Два глаза чудища трамвайного
глядят в меня из темноты,
нахлынет грусть из ненормального
шального мира, в пустоты
просторы я вновь сердцем рвусь,
крадутся беды, словно воры,
вот-вот опять накатит грусть,
и я напрасно рвусь в просторы,
не сбросить мне сомнений груз,
сорвёт судьбина, словно груздь,
и все напрасны разговоры,
причины объяснить боюсь,
задёрну я на сердце шторы,
вновь я то плачу, то смеюсь,
и мне даёт судьбина шпоры,
я с нею спорить не берусь,
не убедить, зачем же споры?
Назвался груздем, полезай в лукошко,
нигде не скрыться мне от злой судьбы,
куда уводит лунная дорожка,
куда зовёт печальный стон трубы? -
упала с неба лунная лепёшка,
вновь ветры ухмыляются грубы:
"в рассвет иди попробуй догреби",
растут в душе сомненья, как грибы,
кручина подбирается, как кошка,
назвался груздем, полезай в лукошко,
роняю звук, как жёлуди дубы,
надежд осталось в сердце так немножко...
Мой каждый звук печальный и тяжёлый
ложится в землю, чтоб взойти стихом,
и вдруг зазеленеет грусти холм,
за звуком звук из рук летит, как жёлудь,
я ветрам внемлю, звук сажаю в землю,
чтоб он взошёл стихом, зазеленел,
и в небе лунный колокол звенел,
и плыло облако, всё в мире я приемлю,
но остров сердца весь заледенел,
ах, для чего я ветру снова внемлю?
Два глаза чудища трамвайного
глядят в меня из темноты,
назвался груздем, полезай в лукошко,
мой каждый звук печальный и тяжёлый
ложится в землею, чтоб взойти стихом,
судьбина отыскала крайнего,
мне не уйти от немоты,
кручина подбирается, как кошка,
куда зовёт вновь лунная дорожка? -
вдруг на землю луны упала брошка
и маюсь я немыслимым грехом,
тут не поможет лаже неотложка,
уже не станет вдруг зелёным холм.