Клио

               
Люда Усова всю жизнь трудилась в городском универмаге. Она застала ещё то золотое время, когда «продавец универмага» звучало. По инерции Люда продолжала носить завивку, красила веки голубыми тенями, а губы – перламутровой помадой. С годами  вся её девичья стать осталась где-то на фотографиях. Будучи дородной и внушительной, Усова и перстни  любила с крупными камнями – на её крепкой руке они смотрелись монументально. Массивным мочкам – массивные серьги.
В квартире Усовой второй век стояла чешская стенка. В стенке громоздился в торжественной тесноте периодически перетираемый до блеска хрусталь. За  сервиз «Мадонна» Усова когда-то продала душу.  Спальню украшал румынский гарнитур. Ковёр в гостиной зеленел внушительным футбольным полем.
Раз в два года Люда с супругом Геной переклеивала в гостиной и спальне обои, натянула потолки по моде, солидный дубовый паркет  зачем-то заменила ламинатом (под дуб). Расстаться с советскими гарнитурами Усову не заставили бы никакие «доводы рассудка»*. В них был смысл всей её «околоторговой» жизни – в своё время они стоили ей немалых сил.   
Замуж вышла продуманно и надёжно. Муж работал водителем в гараже  высокого начальства, не упуская случая пользоваться умеренными благами. При этом Гена находился под жёсткой и решительной Людмилиной пятой. Сама  Усова умела постоять за себя и за ближних своих. 
Словом, жила, как положено.
Однако в основательном семействе Усовых обитало инородное тело: дочь Мариночка била «дробушки» в танцевальном коллективе. «Выстукивание», «дробная дорожка»  – птичий язык, на котором разговаривала Марина  с того момента, как мать отвела её в студию народного танца. По правде, Мариночке больше пошли бы плие, па де ша и батманы. Собственно говоря, Марина и имела в виду балет, когда, увидев его по телевизору,  сказала матери, что хочет танцевать. Усова, руководствуясь своим собственным представлением, отвела ребёнка на народные танцы. Впрочем, ни хореографической студии, ни училища, в городе не было.  Девочка не сразу поняла, что народные  – вовсе не то, чего она хотела. А потом отматывать клубок истории обратно было поздно: Мариночка втянулась.
Когда пришло время, Усова твёрдо сказала:
 – Кооперативный техникум: торговля всегда в почёте. А ты и в «Аметисте» встанешь за прилавок. Ты же у меня  – красавица!
Но Марина проявила упорство – только хореография!
Поступила в Колледж искусств на народные танцы и вот всё бьёт и бьёт свои «дробушки». А ведь под тридцать уже!
Семьи нет. Карьера, в провинциальной «Сударушке»? – Смех! Теперь, задним умом, Усова понимала: балет – другой уровень! Самый крайний лебедь в последнем ряду парит куда выше, чем солирующая «сударыня-барыня». Да что уж поделаешь! – Не сложилась, словом,  жизнь у Маринки.  Одно счастье: фигура.  Не в пример самой Усовой: тощенькая, длинненькая – видная. Наверно, в мужнину родню.  А и какой ценой тощенькая!  Съест конфетку – два часа себя истязает. Правда, когда Усова видела дочь на сцене, в алом шитом сарафане, в белых шитых рукавах, с косой ниже пояса, она ощущала гордость.  Однако отличить Маринку от других, плывущих по сцене «сударушек», было не просто: все они там на одно лицо – красавицы.
 – Ты когда уж замуж, Марин? – осторожно намекала Усова всё чаще.
 – Какое замужество, мам? Кто меня будет ждать в ансамбле после декрета? – неизменно раздражалась в ответ Марина.
Карьера … «Ребят в коллективе мало. Все – нарасхват. И разве это – мужики?» – рассуждала про себя  Усова.  Было время, заходил в гости один из них,  Игорь.  Усова почти смирилась: «Пристроим куда-нибудь, когда надоест ноги закидывать. Отец поможет». Куда там! – Игорька увели. Маринкина подружка, между прочим. А ведь предупреждала: «Не водись с этой Юлькой!».
– Может, ещё рассосётся, Люд! – утешал жену Усов, с аппетитом уписывая третью котлетку.
 – Тебе бы только брюхо набить, Ген, – отмахивалась в сердцах Люда.
И тихо плакала по ночам в лебяжий пух подушки.
   

Марина тоже тихо плакала в свою ортопедическую.  Оттого, что не балет, а всего лишь народные.  Оттого, что сольных номеров нет.  Оттого, что хореограф Игорь, проявлявший интерес, внезапно переключил внимание с красавицы Марины на новенькую:  бесцветную Юльку. То был жестокий удар по самолюбию. Ещё Марина плакала оттого, что  ей скоро тридцать, а живёт с родителями, что мать бесцеремонно вламывается в её комнату, достаёт вопросами, раздаёт советы, от которых тошно, следит за каждым вздохом, словно ей пятнадцать.
Она критически осматривала себя в большое, в пол, зеркало. Комната Марины, просторная и светлая, в отличие от родительских, была отделана в соответствии с  современными тенденциями и оборудована станком для занятий. Отрабатывая перед зеркалом батманы тандю и фраппэ, Марина изучала себя как-бы со стороны. Природа действительно одарила её щедро. Так случается, что она оставляет в дар ребёнку от каждого из родителей что-то толковое, ценное, отсекая, словно скульптор, ненужное и лишнее.  Светло-русые (отцовские) волосы, гладкие, шелковисто струящиеся,  отливали янтарным мёдом;  зеленовато-голубые материнские глаза имели загадочный русалочий разрез, натуральные брови – изящно очерчены от природы.  Танцы добавили  природной осанке горделивого изящества. В сочетании с фирменной   походкой танцовщицы Марина обладала всеми атрибутами безукоризненной леди, скорее балерины, чем «сударушки». 
Но, вопреки всем законам природы, леди, похоже, следовала своей танцевальной  походкой  строго в направлении клуба старых дев. 
Тоже – и в ансамбле. Марина твёрдо знала про себя, что она  – талант. Но прозябала в  штампованном ряду безликих  «сударушек», в глубине души понимая: занимается не тем.  Ах, ей бы вместо «дробушек» – пламенный фламенко, сдержанная страсть которого будоражила ей кровь, не смотря на русалочью внешность. Может, то беспокойные материнские гены так в ней играли? Потому в ансамбле она держалась отстранённой белой вороной. А дома, бесконечно просматривая видео с выступлениями знаменитых исполнителей фламенко, отрабатывала собственный танец, который никому не суждено увидеть.
Материнское вмешательство в её жизнь лишь подсыпало соль на кровоточащую рану.


Когда на тридцатилетие Люда с Колей неожиданно сделали ей роскошный подарок: вручили ключи от красненькой малышки Рено «Клио», Марине даже стыдно стало за свои перепады настроения.
 – Мам, пап! Спасибо! – припала худенькая Усова младшая к дородным родителям.
Машина была абсолютно новая, из салона. Взяли её, разумеется, в кредит. Да чего уж там: свою Маринку родители любили.
Вообще, машина в семье была. И права у Марины тоже. Но сесть за руль отцовского «семейника»  – почти раритетной «Волги», пусть и доведенной отцом до идеального состояния, она категорически отказывалась. Автомобиль достался Усову старшему по случаю: списали с директорского фонда в виду обновления автопарка. Николай, продав иномарку, будучи заядлым автолюбителем, загорелся и, целиком перебрав, сделал из машины конфетку: она сияла чёрным лаком и никелем.  Но Марина и «Волга» были несовместимы.  Да и  отец не расставался со своим заслуженным Росинантом.
Однако с прелестной Клио (древнегреческой Музой истории, между прочим!), сразу не заладилось.  Очевидно, Клио твёрдо решила оправдать своё яркое имя и оставить значимый след в истории этой семьи.
Колесо завертелось буквально через неделю.
Когда Марина намеривалась  эффектно отъехать после репетиции от студии пред очи бывшего почти жениха Игоря и его мышки Юли, центральный замок решил показать зубки, напрочь отказавшись служить в самый неподходящий момент. Марина, нажимая на кнопку, беспомощно и позорно кружила вокруг своей взбрыкнувшей красненькой музы подобно знаменитой героине крыловской басни под  не менее знаменитым виноградом: «Хоть видит око, да зуб неймёт».
 – Мариночка, тебя подвезти? – осведомилась Юля деланно елейным голоском.
 –  Спасибо, нам не по пути, – напомнила Марина, гордо тряхнув безукоризненным шёлком  роскошных наследственных прядей, струящихся по прямой спинке. Куда этой пигалице с её жидким пепельным хвостом до Марины! К нему и косу то пристегнуть – вечная проблема.
Когда парочка укатила, Клио, как ни в чём не бывало, игриво подмигнула хозяйке хитрыми глазками и впустила в свеженький салон.
 – Что за ерунда! – озадачилась Марина. Но машинка больше не капризничала ни в этот день, ни  на следующий. Зато на третий – день выступления «Сударушек» в ответственном сборном концерте, Клио, как настоящая муза,  вновь впала в мечтательный транс, и Марина едва успела словить такси.
 – Пап! Надо что-то делать! – констатировала  Марина.
Усов достал из  чешской стенки договор продажи,  углубился в его изучение с  видом роденовского «Мыслителя» и, наконец, изрёк:
–  Гарантийный случай. Сам в неё не полезу: в салон надо гнать. 
– Приехали!  – вздохнула Марина. – Я так и знала: чтобы мне, да повезло!
– Может, ещё рассосётся? – попробовала обнадёжить Люда, взбивая  омлет. 
– Как беременность, – смело парировал на этот раз Гена.
Скрепя сердце, Марина отправилась в салон лично.
 – Меня зовут Борис. Чем могу помочь? – вежливо спросил прилизанный, напоминающий скользкую норвежскую сельдь, молодой человек в безукоризненном костюме.
Марина кратко изложила суть, стараясь минимизировать эмоции.
– Ну, что же. Оставляйте свою Клио на тестирование. Мы с Вами свяжемся, – согласился приторный Борис,  изучив договор. Впрочем, вслед Марине он поглядел далеко не по-рыбьи: её походка заинтриговала.  И надо признать: не только его.
 – Что-то ты на своей красотке не катаешься, Марин? – интересовались «сударушки».
 – Берегу, – отшучивалась Марина, ловя в зеркале гримёрки ироничный взгляд блеклой Юли.


 – Марина Геннадьевна! – прозвучал через неделю голос в трубке.  – Подъезжайте за машинкой.
Марина вспорхнула с дивана  легче самой балетной Феи Драже и полетела на встречу с Клио.
– Ну, что с ней было? Всё в порядке теперь?
– Знаете, Марина Геннадьевна, – проворковал, проникновенно заглядывая ей в глаза давешний человек-рыба, – за неделю Ваша машинка ни разу не шалила. Механики ничего не выявили. Вероятно, был какой-то программный сбой.
– Такое бывает? – недоверчиво переспросила она.
– Всякое бывает. Лошадка с конвейера. Застоялась, наверное, – сделал Борис неловкую попытку пошутить.
Марина расписалась в получении своей музы, радуясь счастливому исходу.
 –  Обращайтесь, если что, – напутствовал Борис. – Всегда рады помочь!
 – Тьфу-тьфу, – тихонько сплюнула про себя Марина. 
Замок сработал безукоризненно, и  на этот раз она  гордо подкатила к студии.
После репетиции заехала в кафе, заказала чашку кофе и воды без газа. Она смаковала маленькими глотками горьковатый  напиток, поглядывая то в окно на прохожих,  то на  поглощённую друг другом парочку за соседним столиком,  то на трио весело щебечущих девиц. А ей, по большому счёту, и в кафе то посидеть не с кем.  После истории с Юлей она твёрдо решила не заводить новых дружб.  За пределами ансамбля у неё никого не было. Вся жизнь с раннего детства была расписана по часам,  посвящена бесконечным репетициям, прогонам, примеркам, концертам. В школе и колледже  так ни с кем и не сошлась. И что в сухом остатке? Может, мать не так уж не права, когда говорит, что с танцами пора завязывать?
Марина рассчиталась, вышла из кафе, посмотрела на свою Клио, и ей вдруг захотелось просто неспешно пройтись по парку. Стоял  август, вечер был тёплый, тихий и словно сулящий что-то волшебное. Листва едва слышно шелестела под лёгким ветерком, игривые зайчики резвились на Марининой щеке. Её волосы слабо  шевелились от живого дыхания воздуха,  словно нежный любовник ласкал их осторожной рукой. Солнце, уже низкое, заглядывало под Маринины ресницы, отыскивая там топазовые искорки. Оно окрашивало закатными лучами парк в невероятные оттенки алого, пробиваясь сквозь кроны, золотистыми линиями и парящими колоннами внезапно вставало меж тенистых зарослей за очередным поворотом, мягко скользило по аккуратной стрижке газона. Домой совсем не хотелось: там мать снова будет заглядывать в глаза в надежде, что их с отцом подарок что-то вмиг изменил в её жизни. Из глубины  зарослей потянуло вечерней свежестью. Марина плотнее запахнула жакетик и направилась к машине.
Клио, очевидно, заждалась, мгновенно отсалютовав фарами.


Машина вела себя прилежно ровно два дня. Затем, как настоящая муза,  снова зависла (замечталась) в самый неподходящий момент: Марина направлялась в химчистку, чтобы подобрать Усову старшую, поджидавшую её  со свёртками под дождём без зонта.
 – Я сама поеду завтра в этот салон! Я их всех разнесу там! Такие деньжищи –  и такое издевательство! – бушевала мать, промокшая насквозь вместе с отчищенным скарбом, вваливаясь в салон после того, как мечтательная Клио вернулась, наконец, в реальность.
–  Мам, я сама,  – возразила Марина.
 – Ты сама, как сова! Глазами похлопаешь и ещё извинишься, что побеспокоила, – не унималась Люда.
 Умом Марина понимала, что мать, готовая идти на таран, в этом деле  более полезна. Но какое-то предчувствие заставило её проявить упорство.
– Я сама, – настойчиво повторила она ещё раз.
Когда, донельзя заряжённая  напутствиями  Людмилы, подобно целебной воде в банках  Кашпировского, Марина изложила на следующий день претензии администратору салона, Борис уже не пребывал в прежней томности и, похоже, не был уверен, что «рад помочь» Марине.  Оказалось, что у него довольно неплохо поставлен голос, и в виртуозности общения с клиентами он мог бы поспорить с Марининой матерью.
– Марина Геннадьевна! – пошёл он в атаку. –  У меня создаётся впечатление, что у Вас какие-то личные проблемы, и Вы пытаетесь решать их нетрадиционным способом.
 – Что?! – гневно вскинула Марина  свои красивые брови! – Вы намекаете, что у меня плохо с головой?
 – Не я это произнёс, – парировал Борис. – Но наш механик чётко сказал, что за целую неделю Ваша машина не капризничала ни разу. Вывод напрашивается сам.
 – Я требую, чтобы вы приняли машину на повторный осмотр!  Я не страдаю галлюцинациям!
 – О Ваших галлюцинациях – это не к нам. Прикажете мастеру ночевать рядом с Вашей Клио и играться с замочком?
– Машина на гарантии! Принимайте и осматривайте! – чеканила Марина, чувствуя,  как в ней закипает  наследственная кровь.
– И что в ней прикажете осматривать? – горячился, как карась на сковородке, Борис.
 – Пригласите руководство!
 – Наше руководство в столице. А мы здесь – филиал, – обитатель морей на глазах превращался в морского слона.
 – Хотите сказать, что вы здесь – единственный, и что Вас зовут  Филиал?
 – Могу я узнать, что здесь происходит?  Борис, в чём дело? – прозвучало за спиной.
Марина резко отреагировала на голос, развернулась. Карие глаза незнакомца осматривали  её пристально,  цепко и… даже несколько неприлично, как показалось Марине.
 – Вот, пожалуйста: наш директор, – снизил обороты Борис под металлическим взглядом вновь прибывшего.
 – Вадим Дмитриевич, это – госпожа Усова. Помните, Клио с центральным замком? Снова с претензиями,  – пояснил Борис, театрально варьируя голосом и вновь превращаясь в сельдь.
 – Послушайте! Это же – издевательство! Она зависает в самый неподходящий момент! Я из-за неё регулярно рискую потерять работу или собственную мать. Пока она вчера ожидала Вашу машину под дождём, успела простудиться. Или Вы забираете машину на повторное тестирование, или я – в суд. Будем расторгать.
Марина перевела дух: кажется, ничего не забыла из материнских заготовок?
 – Могу я предложить Вам кофе? – хладнокровно и неожиданно  предложил мужчина. Очевидно, он  привык противостоять праведному покупательскому гневу.
– У меня мало времени. Я опаздываю на репетицию!
 – Я не займу много Вашего времени. Обсудим детали.
Они прошли в директорский кабинет. Кофе и уютное кресло  немного её  успокоили. Но, ведомая твёрдой материнской рукой, Марина повторила заученный спич,  ещё раз торопливо перечислив свои злоключения и поставив жирную точку после слова «суд».
– Я думаю, –  мягко проговорил Вадим Дмитриевич, поглядывая на Марину с  едва уловимой неопределённой улыбкой, – мы попытаемся разрешить Вашу проблему без судов.
Марине стало не по себе под его взглядом. Она отчётливо понимала, что роль сварливой клиентки ей органически не подходит. Это её мать, а не она сотрясала сейчас воздух.
 – Осталось только извиниться, что побеспокоила, – промелькнула в голове Марины материнская фраза.
Впрочем, похоже, именно этот спокойный, изучающий, немного ироничный взгляд директора истощил в ней заряд фирменной «усовской» энергии.
– Должно быть, потешается, что столько шума из-за какого-то бюджетного автомобильчика, – досадно мелькнуло в её голове. Сам, наверное, ездит на монстре. – Она начинала тихо ненавидеть этого самоуверенного типа.
Между тем директор Вадим, молодой человек немного за тридцать, основательно обожжённый когда-то одной сердечной  историей, разочарованный во всём Евином племени, внезапно осознал, глядя в русалочьи Маринины глаза, что девушка его мечты всё-таки  существует. Пока она, забавно горячась,  пересказывала ему историю своей музы, он тихо любовался. Малахитовое платье необыкновенно шло к её дивным (для него, по крайней мере) глазам. Строгий лаконичный ворот-стойка, плотно облегающий высокую шейку, длина до середины икры, мягкость ткани, словно обволакивающей тело своим полуприталенным силуэтом – вроде, всё скрыто, словно в футляре. Но эти чудные открытые плечики, руки с безукоризненным рельефом, тонкие кисти! Казалось, он осязает бархатистость кожи, нежную, какую-то детскую  её персиковость.
А потому, дав ей выговориться, а себе – получить удовольствие от созерцания хрустально-аквамариновых глаз, медовых волос, от чарующего тембра голоса (может, это ему лишь казалось?), он проговорил, наконец, по мобильному кратко и твёрдо:
– Борис, оформите приёмку.
Когда Марина передала притихшему Борису ключи, директор вновь возник рядом.
 – Марина Геннадьевна! Хочу загладить неприятные моменты от общения с нашим сотрудником (Борис стёк куда-то под стойку, словно намереваясь отплыть в Норвежское море, подальше от начальства). Вы, кажется, торопились на репетицию? Могу я Вас подвезти? Я как раз направляюсь в центр.
 – А  нам  по пути? – с вызовом поинтересовалась она.
 – Откорректируем маршрут, – спокойно ответил он.
Когда её приняло сиденье элегантного и мощного одновременно, угольно-чёрного Порше Кайен, она ощутила себя Золушкой в карете после перевоплощения тыквы.  В переводе на древнегреческий –  дочерью жалкого илота*, а свою капризную Клио – допотопной колесницей. Возле студии, прежде чем она в соответствии со всеми правилами этикета коснулась бренной земли своими божественными ножками  (такими они  почудились Вадиму), он неожиданно подал ей визитку:
 – Со всеми вопросами по Вашему автомобилю можете напрямую ко мне. Не стесняйтесь.
Марина, несколько опешив, взяла визитку. Но внутренний голос (нет, голос её матери!) изрёк: «Как бы не так!». Станет она сама звонить этому снобу!  Марина обрадовалась, подобрав подходящее слово. По правде, мать этого слова, скорее всего, не знала.
– Доброго дня! – проговорил на прощание кареглазый Вадим, и мираж рассеялся.
 – Неплохо, Усова – прокомментировала Диана,  бессменная солистка «Сударушек». – Сменила авто и завела водителя?
 – Типа того, – лаконично подтвердила Марина, имея твёрдое намерение выбросить визитку. Но, поднимаясь вместе с Дианой по ступенькам,  всё-таки сунула визитку в сумочку.
 

Через три дня раздался звонок, и сельдь-Борис в несвойственном ему  возбуждении радостно отрапортовал:
 – Марина Геннадьевна! Ваша машинка действительно капризничает! Мы её запеленговали!
– Неужели! – съёрничала Марина. – Даже не сомневалась. И что дальше?
– Будем делать заявочку изготовителю. Необходимо, чтобы Вы подъехали для оформления.
– Хорошо, подъеду завтра.
Внутри что-то ёкнуло. Только ли  из-за Клио? – Глупости! Сноб! 
Весь день Марина пребывала в ей самой  непонятном настрое. Она напрочь забыла думать  про Игоря, Юлю, интриги. Её мысли были заняты одним образом, реальное воплощение которого – визитка, покоилось в Марининой сумочке. Он её бесил! Или – нет? Или – да? В её жилы словно впрыснули молодого виноградного вина, алого, игристого.  Она словно ото сна очнулась. Она  источала брызги  ранее не свойственной ей, огненной  энергии (злости?), вкладывая её во все движения, ранее  выполняемые механически.  Она словно совершила открытие самой себя. И это её преображение не осталось незамеченным,  потому что после репетиции к ней подошёл Игорь:
 – Марин, слушай: оставим обиды! Я тут наблюдал за тобой. У меня идея давно витает: поставить серию танцев народов мира. Испанский танец, фламенко, хочу предложить тебе.
– Так не бывает! – воскликнула про себя Марина, добавив: «Тише, тише, сердце!».
– Есть у меня знакомые ребята: играют настоящий фламенко. Я так и вижу тебя под эту живую музыку, в платье, как пламя, с облегающим верхом, закрытым, и юбка такая, летящая за движениями. Класс?
 – Класс. Но почему я? А как же Юля?
 – Слушай, я никогда не путаю работу с личным. Это не серьёзно.
Игорь, кажется, даже разозлился. По правде, он был толковым хореографом, креативным. Этим и зацепил её когда-то.
– А Диана?
– О, нет! Диана – это дробушки, – улыбнулся Игорь.
– Ну, если ты серьёзно, я – «за»! – кивнула по-испански сдержанно, ликуя внутри.


– Я же говорила: не поскандалишь – с места не сдвинешь! Молодец, моя школа! – всё утро Усова не унималась, узнав приятную новость о Клио. Она уже поправилась и, полная свежей энергии,  торжествующе поглядывала то на супруга, то на дочь.
– Может, ещё какие преференции получим, пока машина там, – вторил жене Усов.
Слово «преференции» в устах родителя позабавило Марину. Куда уж больше преференций: у неё в сумочке лежит визитка самого директора, кареглазого, сдержанного, чуть ироничного и…очень симпатичного. Но говорить об этом родителям не стоит. Да и  звонить она не станет! Не дождётся!
Когда Марина подошла к стойке администратора, Борис источал любезность, только что икру не метал:
 – Вадим Геннадьевич буквально ночевать заставил рядом с Вашей Клио. И словили-таки: точно  – не срабатывает!
«Вадим Геннадьевич заставил…». Марина почувствовала, как розовеет вся, включая ушки. –  Надо же! Заставил!
Заявку оформили. Директора Марина в этот день не встретила. Мираж…  Очевидно, всё – мираж… «Ну, дал он тебе визитку. И что?»  – спросила себя Марина. И, держа спинку, направилась к выходу. 
– Кто такая? – поинтересовался механик Слава, зацепившись взглядом за  Маринины ноги. 
– Она и есть – хозяйка Клио, – ответил Борис.
– Балерина, что ль какая? – Походочка…
 – Дааа, – согласился Борис.


 – Слушай, Марин! Я сразу, увидев тебя, решил, что ты – рыба холодная,  а Игорёк – рехнулся.  А ты оказалась  – огонь! –  прокомментировал гитарист Жека,  подавая  ей бутылку с водой, когда они в очередной раз прогнали номер. – Фламенко – твоё! Бросай ты этих «сударушек». Будем вместе работать. Знаешь, сколько ещё лет можно фламенко танцевать?
 – Подумаю, – улыбнулась Марина, – а настоящих рыб ты явно не встречал.
И так, с фламенко всё был отлично. Второе  Маринино дыхание не подводило. Она была уверена  в себе. Уже и платье было сшито, и специальные  туфли (без них фламенко – ничто!) обношены по ноге.  А вот с Клио дела не продвигались. Из салона не звонили. Сама она категорически запретила себе набирать номер  этого Вадима Дмитриевича. Ещё решит, что она ищет повод. Существует же ведь для чего-то рыба  Борис? Хотя позвонить хотелось. Как в детстве: звонила она тогда инкогнито домой одному мальчику, номер которого раздобыла чудом, и молча послушав голос, бросала трубку. Ей казалось, что он знает, кто звонит. Теперь такое не прокатит: абонент – на ладони. Она всё пыталась припомнить, было ли у него (у директора, конечно!) кольцо на пальце? Нет! Точно – нет!   
Похоже, что судьба Клио в их семье  больше волновала мать, чем Марину. Машинка так долго отсутствовала, что Марина стала от неё отвыкать, толком и не успев привыкнуть.
 – Кажется, пора им снова мозг промыть, – напомнила Усова. – Их не тормоши, они и рады. Ты когда им звонила в последний раз?
И Марина позвонила администратору.
– Марина Николаевна! Мы сами в отчаянии! Заказали детальки. Ждём! –с томным рвением докладывал Борис. Марина надеялась уловить в отчёте рыбы  упоминание о директоре, но, увы!
 –  Мы непременно позвоним Вам!
 – Дай мне трубку! – рванулась мать.
 – До свидания, – разочарованно попрощалась Марина с обитателем морей, поспешив нажать «отбой».
 

Прошёл месяц, плавно перетекая в другой.  Из салона не звонили. Лирическая осень полноправно завладела миром, морями и  сушей, озолотив всё кругом в тон Марининым прядям, проливая короткие, торопливые  слёзы мелкого дождя, неожиданно  сменяемого в просветах облаков уже не жарким солнцем, разливавшим  в небе аквамарин. На закате нередко полыхало испанской страстью фламенко, заставляя сердце Марины томиться.
–  Марин, Марин, Марина,  – повторяла она своё имя, подставляя ладонь под угасающий солнечный луч в проёме окна. Она прохаживалась по комнате, поглядывая на себя в зеркало, время от времени повторяя па своего фламенко, радуясь, что мать притихла где-то  за вечерним сериалом.
Номер отработан до мелочей. Скоро – премьера. От нечего делать Марина  достала из шкафа готовое  платье, мягкие кожаные туфли с перепонками, с сотней маленьких гвоздиков на мысках и каблуках.  Облачилась в эти сокровища, туго подобрала волосы низко на затылке, развернулась  вполоборота перед зеркалом. Затем включила запись и…
Когда она, глубоко дыша, замерла в завершающей  позе, за спиной послышался вдруг такой же глубокий то-ли вздох, то-ли всхлип:
– Мариночка! – то мать стояла в дверном проёме.
Она словно впервые увидела свою странноватую дочь. Люда бросилась к ней, обхватив мягкими, крепкими руками, прижав к пышной груди и, чмокнув дочь куда-то в плечо, захлюпала носом.
– Какая же ты у нас! Лучше всех!
– Это – фламенко, мам. Испанский танец. На концерт придёте?
– Конечно, доча! – воскликнула растроганная Люда. И, после короткой паузы: – Теперь бы ещё машину  вырвать у этих проходимцев!
В дверь зазвонили. Соседи снизу, наверное: Маринины гвоздики, как и положено  фламенко,  чеканили звонко.
 – Я сама, – быстро сказала она матери и отправилась хлопать глазами и извиняться.


Да, от Клио известий по-прежнему не поступало.  Кажется, её муза безнадёжно канула в историю. Мать время от времени накручивая себя, накручивала за одно и супруга. Она метала громы и молнии; отец, следуя её примеру, грозился идти сразу в суд и голосил: «Ничего себе! –  Кредит гасим, а машины нет, как нет!».
Марина же  не могла больше слышать голос Бориса. Чем дольше времени, тем глупее ей казалась идея со звонком самому директору. Да он и думать об их колеснице, наверное, забыл. Марина, словно заражаясь от родителей, тоже начинала негодовать. Но её негодование было почему-то исключительно  персональным: в адрес директора.
Между тем, Вадим Дмитриевич ничего не забыл и всё держал под контролем. Он точно знал, сколько раз Марина общалась с администратором, и  лишь недоумевал про себя: почему девушка с русалочьими глазами ни разу не позвонила ему, директору?
Наконец, семейный завтрак Усовых был прерван телефонным трезвоном:
– Марина Николаевна! Простите, что так рано! Спешу порадовать! Ваша Клио готова! Можно забирать, – Борис явно был счастлив служить гонцом добрых новостей. – Приезжайте в любое время. Ждём вас!
Он встретил её привычной сельдеобразной улыбкой, Клио встретила её  знакомым озорным подмигиванием, пылко отзываясь на кнопочку (вероятно – соскучилось по хозяйке). Были исполнены все формальности, сделаны все отметки в документах и Марина,  кивнув на прощание Борису в последний раз (в последний ли?), отъехала от салона.
 – Ну что, подружка, на концерт со мной поедешь? – спросила Марина свою Клио, почему то не испытывая истинной радости.  И вдруг подумала: «А ведь я могла бы позвонить ему! Поблагодарить. Или это совсем глупо? Благодарить за два месяца ремонта? Ну, уж нет! Обойдётся!»
Он позвонил сам. Она мгновенно узнала голос.
– Марина, здравствуйте! Это Вадим. Вадим Дмитриевич.
– Да, – она ощутила потребность срочно припарковаться. Говорить с ним вот так, на ходу, невозможно. Вернее, возможно всякое. Нажала на тормоз.
– Я знаю, что Вы забрали машину. Как она себя ведёт?
– Спасибо! Пока, как примерная девочка. Я уже не надеялась на нашу встречу.
Получилось  неопределённо. Вернее, определённо глупо. На встречу кого с кем? Лицо её вспыхнуло. Вот дурочка!
– А что Вы так и не позвонили?
–  Ждала, пока позвоните Вы, – вдруг выпалила она. ( Пан или пропал!)
– А я – пока Вы. (Значит, всё-таки –  пан!?)
Повисла обоюдная пауза.
–  Встретимся? Ты сейчас где? – перешёл он вдруг на «ты».
– Стою на обочине.
– Она снова заглохла!? – голос Вадима тревожно взметнулся.
– Нет, просто разговариваю с тобой (тоже на «ты»).
– Куда приехать?
Она назвала улицу.  На своём Порше он приехал скоро, припарковался рядом с малышкой Клио.  Прямо на улице он обнял её, не замечая, что вокруг движется и живёт город. Глядя прямо в аквамарины, выдохнул: 
– Я так соскучился!
 – А я, кажется, тебя ненавижу.
– Это всё с тех пор? Всё ещё?!  Ты – такая злопамятная злючка? – улыбнулся он.
 – О, ты ещё мать мою не знаешь!
 – Надеюсь узнать. Так что: всё ещё с тех пор?
 – С тех пор и всё время.
 – Из-за Клио?
 – Из-за того, как ты смотрел на меня. Какое право ты имел так смотреть и улыбаться?
 –  Глупенькая! Я любовался. Так почему не позвонила?
 – Ждала. Я тебя ждала. Правда, не сразу.
 – А я – пока ты, как дурак!
Весь этот их бессмысленный сумбур завершился, наконец, поцелуем. Кто-то, проезжая мимо, звонко просигналил клаксоном. Они рассмеялись.
– Посидим где-нибудь? Кофе?
– О, снова кофе! – улыбнулась она. – Твой конёк? Сегодня – нет. Завтра концерт. Придёшь?
 – Даже отвезу тебя лично, чтобы Клио, тьфу-тьфу, не взбрыкнула.


Усовы старшие, притихшие и гордые, по-настоящему потрясённые Марининым номером (это вам не  «Сударушки» в сарафанах!) дожидались свою Маринку после концерта. Она подошла не одна. Пока Гена, неловко тиская дочь, выговаривал что-то невнятное: «Рад… это ж надо… гордость папкина…  звезда наша…», Люда, тоже счастливая и взволнованная, жёстко сканировала незнакомого молодого человека.
 – Познакомьтесь, –  проговорила Марина. – Это – папа, Геннадий Петрович, это – мама, Людмила Васильевна. А это – Вадим, мой мм … друг.
Пока Усов старший с достоинством пожимал руку Вадима, Марина не без иронии объявила:
 – Между прочим, Вадим работает в сфере торговли.
– Правда?! – растаяла Люда. – Очень приятно!
Когда родители отбыли на своей лаково-никелированной колеснице, которую Вадим обозрел не без интереса,  он, заключив Марину в объятия, проговорил:
– Представляешь, как всё стремительно! Я уже приглашён нашей мамой  в гости!
– О! Ты имеешь возможность окунуться в историю! В доме моих родителей тебя ждёт много сюрпризов. Мадонна, например. Но, боюсь, после таких визитов обычно принято делать предложение. Так что подумай, прежде чем приходить!
– Целых два месяца думал.
– А фламенко хоть годик ещё танцевать позволишь?
– Конечно, о, звезда нашего дома! Хоть всю жизнь!
– Тогда я заранее согласна.
И Марине показалось, что Клио хитро, по-девчоночьи,  улыбнулась.

30.10.2023

*Одноименный роман Джейн Остен
*Неполноправные землевладельцы в Спарте