4-4-2
От общего чувства её отчуждения,
Особое чувство от лиц всей семьи,
Хотя все близки, к ним с большим уваженьем,
Она относилась — привычны они.
Настолько вся буднично жизнь вся «кипела»,
В общение — скука, пустой разговор,
Была равнодушна, почти озверела,
Они оскорбляли её кругозор.
«Какое ещё может быть там несчастье?
У них всё привычно, обычно, старо,
В какой же такой, по из жизненной части,
Несчастие в доме случиться могло?»
Когда же Наташа вошла уже в залу,
Отец выходил из покоев маман,
Но он как бы выскочил словно в опалу
Попал он к графине, был ею изгнан.
Лицо сморщено; и умыто слезами,
Он выскочил, волю рыданиям дал,
Со старчески шаткими папа ногами,
Махнув от отчаянья всеми руками,
И сидя на стуле, судьбу проклинал.
— Пе… Петя… Поди Ната к маме, графине,
Поняв, что не стало их Пети в семье,
Она уподобилась словно машине,
Где ток электрический двинул к судьбе.
К судьбе, что лишает родных ей и близких,
Она растеряла любимых мужчин,
Теперь — брат вот родной, как от глупого риска,
Из двух её братьев остался один.
Как что-то ударило ей прямо в сердце,
Почувствовав в теле вдруг страшную боль,
Как будто закрылись сознания дверцы,
Осталась других утешать её роль.
Увидев отца и услышав крик мамы,
Мгновенно забыла всё горе своё,
Узнав у отца всю причину сей драмы,
На мамину дверь указал ей жильё.
И Марья с дрожащею челюстью нижней,
Покинув графиню, Наташу обняв,
Покинула их, чтоб не быть в горе лишней,
И, как своё горе, на сердце приняв.
Наташа мгновенно вошла в келью к маме,
Застыла в дверях вся в душевной борьбе,
Увидела маму и будто бы в яме,
Она оказалась в столь тяжкой беде.
Графиня лежала неловко на кресле,
И изредка била главу об стену;,
Она отдавала всю дань своей мести
За эту проклятую чью-то войну.
— Наташу, Наташу!.. — кричала графиня,
Неправда, неправда… Он попросту лжёт…
Не может быть с Петей такая кончина,
Убили?! Он ранен, и всё заживёт.
Наташа на кресло забралась коленом,
Нагнулась над мамой, обнявши её,
И с силой поднявши, прижавшись всем телом,
Пытаясь безумство унять у неё.
— Я тут, дорогая, судьба знать такая,
Нам жить всем в мученьях за наших родных,
Из жизни так многих в тот свет отправляя,
Калек оставляя столь многих из них.
— Голубушка… маменька… друг мой бесценный!..--
Не пе;реставая, твердила она:
— Наш Петенька, мальчик неопытный, бедный
Полез храбрецом на француза-врага.
Хотел он как Коленька стать тем героем,
И было с кого ему в том брать пример,
На этот раз всё обернулось нам горем,
Ещё был так молод наш брат-офицер.
Целуя при этом ей голову, руки,
Она захлебнулась в своих же слезах,
Их вместе настигли ужасные муки,
Как гибли их дети у них на глазах.
Графиня затихла, и, выждав минутку,
Как вдруг с непривычной она быстротой,
Покинула кресло, хотя стало жутко,
Уткнувшись в Наташину грудь головой.
— Наташа, — сказала доверчивым тоном:
— Ты любишь ли и не обманешь меня?
Скажи мне всю правду, — уже вялым стоном:
— Но только не бойся, меня не щадя.
— Дружочек мой, маменька, да разве можно,
Вас самых нам близких, родных не любить? —
Наташе вдвойне было очень как сложно,
Частично снять горе её, не убить.
Она вся в бессильной борьбе с этой правдой,
Графиня, не веря, что мальчик убит,
Опять взорвалась будто миной, петардой,
Глотая всё горе и кучу обид.
Цветущим убит её маленький мальчик,
Она не могла в это верить и жить,
Он словно дитя и, как глупенький зайчик,
Себя не пытался в войне сохранить.
С трудом вспоминала Наташа те ночи,
Когда сей кошмар воцарился в семье,
Когда у них вместе уж не было мочи,
На сон дать хоть пару часов бы себе.
Любовь её к маме не как объяснение,
Она терпелива, упорна всегда,
И даже не просто как к ней утешение,
Как к жизни призыв и в семье, как страда.
Вся третья их ночь стала чуть поспокойней,
Наташа немного сомкнула глаза,
Хотя была ночь и был час уже поздний,
С графиней случилась другая гроза:
Графиня сидела в тиши, на кровати,
Твердя неожиданно странную речь:
— Сыночек, мой милый, приехал ты кстати,
Ты так возмужал, себя надо беречь!
Устал ты, конечно, не хочешь ли чаю?..
Графиня за руку Наташу взяла:
— Его с нами нет, но о нём всё мечтаю, —
Обняв снова дочь, и опять же — слеза.
4-4-3
Душевная графини рана
Застряла в памяти души,
Она, поняв, что нет обмана,
Дела в семье чуть вверх пошли.
Княжна решила очень мудро,
На время отложить отъезд,
Пока графине всё же дурно,
Не покидать семейных мест.
Стараясь заменить Наташу,
Граф с Соней это не могли,
Семьи спокойствия вся чаша,
В ней — будто тлеющи угли.
Она жила всё время с мамой,
Ей кресло заменив кровать,
Всё отдавалось новой драмой,
Она в нём не привыкла спать.
Она её всегда кормила,
Вела с ней нужный разговор,
И нежным голосом поила,
Внося покой в душевный вздор.
Чрез месяц после смерти Пети,
Цветущая в своей красе,
Графини вид «попался в сети»,
Старухой сделавшись в лице.
Она казалась полумёртвой,
Ходила пасмурной, как тень,
Зловещею судьбой припёртой,
И ко всему питая лень.
Но та же рана, что с графиней,
Свершила в жизни разворот,
Явилась дочери причиной,
Найти для жизни новый брод.
Любые жизненные раны,
Нам оставляя яркий след,
Они всегда для нас нежданны,
Неся нам в жизни много бед.
Любые раны заживают,
Когда проснётся в жизни цель,
Когда стремленье нарастает,
И жизнь как покидает мель.
Считая жизнь свою кончиной
И одиночества удел,
Любовь явилась той причиной,
Где не достигнут в ней предел.
Смерть Пети словно возродила
К мамаше страстную любовь,
Наташа будто бы ожила,
Ушла из жизни эта боль.
Несчастье сблизило двух женщин
С их общей жизненной бедой,
Наташин путь ещё не венчан,
Хотя осталась и — «вдовой».
Княжна, как за больным ребёнком,
Наташе посвятив уход,
С ней в обращенье нежном, тонком
Рождала в ней всей жизни плод.
Заметив, что Наташе плохо,
Княжна позвав её к себе,
Лежать ей наказала строго,
С несчастьями в своей борьбе.
Когда княжна пыталась выйти,
Наташа позвала к себе:
— Мне сон не доставляет прыти
В моей с несчастьями борьбе.
Ты посиди со мной немного;
— Устала ты, и нужен сон,
Сон для здоровья дорогого,
Из всех лекарств он занял трон.
— Меня ты увела от мамы,
А вдруг она вновь позовёт;
— Нам без твоей хватает драмы,
Графине лучше — подождёт.
Внимательным и зорким взглядом
Смотрела Ната ей в лицо,
Она над ней склонившись рядом,
«Входила в Натино кольцо».
Кольцо любимых ею женщин,
Тем боле князева сестра,
У ней по жизни «много трещин»,
Она вся к нам всегда добра.
«Похожа ль Марья на Андрея?
Да, с ним немного сходство есть,
Но всё равно всю душу греет
Её ответная нам честь.
Хотя она мне вся чужая,
Душа полна в ней доброты,
Как в ней родную признавая,
Скрестить с семьёй её мечты».
— Знай, Маша, — молвила Наташа:
— Я тоже так тебя люблю,
Отныне эта дружба наша,
«В походном движется строю».
Они стремились быть друг с другом,
Вверяя каждая мечты,
Для каждой — лучшая подруга,
Нет лучше женской их четы.
У них одни и те же цели,
Как в жизни счастие найти,
Они всегда были; при деле,
У них сошлись все их пути.
Их чувства больше, чем их дружба,
У них согласие во всём,
Они друг другу стали нужны,
Как будто — «общий водоём».
Со всею женскою их правдой
Всю жизнь вмещали в разговор,
Другая жизнь была у каждой,
Какой бы ни был в ней позор.
Они друг другу без стесненья
Всю жизнь поведали свою,
Какие б ни были сомненья,
Остались в собственном строю.
Однако у княжны же Марьи
Родился к жизни интерес,
Исчезли признаки печали,
Жизнь набирала тяжкий вес.
На мягкий девичий характер
Свалилась куча всех проблем,
Должна пахать теперь, как трактор,
При этом угождая всем.
Она — наследница богатства,
Доставшегося от мужчин,
Отца и брата, жизнь отдавших,
За доблестный военный чин.
Племянник малых лет от роду,
Вся — в воспитательных трудах,
Мужское продолженье рода,
Хотя и мал ещё в годах.
Но знаменательным событием,
Перевернувшим жизнь княжны,
Как дверь в её судьбе открытием,
Зажглась любовь, как те костры.
Любовь к Ростову Николаю,
Его взаимным стал ответ,
Она же в нём души не чая,
Молится, не теряя след.
Отныне знала всё Наташа,
Хотя не всё понятно ей,
Как счастья полная вся чаша,
Любовь спасает всех людей.
Естественно всё про Наташу,
Несчастной с братом их любви,
Когда взрыв ожиданья чашу,
Разнёс на мелкие куски;
Всё было ведомо подруге,
Но Марье не далось понять,
Как все Наташины потуги,
Могла Наташа воспринять.
Но их взаимно(е) уваженье,
Скрепила лишь Андрея смерть,
И привела их к убежденью,
Другая есть от смерти твердь.
Обильная несчастьем дружба,
Что расцветает с каждым днём,
Она обеим им столь нужна,
Её «не сыщешь днём с огнём».
Сама Наташа похудела,
Ослаб её весь организм,
Она духовно ослабела,
Восстал в ней женский весь каприз.
Вдруг посещает, но не часто,
Её какой-то странный страх,
Болезни, смерти и так ясно,
Сход красоты, как женский крах.
Собою в зеркале любуясь,
И удивляясь худобе,
Сомненье в ней самой проснулось,
В своей природной красоте.
Она вновь делала попытки,
Проверить резвость, организм,
Да будет он такой же прыткий,
Сбегая сверху быстро вниз.
В другой раз кликнула Дуняшу,
Но голос вдруг задребезжал,
И, не узнав себя, Наташу,
Какой-то страх ей душу сжал.
Душа заплыла будто илом,
Но сквозь его но мягкий слой,
Побеги свежей травки иглы,
Уже пробили весь застой.
И травки свежие побеги
Глушили рост душевных ран,
И рост всей прошлой женской неги
Шёл быстрым темпом, на таран.
Княжна, послушавшись совета,
Уехала опять в Москву,
Наташа — с ней, как призрак света:
Глушить от ран свою тоску.
С надеждой на своё лечение
В среде московских докторов,
От горя дум всех отвлечения,
И прочих божеских даров.