Как подступит призрак ночи
и к окну прильнет Луна,
так яснее сразу почерк
похороненного дня.
Прочитаешь как заветы
на раскопанной плите
обезьянок двух курбеты,
двух старушек фуэте.
И проступят чары жабы,
с ядом веймарский бокал
и безумной Греты жадность,
кою Брейгель угадал.
Но уходят грумы ночи,
гаснет лунное бельмо,
и все дальше и нечетче
в синем облаке письмо.
И уже играют гимны
под сурдинку зеркала,
и выходят пилигримы
на великие дела.