Что остаётся после нас? Наши дети, внуки, правнуки и наши добрые дела.
Папе было 68, маме – 86. Она ушла через 25 лет после папы. Вся её жизнь была служением. В двадцать лет, выйдя замуж за слепого студента Калининского пединститута, она стала его глазами, соратником, музой, опорой, наконец, дала ему крылья для творческого полёта. Она подарила ему дочь. Мама была очень яркая внешне: пушистые каштановые волосы по пояс, васильковый цвет глаз, белоснежная улыбка. Караимская кровь делала её необычной, отличающейся от других, привлекательной. За мамой ухаживали, мамой любовались. Её родители были в шоке от маминого выбора, отговаривали её, даже приструнили, что не будут помогать материально. Но студент-пятикурсник историко-филологического факультета победил все страхи и рассеял все сомнения. Он тоже выделялся среди своих однокурсников острым умом, способностью воспринимать окружающий мир «кончиками пальцев», «золотой жилой вдохновения», которая впоследствии дала ему возможность стать поэтом и членом Союза писателей СССР. Помирила маму с родителями я, привезённая в ещё даже не месячном возрасте на Новый год в военный городок в Клин.
Маму и папу я не могу отделить друг от друга, они всегда шли рядом и по работе, и по судьбе. Ради папы мама связала всю свою жизнь со Всесоюзным, а затем со Всероссийским обществом слепых (ВОС), вошла в коллектив учителей Калининской очно-заочной школы слепых (в дальнейшем – Тверской коррекционной школы), преподавала немецкий язык. А когда поняла, что этого мало, то получила ещё один диплом уже в Калининском государственном университете, окончив заочно филологический факультет. Папа преподавал историю и литературу, был назначен директором школы слепых, проработал в ней сорок лет до самой своей кончины. Мама учила незрячих и слабовидящих взрослых, а потом уже и детей русскому и немецкому языкам и литературе. Могла читать глазами Брайлевский шрифт контрольных работ своих учеников, помогая им и в учёбе, и в жизни. А некоторые из них были вдвое старше её – инвалиды Великой Отечественной войны. Потом пошли ученики, прошедшие Афганистан, Чечню… Уже когда папы не стало, мама работала в той же школе, но переформатированной под коррекционных слепых и слабовидящих детей с сопутствующими заболеваниями. Ушла на пенсию в 77 лет, 54 года педагогического стажа.
Дом наш всегда был полон людей. Из студенческой шестиметровой комнатки в общежитии пединститута мы перебрались в двухкомнатную «хрущовку». Это было роскошным жильём в начале 60-х годов прошлого века. К папе приходили его друзья – калининские поэты и прозаики, они спорили, читали стихи «за рюмкой чая», вели беседы о жизни. Вспоминали про войну. Ведь все они были фронтовики.
Папа мальчишкой выжил в оккупации под Рузой, в Московской области, хлебнул по полной. В двенадцать лет встал к станку, в 14 потерял зрение от минного запала. Мама, дитя войны, пробыла в оккупации в Симферополе, где родилась в 1937, четыре года. Таким оказалось её детство, о котором она впоследствии напишет много правдивых рассказов. Маму примут в Союз писателей России уже в 80 лет с её первой печатной книгой прозы «Прогулки по памяти», выпущенной московским издательством «У Никитских ворот».
Мама всегда была помощником: в семье родителей – двум младшим сёстрам; в своей семье – мужу, дочери, свекрови, которая приехала помогать нянчиться со мной, и мы уже вместе познавали азы правописания, учились читать и писать печатными буквами. Ведь мамина свекровь была неграмотной и долго расписывалась крестиком за свою крохотную пенсию.
Мама была неизменным помощником и другом своим ученикам всех возрастов, которые её любили и уважали, доверяя ей личные тайны, семейные секреты, просили совета и участия. А она откуда-то из «потайной кладовой памяти своего караимского рода» знала, что и как ответить, могла разобраться в сложных жизненных ситуациях, взять ученика за руку и пойти с ним на предприятие ВОС, в администрацию города, если понадобится, или в приёмную комиссию вуза.
Среди маминых учеников есть два золотых медалиста, папа и мама могли гордиться своими выпускниками, десяток из которых получил высшее образование в Калининском государственном университете на филологическом, историческом, математическом, юридическом факультетах. Всё моё детство я была среди учеников моих родителей. Слепота людей никогда не казалась мне чем-то необычным, отличающим их от всего остального сообщества. Слепые так же создавали семьи, работали, рожали детей, варили обед, пели и плясали, даже шили на швейной машинке незамысловатые вещи. Они читали книги, крупношрифтовые (у кого было остаточное зрение) и по Брайлю, много читали, сдирая в кровь пальцы, в отличие от зрячих, потому что книги и аудиокассеты, которые прокручивали на специальном магнитофоне, давали знания о мире, информацию о прошлых столетиях и о настоящем. Книги служили поводырями в жизнь зрячих людей, не понимающих, какое это счастье – видеть!
Помню, как мама ночи напролёт читала папе вслух и Стругацких, и Алексея Толстого, и «Один день Ивана Денисовича», и «Братскую ГЭС»…
Мама была полностью вовлечена в социализацию, как теперь говорят, людей с ограничениями возможностей по здоровью. Любим мы применять разного рода эвфемизмы, а инвалиды никогда не стеснялись своей слепоты, белой трости и слов «инвалид первой группы по зрению», то есть тотально незрячий человек.
Только в середине 70-х мама почувствовала, что ей чего-то не хватает, размаха, что ли, самореализации в достижении большего. И она поступила соискателем на кафедру Калининского государственного университета к профессору Роману Робертовичу Гельгардту. Три года мама писала диссертационную работу, изучала готские манускрипты в «Ленинке» (ныне Российская государственная библиотека в Москве), старалась как учёный-филолог понять тайны общего языкознания с теоретической точки зрения. Но действительность оказывается всегда тривиальнее наших желаний: профессор был почтенного возраста, а потому ушёл в мир иной. Мамина диссертация так и осталась незавершённой.
Время летело с бешеной скоростью, события сменялись одни другими. И, наконец, родился внук – первенец Мишка, потому жизнь заиграла новыми красками. Бабушка – в 43. Так до последнего вздоха мама называла Мишу «сыночек». Он был выпестован ею, воспитан, выучен, она его воспринимала как моего брата, своего ребёнка. Мама всегда хотела иметь сына, да Бог не дал. Насчёт Бога всегда спорила со мной, а я уходила в сторону от дискуссий, покрестившись сама уже в тридцатилетнем возрасте. Хотя мама была крещена в православную веру в детстве во время оккупации, когда не разбирались, кто такие караимы. Её крестильное свидетельство до сих пор хранится в семейном архиве в Клину у младшей маминой сестры Веры.
Мама обладала многими достойными качествами, но самое главное – она была оптимисткой. В тяжёлые переходные времена, когда в Калинине-Твери и «куснуть было нечего», мама развела на кухне парочку кур-бентамок, которые несли маленькие крапчатые яички. На даче-«недострое» она держала кроликов, уток и даже нутрий! Уже позднее животные, которых мама любила и называла по именам (мама могла быть хорошим врачом или ветеринаром), стали героями её рассказов, они вошли в прозаический сборник «Жизнь прожить – не поле перейти», в цикл «О братьях наших меньших…» и др. Но сама мама ни разу не дотронулась до кусочка мяса выращенных ею животных.
Выйдя на пенсию, мама стареть не хотела. Она всегда просила выделить ей путёвку подальше от столицы, чтобы посмотреть места, где ещё ни разу не бывала: Псков и Пермь, Чувашию, Татарстан, Калининград, откуда была родом её бабушка по линии отца. Мама любил впитывать новое, наполняться впечатлениями, знакомиться с разными культурами и обычаями, восхищаться красотой природы. Она просто любила жизнь!
Не имея ни капли русской крови, мама была патриотом своей страны и очень любила среднюю полосу России. Один из её прозаических сборников так и называется – «Утро моей России». В 2014 году, когда Крым возвратился в состав Российской Федерации, мама плакала от радости и кричала: «Ура! Мне вернули Родину!». Она ведь в Крыму родилась.
Мама была настоящей во всех своих проявлениях. Озорная, она сохраняла детский задор до седых волос: артистка до эпатажа, иногда казалось тем, кто не знал её близко. Когда её называли чужие люди «бабушкой» в транспорте, то она отвечала, что она бабушка только для своих внуков, а для других она мадам или сударыня.
Мама любила общаться со всем, что её окружало: она здоровалась и обнималась с клёном, выйдя из подъезда дома, где жила со старшим внуком последние восемь лет; с мигрантами-таджиками, убирающими двор; с детворой, гоняющей мяч. Она не делила людей на плохих и хороших, уважала все национальности. Потому в ближайшей пекарне, куда она иногда заходила за булочкой, её всегда угощали тёплой самсой или чебуреком, принимая «за свою».
Мама сдружилась с ТЦСО и с программой «Активный возраст», талант и опыт педагога требовал выхода: мама выступала с лекциями о Древней Руси и быте славян, устраивала «Час поэзии», помогала социальным работникам в проведении тематических праздников. Даже начала осваивать преподнесённый ей ноутбук. Она с удовольствием посещала творческие мероприятия в Арт-клубе, возглавляемом Ларисой Валерьевной Прашкивской, членом Союза писателей России, незаурядным поэтом и художником, энергией которой мама восхищалась. На протяжении многих лет печатала свои рассказы в литературно-художественном альманахе «Притяжение» Культурного центра «Фелисион». Да, мама восхищалась талантом других без всякой зависти, как часто случается в среде людей культуры и искусства. И сама делилась своим литературным даром, не пряча его от других. В 2022 году вышел сборник маминых рассказов «Весеннее настроение». Но он не будет последним, пока живы её потомки.
Мама никогда не была равнодушной. Она первая выбегала из толпы помочь споткнувшемуся, лежащему, мимо которого проходили многие. Она умела радоваться даже самому скромному подарку, привезённому нами ей из командировки или отпуска, она благодарила нас за телефонные звонки, за то, что мы помним о ней, беспокоимся, за то, что мы у неё есть.
Крепкие узы долголетней дружбы связывали маму с Тверской областной специальной библиотекой для слепых, носящей имя Михаила Ивановича Суворова. Она в библиотеке оживала, она дышала ею, радовалась успехам, старалась принести хоть небольшую, но пользу, предлагая руку помощи в любых делах, будь то организация праздника или поездки на конкурс незрячих поэтов, инициировала творческие вечера, а иногда и посиделки с чаепитием. Сотрудники библиотеки тепло относились к маме и любили её. Типография ТОСБС издала укрупнённым шрифтом несколько маминых книжек «Ностальгя по осени», «Иллюстрированные загадки для взрослых и для детей». Студия звукозаписи выпустила аудиокнигу с маминым произведением «Заря, как розовая птица…» о Михаиле Ивановиче Суворове, творчество которого мама пропагандировала всю свою жизнь. Мама всё время рвалась в Тверь, в родную библиотеку, будучи уже смертельно больной…
Папа умер в 1998 году, когда маме был 61 год. Они уже не жили вместе, но оставались надёжными друзьями, преданными своей молодости. Они оба так и продолжали работать в школе слепых, иногда подменяя друг друга, особенно когда их общий внук Мишка заболевал. Их навсегда кровно породнила я, единственный ребёнок у того, и у другого.
В конце октября, в траурное для нас время, на семейном совете со своими сыновьями – Михаилом, названным в честь моего отца, и Тимуром, названным в честь наших предков по просьбе моей мамы (Тимур родился в один с ней день – 15 мая, в её 50-летний юбилей), – решили, что прах Валентины Яковлевны Лис будет покоиться в Твери на Дмитрово-Черкассах, в могиле её мужа, Михаила Ивановича Суворова, и что им поставим один памятник на двоих. Да будет так.