Авгиевы конюшни
Глава семнадцатая повести ПЕРЕКРЁСТКИ
Всегда приходят времена когда нужно чистить
«Авгиевы конюшни». Другими словами – навести порядок там, где когда-то недоглядели, или не придали значения на незначительные отрицательные события, считая, что всё рассосётся само собой. Бывает и рассасывается. Но чаще всего незначительные события, объединяясь, вырастают в огромный ком! Потом этот ком, под ветрами времени, превращающимися в тайфуны, огромным катком подминает под собой судьбы, не только отдельных личностей, но и целые народы! А хотели же как лучше, но получилось – вот оно как!
Было бы извинительно, если бы эти Авгиевы конюшни планировались, простите – засирать, только дома! А то нет же! – Они планировались за бугром – вне России, но ... для России! Они планировались как бы лучшими умами человечества, как бы на благо России, теми псевдо-русскими «россиянами», так «страдающими» за несчастные судьбы российского простого народа. Кто платил этим «страдальцам» теперь, по истечению столетий доподлинно известно. Но об этом впереди.
А сейчас нужно было почистить хотя бы один казацкий полк, подхвативший по нечаянности, то ли по попустительству, или демократичности, посланной для России, разрушительной заразы. А если удастся, то и целый район! Даже всё Великое Войско Донское!
Конечно, Владимир Иванович, будучи богатым помещиком, делал всё для личной выгоды. А это совпадало и с выгодой всей России! Это совпадало и с выгодой тех «бедных» людей, что работали на его личных плантациях, в его конюшнях, и в его коровниках. Он им платил за труд. И платил так, чтобы семьи их могли нормально жить не нуждаясь в куске хлеба.
Разумеется от их труда он имел и … по Марксу, «непростительную» добавочную стоимость, за счёт чего и богател. Он считал, и наверно правильно считал, что иначе нельзя. За счёт добавочной стоимости, прежде всего развивается производство, чтоб дать людям работу, но … и как побочный продукт, ещё хлеб с маслом для личного потребления. Вот этот «хлеб с маслом» и стоял в горле огромных людских масс и служил затравкой за всевозможными революционными движениями! Все апологеты революций призывали взять в руки вилы, отобрать хлеб с маслом и разделить поровну! Но … в апологетов, всевозможных революционных движений, призыв к революции и есть их богатая нива, что тоже даёт «хлеб с маслом»! – Это рабочий станок, клепающий для них прекрасные преференции. Автор не имеет ввиду, тех забитых горе революционеров, которые по подворотням разносят листовки, и, их не менее забитых десятников, агитирующих отобрать и поделить. Почему то агитировали не распахать и оросить, пока условно непригодный «клин земли», чтоб с него собирать урожаи, а отобрать и разделить уже кем-то распаханный!
Автор здесь хочет привести пример своего деда – сельского кузнеца. Он построил ирригационные каналы на болотах примыкающих к его огородам, осушил их и прибавил к своему клину почти пять гектаров земли. Засеял их и получил выгоду не только он, но и те люди, которых он привлёк, и государство, получившее дополнительные налоги. И второй пример – уже победившей революции! –Кузницу у него отобрали, вернее – разрушили, чтоб перенести в колхоз, да так и не перенесли, лошадей забрали в колхоз, коров забрали, оставив одну тёлочку, огород, примыкающий к болотам частично отрезали, чтоб много не было. Осушенная земля с отрезанным огородом опять заболотилась, дед слёг и умер, а сыновья его разбежались по разным городам слесарничать. Может быть это идейно и хорошо, по новым веяниям, но … есть ещё и практика! Извините за небольшое отступление.
Полковник Дончак реши почистить Авгиевы конюшни прежде всего в своём полку и у себя дома.
Он сидел за столом своего домашнего кабинета в белой рубашке с, почти до пояса, расстёгнутым воротником. Напротив стояла Аглая Петровна, явно нервничала и теребила в руках носовой платочек. Она собиралась им утирать слёзы, в случае чего, явно помня, что в России лежачих и плачущих не бьют!
– Да вы садитесь, Аглая Петровна, – сказал Дончак – вы же почти у себя дома ... даже, скорее, у себя дома, потому чо большую часть своей жизни вы провели здесь, с тех пор, когда вас, четырнадцатилетнюю девочку, пригласила моя бывшая жена, даже не нянчить сына, а скорее для его с вами беседы.
– Хорошая была женщина, царство ей небесное …
– Да вы что?.. Бог с вами! – Она живёт и здравствует на радость себе и нашим совместным сыновьям …
– Ага! – Живёт и здравствует! – Вы не представляете Владимир Иванович, что такое жить и не видеть вас! Это всё равно, что в могилу! Я как подумаю, что не буду видеть вас, дорогой, Владимир Иванович ... то ... лучше умереть! – И она платком вытерла пока не выдавленные из своих глаз слёзы. – И смех и грех! –
Но это смех, скажу я вам, если смотреть со стороны! Аглая Петровна сорокалетняя, очень моложавая женщина, имела самые прекрасные, даже привлекательные, по русским меркам женские формы. Но, к сожалению, она это видела, она это сознавала и поэтому ставила себя на ступеньку выше других. Но эта, более высокая ступенька из-за гордости за свои формы не позволила ей чисто по бабски, может быть даже на низменном уровне, опустится чуть ниже, чтобы завлекать и отведать счастье. И поэтому её формы и её жаждущая душа остались невостребованными. Этот вулкан кипел, не имея выхода! Она влюбилась в своего хозяина, Владимира Ивановича, но боялась настежь раскрыть свою дверь в жаждущую женскую суть. Она видела, что Владимир Иванович, иногда больше положенного времени, задерживает свой взгляд на какой-то части её тела, но ... она хотела большего, особенно после уезда его жены. И хотела подарить из своего цветника ещё не сорванную и никем не троганную розу, получая в качестве мзды – звания полковничьей жены. Но вдруг – Наташа! – И Наташа стала её личным врагом! Тем более, что она своим женским чутьём догадывалась, что Владимир Иванович взял её в жёны уже беременную. И здесь для выхода своей энергии она избрала мщение за свои несбывшиеся мечты. И решила стать неисправимой революционеркой. Но революционеркой только чтоб наказать богатого помещика, и ... одновременно сделалась агентом полиции, чтобы наказывать революцию, войдя в состав революционеров! Попробовала сыграть двойную роль, начитавшись романов. Она решала, что на каком-то поприще выиграет, не имея ни в своём уме, ни в своей практике, пусть и не краплёных, игральных карт. Её ум не мог додуматься, что играя, можно скорей и проиграть! Но … для этого нужно было иметь ещё и ум, а не только … красивые женские формы!
А сейчас она стояла в красивом серо-сиреневом платье с глубоким декольте и хвасталась осиной талией и шёлковым платком, не отрывая его от , как бы заплаканных глаз. Ещё надеялась.
– Садитесь, Аглая Петровна, я хочу говорить с вами на равных.
– Ага, на равных! – Вы вон какой, а я что? – Но села. Владимир Иванович пропустил её реплику и спросил –
– Аглая Петровна, много листовок революционного характера вы имеете?
– Да вы что, Владимир Иванович, за кого вы меня принимаете?!
– Я принимаю вас за своего порядочного работника, плюс красивую женщину. – Лицо Аглаи Петровны зарделось от удовольствия. – При чём я спрашиваю не для того, чтоб вас отправить в полицию, а посчитать сколько я должен буду заплатить. Ведь я собираюсь купить их у вас. При чём – здесь нет подвоха. – В Аглаи Петровны расширились глаза. – Чем больше вы мне продадите листовок, тем дороже за каждую я буду платить. – Аглая Петровна спросила, заикаясь –
– А зачем они вам?
– Я собираюсь в Новочеркасске сделать музей о несостоявшейся революции. (Как он ошибся!)
– Ой, я не знаю … может насобираю где-то штук десять.
– Насобирайте, Аглая Петровна, – вот вам сто рублей аванса.
– Ну зачем прямо сейчас … вдруг я не найду …
– Найдёте, Аглая Петровна, я верю в вас. Но … не из тех, что сейчас находятся в полицейском участке! Их Ольгина волчица найдёт по нюху. – «Дьявол»! – подумала Аглая Петровна, она их хотела взять именно в полицейском участке! Начальник полиции тоже не прочь заработать! А Дончак опередил её мысль. – Всё, Аглая Петровна, берите деньги и … я вас не держу. Да, ещё вот что – всегда играйте в одни ворота … изобьют ведь и те, и другие …
– В какие?
– В те, что играю я … и вместе со мной. На данном этапе они самые правильные. Всё.
– Так что мне делать?
– Сейчас полковник Перец ушёл со своей сотней на западный фронт, через пару дней уйдёт и полковник Вершина. Вместе с ними уйдут и их революционные ячейки. Но остались жёны, я думаю они вместе с мужьями тоже играли в революционные игры. Узнате их связи. За информацию они тоже получат мзду.
– Ох и хитрый вы, Владимир Иванович.
Полковник встал и коснулся её талии. Аглая Петровна встрепенулась и это была самая высокая плата за её революционное предательство!
Уже на следующий день Аглая Петровна была в гостях у своей тезки Аглае – жены полковника Перца. Детей у них не было и Аглая-жена отпустила на совсем домработницу, за ненадобностью. Сейчас она сидела в светлице за столом и раскладывала пасьянс. Гадала на королей.
– Ты что, подруга, одного короля проводила, а другого тут же выбираешь?
– Так это ж только на картах – засмеялась та – я в жизни не смелая. При том проводила я полковника, а остались только хорунжие. – Пока не припекло менять полковника на хорунжего?.. Ты что?..
– А сказывают, что хорунжие ценнее полковников … в любовном деле – отпарировала Аглая Петровна и залилась хохотом.
– Я пока любовной манией не страдаю … а там будет видно … Ты подруга чего пришла? – Рассказывай.
– Расскажу, расскажу! – Здесь такое дело! – поведай умному человеку с хохота умрёт! Может самовар поставишь?
Аглая - полковничиха поставила самовар и началась беседа. Через минут сорок пять, когда смачно пообсуждали молодую полковничиху Вершинину, особенно её бесстыжую грудь вываливающуюся из декольте, и как она жеманничает, когда кладёт сахар в свой чай, при этом стреляя глазами на всех мужчин, и, иногда даже не попадая ложечкой в стакан, Аглая гостья сказала –
– Подруга, – (При этом слове Аглаю хозяйку покоробило! Какая я ей подруга, если она без рода, без племени, а я уже полковничиха? – но перетерпела!) – так вот подруга, – повторила Аглая гостья – если у тебя есть революционные листовки, то мы можем хорошо заработать.
– У меня таких листовок нет … откуда им взяться? – Но каким образом заработать? – Спросила хозяйка при этом изобразила губами куриную жопку, насупила брови и стала очень непривлекательная своей физиономией. Аглая гостья поморщилась, мелькнуло в её голове: «как полковник Перец может целовать такое уродливое месиво?», а опомнясь, ответила –
– Полковник Дончак, мой хозяин, их покупает и даёт неплохую цену –
– Ты что рехнулась! Да полковник Дончак после этого с полицией нас в такую дыру загонит, где и солнца не увидишь месяцев шесть! – (Наверно она имела ввиду Колыму!)
– Не загонит! Ручаюсь – не загонит! – (Здесь она вспомнила как во время беседы Дончак притронулся к её талии и решила, что это уже гранитный оберёг!). – Он у меня вот здесь! – сказала и сжала ладонь как и раньше, во время проводов пары Перцев в карету. Аглая хозяйка, посмотрела на эту руку изобразившую сейчас кулак и неуверенно подумала: А может и правда она его схватила за душу – ведь смазливая сучка! – И достала из ларца бутылку коньяка, для дальнейшей беседы. Потом ещё бутылку, потом перешли на вино домашнего приготовления. Аглая гостья уже отдала ей пятьдесят рублей из той сотни, что авансом заплатил Дончак, тоже в качестве аванса. Та взяла деньги и с третей попытки затолкала их в лиф. –
– Пусть лежат там – сказала. С трудом добралась до дивана, рухнула и тут же уснула.
Аглая гостья, разгребла от бутылок и от скромной недоеденной еды стол, приготовила там уютненькое местечко, положила голову и захрапела! Храп нисколько не вязался с её осиной талией, и красивым лицом, не изуродованным даже обильной выпивкой. – Бывают же женщины!
Пробудились они рано-утром от головной боли. Аглая-хозяйка похлопотала, нашла ещё вино и они выпили для поправления здоровья. Поправили! Обычно в таких случаях подруги становятся не разлей-вода и доверяют друг дружке. Поговорили о том о сём, перешли на мужчин, а после на главную тему – о революционных настроениях в полку. Аглая-хозяйка понизила голос до шёпота, чтоб не услышали, не дай Бог стены и выдала все революционные секреты, какие только знала. Назвала фамилии всех. Аглая гостья – всё записала в своей памяти ...
– Вот, Владимир Иванович, список всех затянутых в революционные ячейки. Я переписала начисто. Вот один вам, а другой в полицейский участок.
– Да, ни в коем случае! Давай оба сюда! – И он забрал у ней обе бумаги. – А теперь забудьте, что они у вас были. Я вам заплачу двойную цену. – Одну за то что вы их добыли, а вторую за то чтоб вы – забыла. – Аглая Петровна стояла с широко открытыми глазами и не знала что думать. Полковник видел её заблуждение и пояснил. – Теперь буду с ними работать я, потому, что это вверенные мне люди, и я хочу сберечь их. Или вы хотите, чтоб они попали в полицейские застенки и там с них срывали три шкуры? – Ладно идите – вот ваши деньги. – И он подал ей конверт, к сожалению не прикасаясь к её талии.
Через самое короткое время перед ним стоял смелый хорунжий его полка с гордо поднятой головой и отвечал на вопрос –
– Да, у меня четыре гектара земли, но у вас же больше, вот придёт революция … и того … выдаст землю.
– А где она возьмёт её – эту землю.
– У вас же и возьмёт!
– Пусть. Вот у тебя, я знаю, есть работник, у него совсем нет земли. Разве он не захочет, чтоб ты с ним поделился?
Хорунжий стоял, что-то думал, но ничего не отвечал …
Таким образом Дончак прошёл по всему списку. Половину убедил. У кого были революционные листовки – выкупил их. Не убеждённых отправил к полковнику Вершине, тоже революционно настроенному и отправил всех на западный фронт. Думал – в окопах протрезвеют.
Земля каким-то образом делится слухами. И такой слух дошёл до начальника Новочеркасской полиции. Он сам приехал к нему в полк с весьма серьёзными намерениями.
– Владимир Иванович, не кажется ли вам, что вы поступили не по государственному?! Таких людей нужно наказывать, а вы их поощряете. Создаётся законный вопрос – почему? Не разделяете ли вы с ними их паскудные идеи?!
– Я, господин начальник полиции, помимо государства плачу вам тысячу рублей в месяц за что-то ... и вы их получаете. Не говорит ли это о том, что такие идеи вы покрываете?!
– Да вы что?! Бог с Вами! Тогда я их получать не буду!
– Поздно, господин начальник – вы за них расписываетесь уже пять месяцев! – Начальник полиции побледнел и не мог выговорить ни слова. – Но не пугайтесь! Просто у нас разные методы. У вас кнут, а у меня пряник. Из вашего каземата выходят люди искалеченные, озлобленные и ни к чему не годные! Вот что вы делаете с людьми. А это наши – русские люди и их беречь нужно и помогать им! Потому, что они самое главное богатство России! А вверенные мне люди – богатство моего казацкого полка и моя гордость. Строптивые ушли на западный фронт. Ушли не озлобленные на Россию. Я их подготовил и послал туда. И они будут верные России. Других я убедил, разоружил от их дурацких идей, они поняли и довольные остались в моём полку, преданные России м Великому Войску Донскому. И я их буду защищать, в том числе и от вас, если понадобиться. У вас нет ничего, чтоб обвинить их.
– Да потому, что вы уничтожили все улики! – полу-крикнул раскрасневшийся начальник полиции.
– Да уничтожил. Теперь они чистые и хорошо служат …
Начальник полиции покидал полк в полном недоумении и с тошнотой в горле, но в кассу зашёл и получил очередной гонорар. Как-то так ...