В 1877 году знаменитому французскому архитектору Виолле ле Дюку (Viollet le Duc), реставрировавшему собор Нотр-Дам и разместившему скульптуры химер вдоль верхней галереи, пришла на ум счастливая мысль написать книгу о русском искусстве, именно — об архитектуре, иконописи и орнаменталистике.
Немногих материалов, которыми мог по этому предмету располагать Виолле ле Дюк, оказалось совершенно достаточно, чтобы автор смог усмотреть в них сущность и стиль русского искусства, его происхождение, составные элементы и даже заглянуть в его будущее. Книга имела колоссальный успех как во Франции, так и в России.
Полагаясь на свои знания и проницательность, ле Дюк попытался решить вопрос о смешении стилей: византийского, романского, славянского, обнаружив и в том, и в другом, и в третьем значительную примесь элементов восточных. Потому во всяком русском изделии, будь оно византийского или романского происхождения, можно усмотреть стиль азиатский — иранский, ассирийский, даже индийский. На заставках Евангелия, датируемого ХIII веком и хранящегося в Московском Архангельском соборе, заглавные буквы состоят из византийских орнаментов: цветы, листы, ветви, сплетенные ремни, колонны с перемычками и коленцами, кресты и неопознанные звери с длинным хвостом.
В ближайшей связи с буквами византийского Акафиста состоят буквы Остромирова Евангелия, в которых из листов геометрически, архитектурно построенной буквы то тут, то там выглядывают то человеческое лицо, то звериная морда.
Замечателен Грифон, полуптица-полузверь, крылатое животное с лапами, составляющее нижний овал буквы В. Такой же грифон изображен в медальоне стенной живописи на лестнице Киево-Софийского собора, с головою, обращенною к чудовищному рылу извивающегося под его ногами змея; в Дмитриевском соборе во Владимире, 1197 г., встречается он особенно часто; наконец, является одною из самых распространенных фигур в орнаменте русских рукописей XIII—XIV веков. Эта фигура, ведущая свое происхождение, вероятнее всего из Ирана, чрезвычайно распространена и в стиле романском, на Западе. Причина широкого распространения загадочных зверей коренится в процессе переселение народов с Востока на Запад, свидетельством чему может служить скифский грифон из Луговой Могилы, список которого приведен в книге Виолле ле Дюка.
Можно с уверенностью утверждать, что все химеры — родом из восточных сказок тысяча и одной ночи и дальние родственники несмотря на романскую или древне русскую традиции.
Какой же смысл вложил ле Дюк в образы своих химер-наблюдателей?
Давным-давно Химеру считали повелительницей неблагоприятных ветров, источником опасности и насылательницей заблуждений. Со времен Ренессанса, Химера превратилась в символ «химерического», а термин стал использоваться ля обозначения невозможного, несочетаемого — «ложной идеи, пустого вымысла». Для нас сегодняшних химера — всего лишь необоснованная, несбыточная идея.
Желающим пообщаться с химерами не обязательно стремиться для этого в далекий Париж. Спасская башня Московского кремля предоставит любопытствующим такую возможность. Снизу малоприметные загадочные звери, похожие на своих парижских сородичей, совсем теряются в ажурных узорах богатого орнаментикой пояса под кремлевскими часами; вблизи же они производят незабываемое впечатление своей необычайной, любопытной внешностью. Лишь там, наверху, когда видишь их вплотную, на фоне развертывающейся панорамы города, осязаешь невероятную экспрессию, с которой они выточены, а загадка их бытия и предназначения встает мучительным вопросом. Понимаешь, что, размещая химерических чудищ на восемнадцатисаженной высоте, и осознавая, что снизу они будут незаметны, зодчий оправдывал одному его понятые высшие и важные намерения.
В 1928 году Павел Антокольский посетивший вместе с вахтанговцами Париж взглянул на этих «чудищ» с иной стороны: взаимного обмена образами, характерами, заблуждениями людей с химерами и химер с людьми.
Светает. Пасмурно. На птичий глазомер
Париж отсюда пуст, как в молодые годы.
Есть у него друзья. Есть общество химер
Над человечеством и скукой непогоды.
Но мы полны своим! Да, до корней волос,
До каждой оспины на этом камне голом,
За каждую из морд, с какою довелось
Вам встретиться во сне... мы тоже знали голод!
Мы тоже старые! А надо здесь висеть
И спины выгибать, и лаять в эту сеть
Косых дождей, и грызть подобье винограда
(Он тоже каменный)… И видеть (вот награда!),
Как размножается уродство там внизу:
Скрипят протезами, считают су и держат
Таких же злых старух на должностях консьержек.
А там... Смотри, сестра! Ведь это я ползу
В батистовом чепце с чертенком кривоногим...
— И я! — И я! — И я!
Кусаясь и давясь,
Гримасы по частям одалживая многим,
Мы в слепках пакостных гуляем между вас.
Благодаря замечательному поэту стали, наконец-то, понятны корни нашего неподдельного интереса к химерам: в них мы узнаем себя, а они — нас.