Перевод «волшебной поэмы» Данте Габриэля Россетти «Розмари».
~ ~ ~ ~ * ~ ~ ~ ~
Dante Gabriel Rossetti. Rose Mary
Данте Габриэль Россетти. Розмари
О двух её битвах с камнем Берилл:
Упущен успех, но затем наступил.
ЧАСТЬ I.
- «Марии Роза, Розмари,
Вечерний сад в лучах зари.
Луна вдали видна, взгляни.
Сокрыты звёзд пока огни,
Но уж тебя зовут они.
Ступай ко мне, моё дитя,
Поторопись, я жду тебя.
Когда венок невесты мил,
Прочти по звёздам их посыл,
Взгляд устремив в кристалл Берилл.
Ещё раз сделай это, дочь,
Так сможешь ты себе помочь:
Рассвет забрезжится в окне,
Поход предпримет по стране
Твой рыцарь, Джеймс из Эронэ.
Кресту Святому свой поклон
Отдать до свадьбы должен он,
Исполнив наказанье в срок.
Теперь послушай, мой цветок,
И помни: твёрдость – сил исток.
Тревожны вести, слух идёт:
Его в пути засада ждёт.
С ним не пойдут его друзья,
Где стан врагов – узнать нельзя,
Но сфера может показать».
И Розмари, бледна, как тень:
- «Приходит ночь, коль гаснет день».
- «Но небо, со звездой звезда,
Даёт совет благой всегда,
Невесту не найдёт беда».
Плащ развела – и заблистал
В руках магический кристалл,
Искусно сделанный предмет -
Мир в мире, солнца конкурент,
Что год несёт, сводя на нет.
Шёл свет, дрожа, из глубины,
Как будто из гнезда луны,
А сам – как пенный пузырёк,
Там, где с высот спадает в лог,
Весь в дымке радужной, поток.
В нём обретался сонм теней
Всех сущих на земле вещей.
Вокруг – волна и облак сень,
Внутри огонь заточен в плен –
Так ждёт подспудно Судный день.
В Фессалии на дне морском,
Однажды канув с кораблём,
Клад пролежал сто сотен лет,
Но море указало след,
Взяв душу, шар вернув на свет.
И леди: «Злых волшебных чар
Исполнен, - молвит, - этот шар.
Из Палестины, где кругом
Был ад, и кровь лилась вином,
Мой лорд привёз его в наш дом.
Но Благодатного Креста
Боятся духи неспроста:
Культ изгнан тёмный, без помех
Теперь нельзя для них для всех
Вводить христианина в грех.
Молитвы до зари творя,
Я жгла огни у алтаря,
Пока последний не угас.
Мной завершён обряд – сейчас
Твоих лишь не хватает глаз».
Но дева тихо шепчет: «О,
Вдруг не увижу ничего?»
- «Не прячь лица, не жди потерь,
С любовью в сердце сможешь, верь,
Как прежде, видеть и теперь».
Ещё бледней, чем до сих пор,
Тогда к Бериллу-камню взор
Она, вздохнув, перевела,
В порыве сделавшись смела,
И молвила: «Я поняла».
И мнилось каждой в свой черёд
Паденье в воздух звонких нот,
Как будто дождевой поток,
За каплей капля, щёлк да щёлк –
Такой в раю лишь литься мог.
За мигом миг, за звуком звук,
Но что об этом – недосуг.
У дамы на коленях шар:
- «Смирив волненье, не дрожа,
Смотри сюда, моя душа».
- «Я вижу: человек с метлой,
Сметает пыль передо мной».
- «Таков задел здесь, не забудь.
Теперь, когда расчищен путь,
Смотри, куда он мог свернуть».
- «Гляжу вокруг, и вверх, и вниз:
Вот две дороги разошлись.
Холмов гряда в глухой стране,
Долина под холмом на дне –
Всё мелким мнится в глубине».
- «Болота мхи иль брег речной –
Путь ко Кресту ведёт любой.
Но трата сил – высокий холм.
Что там с дорогой через дол?
Паломник здесь быстрей бы шёл».
- «Листаю словно книгу я –
Бежит поодаль колея.
Так, верно, взгляд следил бы мой
За небом полною водой,
Где птиц полёт и тучек рой».
- «В укрытиях, дитя моё,
Ищи грозящее копьё».
- «Болотистый синеет луг,
Рекой ручей разлился вдруг,
Но нет кустов густых вокруг».
- «Есть кров там где-то, может быть,
Что мог бы воинов укрыть?»
- «Один вдали на бреге том
Под заходящим солнцем дом,
А рядом стадо с пастухом».
- «Ищи теперь тайник с ладьёй
Под затенённою травой».
- «Одна заметна лодка лишь,
Взрезают вёсла влаги тишь,
Гребёт крестьянка, с ней малыш.
Мелькнуло что-то, мама, вот!
Нет, это чибиса полёт.
Не блеск ли копий виден мне?
Нет, флаг трепещет в вышине,
И стрелы бликов на волне.
Смотрю, ищу, и так, и так.
Ах, горе мне! Но где же враг?
Ах, горе мне! Мой тщетен труд:
Где я смотрела, там ли, тут,
С зарёй, быть может, ляжет труп».
Мать: «Полно, для своей любви
С заклятьем связи не прерви».
Дочь: «Да, любовью дорожа,
Стремлюсь я к цели, ворожа,
Но плачет у меня душа».
- «О, тише, милая моя!»
- «Два старых шлюза вижу я.
Трава над остовом основ,
Но мост служить ещё готов».
И – «Мама, мама!» - прежний зов.
Девица в этот страшный миг,
На волю не пуская крик,
Прижалась вся к её ногам,
Дав растрепаться волосам,
И тихо молвит: «Копья там!»
С её лица отводит мать,
Сама бледна, густую прядь.
- «Сознанья не утрать сейчас,
Не отводи от камня глаз -
Мелькнёт виденье только раз.
Что видишь ты? Расширь почин».
- «Я вижу восьмерых мужчин.
Плотина заросла травой,
Живой в ней спрятан с головой,
Как мёртвый был бы скрыт водой.
У них есть время, и лежат
Они у старых водных врат.
Один важней других глядит,
Он благородный лорд на вид,
Герб на значке копья нашит.
Колеблет вымпел ветерок,
Мне трудно разглядеть значок.
Вот вижу синий герб ясней,
В нём шпора, кречеты пред ней.
Ах, то смотритель Холиклэй!»
- «Спасибо, Господи! Итак,
Был назван Джеймса худший враг.
Турнир на Масленицу – он
Тогда предательством спасён,
И тем же вновь вооружён.
Вот кто, прекрасный лорд, вы есть!
Но только мы не дремлем здесь.
В лучах луны июньской, сэр,
Святой Иуда, лжи пример,
Шлёт вам известье в Варисвейр.
Смотри, дитя, в кристалл опять,
А после будешь отдыхать.
Узнали мы с тобой вдвоём,
Чем дол грозит – узнай о том,
Что там с дорогой за холмом».
Прижавшись к матери тесней,
Дочь молча улыбнулась ей,
Направив к магии опять
Глаза – что скрыто, различать,
Уста – об этом возвещать.
- «Фигура прежняя с метлой
Разводит тучи предо мной.
Я там, где путь был разделён,
Крутой высокий вижу склон,
Внизу – прилив солёных волн».
- «Дорога через мох болот,
Минуя Холиклэй, идёт.
Другого, видно, не дано.
Мы знаем – враг в долине, но
Дитя, будь зоркой всё равно».
- «Под небом пустошь – дикий вид,
Но слишком быстро путь бежит.
Так всадник скачет на коне.
Взгляд копья не цепляют мне,
Я не нашла их в той стране».
- «Когда ловушка не видна,
Не думай, будто есть она.
Ведь на реке враги, хитря,
Ждут под началом главаря,
Пока не заблестит заря».
- «Пейзаж изменчив, но скорей
Скажу о замке Холиклэй.
Угрюмый он имеет вид,
И лучше небо пусть молчит,
Что в сердце лорд его таит.
Где к замку путь особо крут,
Я семь расщелин вижу тут.
Мой взгляд из них обводит шесть,
Но над седьмой тумана взвесь,
И не узнать мне, что в ней есть».
- «Скрыть шлем свой слишком малый шанс
Туман, с болот ползущий, даст:
Под солнцем тает дымки плат.
Места плохие им подряд
Бог посылает для засад».
- «Но к Холиклэю вновь и вновь
Дорога вьётся меж холмов.
Всё ближе он, с его высот
Тень башен облаком плывёт,
И ясен только небосвод».
- «Довольно, дочка, - молвит мать,
Спеша к груди её прижать. -
Поспи, из сердца глубины
Любовь пошлёт благие сны.
Мы знаем всё, что знать должны.
От замка до аббатства пусть
Ещё далёк и долог путь,
Но не пугает, ибо весь
Так полон жизнью этих мест,
Что не бывать убийству здесь».
С восторгом дама, чуть дыша,
Смотрела на чудесный шар:
Внутри сквозь сумрачность теней
Мерцали всполохи огней,
В лад сердцу, бьющемуся в ней.
И та же музыка меж тем
Звучала в шелковистой тьме,
Волною в брызгах звёзд плыла,
Как слёзы майские светла,
И смехом смолкшим умерла.
Скрыв сферу в складках полотна,
Склонилась к дочери она.
Но, ничего не слыша, та
Спала, чуть вздрогнув иногда,
Как птичка в глубине гнезда.
- «Ах, мне пора, - шепнула мать. -
Всё должен рыцарь твой узнать.
Вернётся – Бог, храни его –
Через четыре дня всего
В обитель сердца своего».
А Розмари, объята сном,
Тонула, как в пучине, в нём,
Недвижна, будто бы мертва,
Так ослабев от волшебства,
Что пробудилась лишь едва.
Казалось ей – она должна
Припомнить что-то, встав от сна,
Тревогой пойманная в сеть.
Но после: «Слава Богу, ведь
Я нужное смогла узреть!»
А дама, прежде чем спешить,
Чтоб Эронэ оповестить,
Взошла по лестнице в покой,
Где ей предстал алтарь резной,
Берилл хранивший роковой.
Обвил подставку рун узор,
Но мёртв язык тот с давних пор.
Лишь страж Господня Гроба смог
Понять значенье этих строк:
В том знания её исток.
И повторили вновь уста:
- «Здесь видит только чистота».
Но есть ли, как ни посмотри,
Средь роз Марии две ли, три,
Что безупречней Розмари?»
~ ~ ~ ~ * ~ ~ ~ ~
Песня Берилла
Мы те, чей дом Берилл,
Мы огненные духи страсти.
Кто, впавший в грех,
Смелее всех,
Вошёл, презрев опасность, но победить не властен
здесь был, -
Мы плачем: мать, несчастье!
Зачем же в ученицы взяла ты дочь-девицу:
Она, никто другой,
Угрюмым утром вскоре с таким столкнётся горем,
что свет не мил?
Взгляд этих глаз
Впивался будто в нас.
Мать, разве
Не с нею расплатиться должны мы как с провидцем?
Иди к ней, мать, с участьем,
Да, ты, никто другой:
Тебе не чужд Берилл,
И взять себе должна ты,
Что мы ей шлём, как нашу плату -
Ведь в день сей, ставший вехой, она признала грех свой.
Чей конь там ржёт,
Без всадника оставшись,
Ещё до света у её ворот?
О! Где летит, кружа,
Любимого её душа?
Его судьбу она печатью словно
скрепила, ворожа, -
Не взгляд ли этих глаз, так мудр – сказать нельзя,
Но, ах, став слеп, угрозу пропустил?
Виновней ли мы всех,
Когда в любви был грех, -
С кем в бой вступать опасно, ведь каждый штурм напрасным
здесь был, -
Мы, огненные духи страсти,
Мы, те, чей дом Берилл?
(05.10.2023)
~ ~ ~ ~ * ~ ~ ~ ~
Продолжение:
Данте Габриэль Россетти. Розмари. Часть II
http://stihi.ru/2023/11/04/4600
~ ~ ~ ~ * ~ ~ ~ ~
Dante Gabriel Rossetti. Rose Mary
Of her two fights with the Beryl-stone:
Lost the first, but the second won.
Part I
“Mary mine that art Mary's Rose
Come in to me from the garden-close.
The sun sinks fast with the rising dew,
And we marked not how the faint moon grew;
But the hidden stars are calling you.
“Tall Rose Mary, come to my side,
And read the stars if you'd be a bride.
In hours whose need was not your own,
While you were a young maid yet ungrown,
You've read the stars in the Beryl-stone.
“Daughter, once more I bid you read;
But now let it be for your own need:
Because to-morrow, at break of day,
To Holy Cross he rides on his way,
Your knight Sir James of Heronhaye.
“Ere he wed you, flower of mine,
For a heavy shrift he seeks the shrine.
Now hark to my words and do not fear;
Ill news next I have for your ear;
But be you strong, and our help is here.
“On his road, as the rumour's rife,
An ambush waits to take his life.
He needs will go, and will go alone;
Where the peril lurks may not be known;
But in this glass all things are shown.”
Pale Rose Mary sank to the floor:—
“The night will come if the day is o'er!”
“Nay, heaven takes counsel, star with star,
And help shall reach your heart from afar:
A bride you'll be, as a maid you are.”
The lady unbound her jewelled zone
And drew from her robe the Beryl-stone.
Shaped it was to a shadowy sphere,—
World of our world, the sun's compeer,
That bears and buries the toiling year.
With shuddering light 'twas stirred and strewn
Like the cloud-nest of the wading moon:
Freaked it was as the bubble's ball,
Rainbow-hued through a misty pall
Like the middle light of the waterfall.
Shadows dwelt in its teeming girth
Of the known and unknown things of earth;
The cloud above and the wave around,—
The central fire at the sphere's heart bound,
Like doomsday prisoned underground.
A thousand years it lay in the sea
With a treasure wrecked from Thessaly;
Deep it lay 'mid the coiled sea-wrack,
But the ocean-spirits found the track:
A soul was lost to win it back.
The lady upheld the wondrous thing:—
“Ill fare”(she said) “with a fiend's-fairing:
But Moslem blood poured forth like wine
Can hallow Hell, 'neath the Sacred Sign;
And my lord brought this from Palestine.
“Spirits who fear the Blessed Rood
Drove forth the accursed multitude
That heathen worship housed herein,—
Never again such home to win,
Save only by a Christian's sin.”
“All last night at an altar fair
I burnt strange fires and strove with prayer;
Till the flame paled to the red sunrise,
All rites I then did solemnize;
And the spell lacks nothing but your eyes.”
Low spake maiden Rose Mary:—
“O mother mine, if I should not see!”
“Nay, daughter, cover your face no more,
But bend love's heart to the hidden lore,
And you shall see now as heretofore.”
Paler yet were the pale cheeks grown
As the grey eyes sought the Beryl-stone:
Then over her mother's lap leaned she,
And stretched her thrilled throat passionately,
And sighed from her soul, and said, “I see.”
Even as she spoke, they two were 'ware
Of music-notes that fell through the air;
A chiming shower of strange device,
Drop echoing drop, once twice and thrice,
As rain may fall in Paradise.
An instant come, in an instant gone,
No time there was to think thereon.
The mother held the sphere on her knee:—
“Lean this way and speak low to me,
And take no note but of what you see.”
“I see a man with a besom grey
That sweeps the flying dust away.”
“Ay, that comes first in the mystic sphere;
But now that the way is swept and clear,
Heed well what next you look on there.”
“Stretched aloft and adown I see
Two roads that part in waste-country:
The glen lies deep and the ridge stands tall;
What's great below is above seen small,
And the hill-side is the valley-wall.”
“Stream-bank, daughter, or moor and moss,
Both roads will take to Holy Cross.
The hills are a weary waste to wage;
But what of the valley-road's presage?
That way must tend his pilgrimage.”
“As 'twere the turning leaves of a book,
The road runs past me as I look;
Or it is even as though mine eye
Should watch calm waters filled with sky
While lights and clouds and wings went by.”
“In every covert seek a spear;
They'll scarce lie close till he draws near.”
“The stream has spread to a river now;
The stiff blue sedge is deep in the slough,
But the banks are bare of shrub or bough.”
“Is there any roof that near at hand
Might shelter yield to a hidden band?”
“On the further bank I see but one,
And a herdsman now in the sinking sun
Unyokes his team at the threshold-stone.”
“Keep heedful watch by the water's edge,—
Some boat might lurk 'neath the shadowed sedge.”
“One slid but now 'twixt the winding shores,
But a peasant woman bent to the oars
And only a young child steered its course.
“Mother, something flashed to my sight!—
Nay, it is but the lapwing's flight.—
What glints there like a lance that flees?—
Nay, the flags are stirred in the breeze,
And the water's bright through the dart-rushes.
“Ah! vainly I search from side to side:—
Woe's me! and where do the foemen hide?
Woe's me! and perchance I pass them by,
And under the new dawn's blood-red sky
Even where I gaze the dead shall lie.”
Said the mother: “For dear love's sake,
Speak more low, lest the spell should break.”
Said the daughter: “By love's control,
My eyes, my words, are strained to the goal;
But oh! the voice that cries in my soul!”
“Hush, sweet, hush! be calm and behold.”
“I see two floodgates broken and old:
The grasses wave o'er the ruined weir,
But the bridge still leads to the breakwater;
And—mother, mother, O mother dear!”
The damsel clung to her mother's knee,
And dared not let the shriek go free;
Low she crouched by the lady's chair,
And shrank blindfold in her fallen hair,
And whispering said, “The spears are there!”
The lady stooped aghast from her place,
And cleared the locks from her daughter's face.
“More's to see, and she swoons, alas!
Look, look again, 'ere the moment pass!
One shadow comes but once to the glass.
“See you there what you saw but now?”
“I see eight men 'neath the willow bough.
All over the weir a wild growth's spread:
Ah me! it will hide a living head
As well as the water hides the dead.
“They lie by the broken water-gate
As men who have a while to wait.
The chief's high lance has a blazoned scroll,—
He seems some lord of tithe and toll
With seven squires to his bannerole.
“The little pennon quakes in the air,
I cannot trace the blazon there:—
Ah! now I can see the field of blue,
The spurs and the merlins two and two;—
It is the Warden of Holycleugh!”
“God be thanked for the thing we know!
You have named your good knight's mortal foe.
Last Shrovetide in the tourney-game
He sought his life by treasonous shame;
And this way now doth he seek the same.
“So, fair lord, such a thing you are!
But we too watch till the morning star.
Well, June is kind and the moon is clear:
Saint Judas send you a merry cheer
For the night you lie in Warisweir!
“Now, sweet daughter, but one more sight,
And you may lie soft and sleep to-night.
We know in the vale what perils be:
Now look once more in the glass, and see
If over the hills the road lies free.”
Rose Mary pressed to her mother's cheek,
And almost smiled but did not speak;
Then turned again to the saving spell,
With eyes to search and with lips to tell
The heart of things invisible.
“Again the shape with the besom grey
Comes back to sweep the clouds away.
Again I stand where the roads divide;
But now all's near on the steep hillside,
And a thread far down is the rivertide.”
“Ay, child, your road is o'er moor and moss,
Past Holycleugh to Holy Cross.
Our hunters lurk in the valley's wake,
As they knew which way the chase would take:
Yet search the hills for your true love's sake.”
“Swift and swifter the waste runs by,
And nought I see but the heath and the sky;
No brake is there that could hide a spear,
And the gaps to a horseman's sight lie clear;
Still past it goes, and there's nought to fear.”
“Fear no trap that you cannot see,—
They'd not lurk yet too warily.
Below by the weir they lie in sight,
And take no heed how they pass the night
Till close they crouch with the morning light.”
“The road shifts ever and brings in view
Now first the heights of Holycleugh:
Dark they stand o'er the vale below,
And hide that heaven which yet shall show
The thing their master's heart doth know.
“Where the road looks to the castle steep,
There are seven hill-clefts wide and deep:
Six mine eyes can search as they list,
But the seventh hollow is brimmed with mist:
If aught were there, it might not be wist.”
“Small hope, my girl, for a helm to hide
In mists that cling to a wild moorside:
Soon they melt with the wind and sun,
And scarce would wait such deeds to be done:
God send their snares be the worst to shun.”
“Still the road winds ever anew
As it hastens on towards Holycleugh;
And ever the great walls loom more near,
Till the castle-shadow, steep and sheer,
Drifts like a cloud, and the sky is clear.”
“Enough, my daughter,” the mother said,
And took to her breast the bending head;
“Rest, poor head, with my heart below,
While love still lulls you as long ago:
For all is learnt that we need to know.
“Long the miles and many the hours
From the castle-height to the abbey-towers;
But here the journey has no more dread;
Too thick with life is the whole road spread
For murder's trembling foot to tread.”
She gazed on the Beryl-stone full fain
Ere she wrapped it close in her robe again:
The flickering shades were dusk and dun,
And the lights throbbed faint in unison,
Like a high heart when a race is run.
As the globe slid to its silken gloom,
Once more a music rained through the room;
Low it splashed like a sweet star-spray,
And sobbed like tears at the heart of May,
And died as laughter dies away.
The lady held her breath for a space,
And then she looked in her daughter's face:
But wan Rose Mary had never heard;
Deep asleep like a sheltered bird
She lay with the long spell minister'd.
“Ah! and yet I must leave you, dear,
For what you have seen your knight must hear.
Within four days, by the help of God,
He comes back safe to his heart's abode:
Be sure he shall shun the valley-road.”
Rose Mary sank with a broken moan,
And lay in the chair and slept alone,
Weary, lifeless, heavy as lead:
Long it was ere she raised her head
And rose up all discomforted.
She searched her brain for a vanished thing,
And clasped her brows, remembering;
Then knelt and lifted her eyes in awe,
And sighed with a long sigh sweet to draw:—
“Thank God, thank God, thank God I saw!”
The lady had left her as she lay,
To seek the Knight of Heronhaye.
But first she clomb by a secret stair,
And knelt at a carven altar fair,
And laid the precious Beryl there.
Its girth was graved with a mystic rune
In a tongue long dead 'neath sun and moon:
A priest of the Holy Sepulchre
Read that writing and did not err;
And her lord had told its sense to her.
She breathed the words in an undertone:—
“ None sees here but the pure alone.”
“And oh!” she said, “what rose may be
In Mary's bower more pure to see
Than my own sweet maiden Rose Mary?”
~ ~ ~ ~ * ~ ~ ~ ~
BERYL-SONG
We whose home is the Beryl,
Fire-spirits of dread desire,
Who entered in
By a secret sin,
Gainst whom all powers that strive with ours are
sterile,—
We cry, Woe to thee, mother!
What hast thou taught her, the girl thy daughter,
That she and none other
Should this dark morrow to her deadly sorrow imperil?
What were her eyes
But the fiend's own spies,
O mother,
And shall We not fee her, our proper prophet and se;r?
Go to her, mother,
Even thou, yea thou and none other,
Thou, from the Beryl:
Her fee must thou take her,
Her fee that We send, and make her,
Even in this hour, her sin's unsheltered avower.
Whose steed did neigh,
Riderless, bridle-less,
At her gate before it was day?
Lo! where doth hover
The soul of her lover?
She sealed his doom, she, she was the sworn
approver,—
Whose eyes were so wondrous wise,
Yet blind, ah! blind to his peril!
For stole not We in
Through a love-linked sin,
'Gainst whom all powers at war with ours are
sterile,—
Fire-spirits of dread desire,
We whose home is the Beryl?
~ ~ ~ ~ * ~ ~ ~ ~