Э-1-12а
Как в каждой семье, в лысогорском том доме,
Всегда жило несколько разных миров,
Хотя жили в собственном мире, но кроме:
Единый сложился семейный норо;в.
Всё, что ни случалось бы в этом же доме,
Любое событие, радость, печаль,
У всех откликалось как будто в утробе,
И каждый другому был рад — или жаль.
У каждого мира свои есть причины,
Являть миру радость и даже печаль,
Какие душевные сжались пружины,
Какая проснулась сердечная «жаль».
К примеру, приезд Пьера стал как событье,
Он радость вдохнул в лысогорский весь мир,
Не только родных всколыхнуло их житие,
Рабочим в хозяйстве и слугам был пир.
Для тех, кто трудился в полях, на подворье,
Немного смягчился рабочий режим,
Не будет граф часто вступать в многоборье,
И тоже, как праздник покажется им.
А к празднику слугам всем будут подарки,
Все члены семейства к ним станут добрей,
И кое-кто лишней пожи;вится чаркой,
Пьер общий настрой создавал веселей.
Он на клавикордах играть мог лишь пьесу,
Которой для танцев пригоден мотив,
Тем самым, детей привлекал интересом,
К весельям и музыке вкус им привив.
Николенька, ставший уже почти взрослым,
(Ему уж минуло пятнадцать всех лет),
Болезненный умный и мальчик он рослый,
Ему дядя Пьер был любимый «предмет».
Всегда восхищался он ростом и силой,
И незаурядным и острым умом,
Он знал понаслышке, что с ним раньше было,
А также о нём — всё о многом другом.
И как он решился убить Бонапарта,
И как перенёс он мученья в плену,
Зачем этот всплеск ему нужен азарта?
Себя спрашивал он: «Я никак не пойму».
Но то, что проявлена им была смелость,
Отвага и весь даже жизненный риск,
Ему стать героем войны захотелось,
У многих геройства в ту пору был «вспрыск».
Его привлекала общительность Пьера,
Его неуёмная к всем доброта,
Фигура внушительных, грозных размеров,
И самое главное — дружба отца.
Но он не желал быть ни даже гусаром,
Желал быть учёным, таким же, как Пьер,
Общение с Пьером ему шло недаром,
Во всём он старался брать с Пьера пример.
В случайных речах об отце и Наташе,
А также с волнением сказанных слов,
Он понял, меж ними любовь была даже,
Война поглотила у сей пары кров.
Как будто отец завещал эту тётю,
Как лучшему другу, кем был ему Пьер,
Надеясь, что он в своей доброй заботе
Покажет достойный, семейный пример.
Отца он не помнил, ему он казался
Каким-то великим всегда божеством,
Таким он в душе его так и остался,
Рождая и грусть, и восторг лишь о нём.
И мальчик был счастлив, и гости все рады,
Особая радость была у детей,
Всех в доме какое-то чувство услады
Теперь охватило на множество дней.
Приезд его радостью стал и для Пьера,
Он счастлив вновь видеть те чувства жены,
В которых хранилась надёжная вера,
В том чувстве, что оба друг другу нужны.
Что оба нашли, наконец, своё счастье,
Уже после тяжких лет ранней судьбы,
Которая в виде какой-то напасти
Сковала их жизнь до- и после войны.
В тех чувствах добра, что имел от природы,
Пьер счастлив был сам угодить в доме всем,
Он слыл человеком добрейшей породы,
Подарки дарить для него нет проблем.
Рассеян, забывчив он был от рожденья,
Однако отныне по списку жены,
Он не забывал купить для наслажденья,
Всё то, что для каждого были нужны.
Он первое время, как после женитьбы,
Всегда забывал весь наказ от жены,
Но он и не смог так с ней далее жить бы,
В том не исполняя, что Нате нужны.
Когда же все просьбы жены выполнялись,
То понял, что счастлив бывал он и сам,
Взаимные чувства их пе;реполнялись,
Как в пику прошедшим несчастным годам.
Упрёки лишь были, когда слишком много,
Иль дорого, лишнее всё покупал,
Его поразило как жизни итога,
Он скупость в характере в ней узнавал.
С тех пор, как они стали жить большим домом,
Заметил, что он к удивленью всему,
Они проживали всё меньше расходов,
Чем в бытность, как с прежней женою, тому.
Дела, пошатнувшись от прежних расходов,
Особо от тех же долгов у Элен,
Поправились вновь от всех новых доходов,
Когда он к Наташе попал уже в плен.
Жизнь словно увязла в той стадии быта,
Не нужен им стал дорогой этот свет,
Вся новая роскошь для них как забыта,
Лишь дети и дом — их обычный обет.
Он чувствовал, их образ жизни отныне,
Весь о;пределён уже раз — навсегда,
И так потому, всё по той же причине,
Дешёв — и не будет иным никогда.
С весёлым, счастливым лицом и всем видом,
Пьер стал разбирать, что в подарках привёз,
Привёз он их столько, чтоб всем без обиды,
В том не создавать в доме лишний курьёз.
Э-1-12б
Наташа удобней устроившись рядом,
Держа на коленях их старшую дочь,
Смотрела восторженным, любящим взглядом,
Как Пьер словно лавочник, ловко, точь в точь;
Развёртывал им привезёны подарки:
— А вот для Беловой сей ситца отрез,
— Наверное, ей это будет так ярко,
Но качество — словно на золота вес.
А дети все как будут рады подаркам,
Конечно же — тоже графиня-маман,
А это зачем, тебе денег не жалко,
Наверное, стоит всё больше, чем нам?
Но только напрасно, — не в силах улыбку
Сдержать от восторга, вертя в руках вещь,
Как будто от счастья терпела всю пытку,
Что муж не умеет все средства беречь.
А вещь та была — золотой с жемчугами,
Был гребень, как чудо, для женских волос,
Вещь в моду входить уже стала шагами,
Расчёски красивых её длинных кос.
Собрав все подарки, направились к детям,
От них и графиню должны посетить,
Однако все дети, как крепкие сети,
Заставили дольше их с ними побыть.
Графиня с Беловой всегда, как обычно,
Игрой гранпасьянсом «говели» досуг,
Занятие это настолько привычно,
Что словно гасило в ней прошлый недуг.
Имея годами неполную старость,
Минуло всего-то ей за шестьдесят,
Но жизнь подарила такую усталость,
Что вид её немощью будто объят.
Совсем уже стала графиня седая,
Лицо было сморщено, верхня губа,
Куда-то ушла словно бы; пропадая,
И тусклыми стали уже и глаза.
Она пережила весь ряд потрясений,
Обрушивших ниц всю их, графов семью,
Смерть мужа и сына, чреда разорений
Сыграли с ней в жизни столь злую судьбу.
Сын старший и младшая дочка Наташа,
На выданье ждали решенья судьбы,
Не стало за ними приданого даже,
И не избежала и с сыном борьбы.
За выбор ему лишь богатой невесты,
Лишилась богатого дочь жениха,
Обоим тем детям такого насеста,
Лишиться его — нет в том больше греха.
В конце концов, кончилось всё так удачно,
Но мать, пережив всю превратность судьбы,
Скатилась на старость с болезнями прочно,
Ещё пережив все ужа;сы войны.
Сама она нищею встретила старость,
Но дети её преуспели в судьбе,
Богатство им в руки скатилось на радость,
В тяжёлой, опасной в их жизни борьбе.
Достигши семейного благополучия,
В кругу шести внуков, богатых детей,
Уход за собой, и всеобщим сочувствием
Она пожинала плоды своих дней.
Она погрузилась в спокойную старость,
Считая забытым себя существом,
А что ещё в жизни ей этой осталось,
Семейным считали её божеством.
Считала, спокойствие в новой сей жизни,
Поскольку уже как достигнута цель,
Погрязла всецело «в семейной отчизне»,
Сама же — опять будто «села на мель».
Она интерес потеряла к всей жизни,
Не нужно ей было уже ничего,
Она ела, пила, спала; «ради тризны»,
Ей всё было вдоволь от бога, всего.
В ней даже всё стало так явно заметно,
Что было у маленьких очень детей.
Её воскрешать от всего — бесполезно,
Она уже вклинилась в ряд тех людей;
Что им лишь бы жить во всем без интереса,
А что говорить: лишь болтать языком,
И в мыслях, словах никакого нет веса,
Неважно и что сказать можно о ком.
Всё то, что казалось бы людям как целью,
Ей всё это было как будто предлог,
Отдать всю себя только явно безделью,
Лишь старчески слабым умом кто-то мог.
К примеру, утрами — потребность сердиться,
Она воплощала в ближайший предлог:
Глухая Белова ей в том пригодится,
Она её брала в предлог, как в залог:
Она с конца комнаты молвила тихо:
— Мне кажется, нынче немного теплей,
Белова в ответ отвечала ей лихо:
— Да как же, приехали, ждите скорей…
Тогда же графиня ворчала сердито:
— О боже, да как же глуха и глупа!
Ещё есть примеры, когда деловито
Сама вдруг становится — точно она.
Предлогом являлся табак к обонянью,
Который казался то сыр или сух,
И желчь разливалась в лице от сознанья,
Когда что и кто бывал плох или глух.
Предлогом того, чтобы мыслить немного,
Всегда был любимый ей в карты пасьянс,
Предлогом оплакивать ей дорогого:
Ей мужа и сына представился шанс.
Предметом тревоги у старой графини
Всегда был любимый сынок Николай,
Здоровье его, пошатнувшись отныне,
И был тот предлог беспокойства случа;й.
Предлогом язвительного разговора,
Невестка ей Марья любимым слыла,
А что рассказать, ей хватало простора,
Рассказчицей славной графиня была.
Причём постоянно — одно всё и то же,
И слушать — одним тем же людям всегда,
Нельзя прерывать, не дай бог и — о боже!
Не поняты будете вы никогда.
Все взгляды на странности бедной старушки
Всегда понимались её же детьми,
Ей состоянье — уже не игрушки,
Скорбить о котором все дети должны.
Но кроме того, эти взгляды вещали,
Что жизнь вся прожита и сделано всё,
Чтоб дети и внуки о ней вспоминали,
И все берегли бы здоровье своё.
Что все мы когда-нибудь станем такими;
Ей повиноваться в желаньях, делах,
Всегда бы казаться ей только родными,
И не создавая по жизни ей страх.