Жизнь – она действительно полосатая. Только узор этот сложнее, чем чёрно-белое «плохо» и «хорошо». Разноцветная жизненная полосатость складывается в радугу, переливающуюся десятками безымянных полуоттенков. И каждый цвет – многосоставная смесь радостей и горестей, так что почти невозможно сказать, нравится он тебе или не очень.
Вот живу я сейчас на зелёной полосе своей радуги: маленькие дети, поставленные на паузу вопросы о самореализации, мамочки-подружки. Вчера всё было зелёное, завтра всё будет зелёное и (разумеется, ошибочно) кажется: я попала. Отныне и навсегда все мои горести (которые кажутся большими) и радости (которые кажутся очевидными) будут зелёными. Но это – ловушка мышления. На самом деле моя зелёная полоса младенческого материнства продлится пять, семь, аще в силах – пятнадцать лет. Это много, но не бесконечно. А значит (невероятно, но факт) мои бессонные ночи, как и мои умиления от беззубых улыбок – явление временное.
Мне трудно поверить, что когда-то была 11-летняя красная полоса школы. А представить, что когда-то начнётся сиреневая полоса «опустевшего гнезда» почти невозможно. Но как бы трудно и невозможно не было, я стараюсь время от времени спрашивать себя: «А что, если этот день последний?» То есть, не последний вообще – память смертная вещь необычайно полезная, но, к сожалению или к счастью, пока что сложно вообразимая. Не доросшая до веры в свою (внезапную) смертность, я думаю о детской версии последнего дня: что, если завтра зелёная полоса жизни сменится жёлтой? Ведь такой опыт у меня уже есть.
Что если сегодня последний день моего декрета, а завтра дети, съев волшебный пирожок, станут взрослыми и самостоятельными? Как я проведу этот последний вечер своего материнства, какую сказку расскажу им напоследок? Смогу ли умилиться разбросанным машинкам? Разрешу ли им уснуть рядом с собой?
Что если сегодня последний день в этом городе? Вдруг я больше никогда не увижу эти улицы и этих соседей? С какого ракурса я захочу сфотографировать свой прощальный закат, в какую кофейню зайду напоследок, с каким чувством буду складывать в чемоданы посуду и занавески, купленные под этот цвет обоев?
Что если сегодня последняя Литургия в этом храме с этими людьми? За что я, уходя, поблагодарю этого священника, какую Херувимскую захочу спеть с этим составом напоследок? Какие незамеченные ранее мелочи зацепят мой взгляд, когда я, уходя, обернусь?
Что если сегодня (Господи, как страшно даже думать в этом направлении) наш последний день вместе? Покажутся ли родными раздражающие привычки, наполнятся ли значимостью будничные слова? Как я провожу его до выхода из квартиры? И как я смогу жить дальше, если именно в этот последний раз закрою дверь с кислой миной и мелочными претензиями? Как потом не сгореть изнутри от любви, которой я так скупо делилась в (ошибочно) кажущиеся бесконечными мирные дни?
Три, два, один, звонок. Последний звонок. И шарик с колокольчиком улетает из руки, символизируя закончившееся детство. Зелёные листья желтеют и облетают. Не за один день, конечно, нет-нет, но всё равно внезапно. Однажды ты открываешь глаза и понимаешь: привычная полоса радуги закончилась. Начинается новый этап жизни со своими (пока что свежими) радостями и (ещё не вызывающими раздражения) горестями. «В этот раз всё будет по-другому, в этот раз я научусь ценить то, что есть», – думаешь ты. И дай Бог, чтобы в этот раз у тебя получилось.
Ведь никакой цвет радуги не повторяется дважды...