Прибежал после школы правнук:
- Бабушка, одолжи 500 рублей. У мамы все деньги на карточке, а тебе почтальонка носит. Она в субботу отдаст-.
-А что случилось, что за кризис такой? –
- Нам надо на питание сдать – доложил Андрейка, заглядывая в кастрюльку на плите. У бабушки всегда было что-нибудь вкусное для него пожевать после школы.
- Садись, блинчиков поешь, - предложила прабабушка. – И с творогом, и с мясом, и с яблоками есть. –
Внук быстро вымыл ладошки, уселся за стол и начал есть, откусывая сразу от двух блинчиков по очереди.
- А ты, когда в школу ходила, с чем больше блины любила? – спросил правнук.
- Эх, внучек, я их в детстве и не видела. –
- Почему, расскажи.
- Хорошо, ешь и слушай, коли интересно.
И прабабушка начала свой рассказ. Уже и блинчики были съедены, и правнучек привалился к ней бочком на диване, а она всё вспоминала трудное детство:
- Жили мы в Мордовии, среди лесов. С раннего детства в начале весны уходили за село в лес, который нас подкармливал. Ели щавель, грызли стебли вкусные, луковицы подснежников. Летом поспевала ягода, и мы ели ее вдоволь, носили домой корзинками малину, землянику, черемуху.
Ближе к осени созревали лесные орехи – лещина. Рвали ее мешками. На чердак высыплешь орехи, они подсохнут, очистятся от чашечек-плюсен, и остаются чистые орешки. Они даже вкуснее грецких. Разобьешь скорлупу молотком и в рот. И сыт.
В конце лета после дождей ходили по грибы. Больше всего я любила рвать грузди и солить, было еще много и других грибов. Так лес выручал нас.
Шесть лет мне было, заболела и умерла моя мама, твоя прапрабабушка, а через три года и отец за ней ушел. Осталась я почти сиротой, тут не до блинчиков.
Обоих старших братьев сразу же взяли в армию. Мы остались вдвоем с сестрой без денег, без продуктов. Хорошо, что в Мордовии было много картошки, она нас спасала от голодной смерти.
Когда мне было 12 лет, как и тебе, 22 июня по радио передали, что фашисты напали на нашу страну. День был солнечный, жаркий. Все с ужасом слушали страшное сообщение, я тоже: два моих брата служили в это время в Красной армии.
Через посёлок проходила железная дорога, по которой с первых дней войны шли со стороны фронта поезда с беженцами, раненными, а на запад двигались эшелоны с пополнением, с оружием и техникой Урала. Мы часто с подружками ходили на железнодорожную станцию, где на фронт женщины провожали первые эшелоны мужчин мужей, отцов, братьев. Стон и горький плач стоял над посёлком, ведь у всех дома было по пять-шесть детей, кормильцев забрали на войну. Как растить детвору без отцов? Как привыкнуть к мысли о том, что близкие могут погибнуть в любую минуту?
Техники в колхозах не было, ни грузовиков, ни комбайнов. Хороших лошадей тоже забрали на фронт, в колхозе остались одни старые клячи.
Мальчишки лет 13-14 возили на них снопы, солому, воду. И мне приходилось в колхозе собирать в поле после уборки колоски, заготавливать дрова, помогать на току.
Хлеб убирали косилками, косами, серпами, женщины вязали снопы. Их увозили на ток, а после всей уборки ближе к холодам молотили. Потом сдавали налог государству, откладывали зерно на семена, а то, что оставалось, делили на трудодни.
Зерна для выпечки хлеба для еды, конечно, всегда не хватало. В муку добавляли траву-лебеду, тертую картошку.
В двенадцать лет я всё умела и по хозяйству всё сама делала. Потом удалось, как сироте, получить хлебные карточки, на которые давали по 300 граммов хлеба – три куска в день. В магазины не ходила, даже не знаю, что там в войну и продавали. За годы войны ни разу не попробовали ни сахара, ни конфетки.
Жить в войну было очень тяжело, ходили в школу голодные, (дома картошка одна, и то не досыта), плохо одетые. До самого снега бегали босиком, не было нарядов, обычного белья, спали на русской печи на овчине.
Но выжили.
Всего тяжелей было получать похоронки с фронта. У нас с сестрой в первые годы войны погиб под Серпуховом брат Сергей. Служил он в Белоруссии на границе пулеметчиком. Застава сразу заняла круговую оборону от фашистов, но бойцов после обстрела осталось мало, а фашистов много, на мотоциклах, с автоматами. Наши бойцы отстреливались из винтовок. Брата ранили в правую руку, перебили кость. Из санчасти его перевели в г. Воронеж в госпиталь, затем в г. Бузулук. В декабре 1941 года, когда кость срослась, его сразу отправили на фронт под Москву, где были сильные бои. Последнее письмо пришло из-под Москвы, из-под г. Серпухова, в январе 42 г. Брат писал, что завтра уходит в бой.
Больше писем от него не было, пропал без вести. До сих пор не знаю, где его могила, и никто не знает, где он похоронен.
Выжили мы только благодаря своему огороду. Еще пускали в дом квартирантов.
В посёлке было много эвакуированных из захваченных фашистами городов. У нас был большой дом-пятистенок с русской печью. Печка нас выручала – кормила, грела, лечила. Топилась она и дровами, и торфом, и кизяком, и соломой, не капризничала.
На печь можно было вчетвером забраться. Ни простыней, ни одеял не было, ложились на голые кирпичи, овчиной укрывались, и, к утру, вся простуда проходила.
Рожь-кормилица в войну стояла стеной до самых домов поселка, давала хорошие урожаи. Хлеб был сытный, вкусный, не то, что нынешний. на химии, который хлебом не всегда назовешь. В основном, все жили бедно, трудно.
Вспоминаю своих подруг военного времени. С Наташей Ивашкиной мы вместе сохой пахали, мой огород, 25 соток, где я в 14 лет сажала картошку и сеяла ячмень или пшеницу. Потом серпом жала, вязала снопы, цепом обмолачивала колосья. На санках возила свой мешок зерна на мельницу. Муки хватало на 3-4 месяца, пекла хлеб вместе с тёртой картошкой.
Несмотря на трудную жизнь, на войну мы стремились учиться. Я закончила 10 классов, хотя долго болела, но выжила без лекарств и врачей, Сестра пошла работать машинисткой потом замуж вышла и уехала.
Наконец-то закончилась война. День Победы встретили и радостно, и со слезами: многие не вернулись с фронта, а кто и вернулся, был изранен. Конец войны мы отпраздновали с подругами Наташей и Тоней, сварили из последней пшённой крупы кашу, плакали и ели.
Вот так жили. Искалечила война наше детство. А блинчики я научилась печь только когда твоя бабушка родилась и подросла.-
Прабабушка посмотрела на задремавшего правнука, укрыла его шалью и продолжала вспоминать своё трудное детство и нелёгкую юность. Редкие слезинки катились по лицу, но она их не вытирала.