О, да! С утра прям счастье началося.
От свиста слитного различных птиц проснулся я.
Быть может этих птичек были сотни,
Вернее - тысячи. Цветов различных оперением блестя,
Они листву густую шевелили мушмул и тополей, мимозы...
Под птичье треньканье я к раме подошёл оконной.
В саду был воздух хладен, словно бы стекло.
Деревьев тени, точно на стекле, лежали и на нём.
А запах утренний воды заполнил всё пространство возле дома.
Казалось, в этом запахе соединилися дыхание листвы, дерев коры
Снегов в горах, ручьёв, что падали все вдоль отвесных скал с их высоты,
Вина и мяты. Сливалось это всё в единый запах терпкий и возбуждающий такой. Дыхание то было утра субтропиков приморья.
Шум, утро, брызги свежие его и переливы птичьей переклички, и ветви мокрые, качались что, и воздух, с неба щедро пролитый, и запахи - всё-всё
Являлось безусловно счастьем, но медленным, спокойным, верным, существовало что меня помимо, поэтому и изаменить мне не могло оно.
==
Счастье началось в утро, назначенное для выхода из Сухума. Я проснулся от слитного птичьего свиста.
Может быть, сотни, а вернее – тысячи птиц, поблескивая разноцветным оперением, шевелили густую листву мушмулы, мимозы и тополя. Для меня, как и для подавляющего большинства людей, было непонятно это суетливое воздушное общество, все эти вихри и путаницы перелетов, преследований друг друга и непрерывных трепыханий.
В то время я почти не мог назвать ни одной птицы, кроме воробья и ласточки. Не только я, но многие люди, кроме специалистов-орнитологов, не знали птиц. Тогда и я воспринимал этот шумный летучий мир чисто внешне.
И так, я проснулся от птичьего треньканья, встал и подошёл к окну.
Воздух в саду был холоден, как стекло. И, как на стекле, на нем лежали прозрачные тени деревьев.
... Утренний запах воды наполнял все пространство вокруг дома. Мне казалось, что в этом запахе соединялось дыхание листьев, древесной коры, горного снега, ручьев, падающих с высоты вдоль отвесных скал, мяты и вина. Все это сливалось в один запах, терпкий и возбуждающий. То было дыхание приморского субтропического утра.
Шум, утро, его свежие брызги, высокие переливы птичьей переклички, качающиеся мокрые ветки, воздух, щедро пролитый с неба, и запахи – все это было безусловно счастьем, но медленным, спокойным и верным.
Оно не могло изменить мне потому, что существовало помимо меня.
Отрывок из книги
Повесь о жизни
Константин Георгиевич Паустовский
Книга пятая «Бросок на юг»
Глава «Средство от малярии»