Я тобою сызнова створилась,
И твоею рукой же распята,
И устами твоими винилась,
И глазами хладными забыта.
И под ребрами бездна живая,
Ни исполнена кучей страданий.
Порожденная грязью творца,
Чья рука по холсту все тверда.
И впивается мышца мне в грудь,
Как в гортани запавшая кость.
Поцелуй твой нескромный, истомный,
Как священнейший акт людоедства.
Я руки тяну из благих побуждений,
Согрей их от хлада, омой же слезами.
Спаси мне мечты, что из пепла, из смрада и грязи.
И молю, не спроси у меня про туманы.
Слепота лишь при взгляде в душу,
В моем мире ни ада, ни рая, ни сада.
И будь мое сердце живо, трепещущее и мягкое —
Я бы тебе отдала, сотворивши его из сказок.
Что кричало, болело, рвало — стало мертвой и стылой пустыней.
Я пуста, и других поедая, ощущая себя всеживой.
Я хочу умертвить тебя лично и тихо,
Но опять (почему?) воскрешаю руками.
И сама же я стану этапом, созиданием, может быть, данью памяти.
И пожалуй же правда, мы, наверное, вместе помрем.
Как последни издохнувши твари.