрешён.
Из незапамятной породы
её творец сооружал
финифтью цвета небосвода
её изгибы украшал,
узор её точёных ножек,
блестящих ручек торжество,
её обивочная кожа –
что дорогое хвастовство.
Плащами замшевых нашествий
плывут навстречу неспеша
живые храмы путешествий
по глади шинами шурша.
И безупречный алюминий,
пугая гибкостью листов,
встречает хордами мостов
мужей от Брака до Феллини.
. . . . . . . . . . . . . .
Её для мебели купили,
по вечерам смывая пыль...
Кого-то ею заменили
как старый фарс
на новый стиль.