В бордовом мареве вина
К утру погаснут наши свечи!
Я помню волосы и плечи
И в этом есть моя вина...
Ты сядешь молча у окна
И будут мысли под запретом...
А я опять уйду с рассветом
И ты останешься одна.
Андрей Аксёнов
Я логист. Словечко новомодное, с претензией на исключительность, а на самом деле ничего необычного: дирижёр товарооборота с правами администратора, и талантом самодеятельного композитора.
Шучу.
Сижу себе за компом, клавиши телефона тюкаю, графики рисую, инструкции всем и каждому раздаю.
Перед учредителями по стойке смирно стою, общаясь с клиентами, изображаю Папу Римского и Юлия Цезаря в одном лице, с руководством и менеджерами на равных, с персоналом и водителями по-отечески строго, с остальными – рубаха-парень.
Короче, работа – не бей лежачего.
Иногда, правда, накосячим чего либо, и понеслось. Вот и сегодня: по цепочке – от менеджера, небрежно принявшего заказ, и бухгалтера, выписавшего накладную с ошибками, до невнимательного кладовщика и рабочего, перепутавшего полеты с товаром, до меня, не успевшего, или не поленившегося проверить, отличились все.
Клиент, оплативший европейскую керамическую плитку на два с лишним лимона зеленью, обратился с рекламацией, объясняя учредителям сугубо непечатными словами, что им крышка.
Так-то!
Еду разруливать.
Я ведь в кампании за няньку, за терапевта, и за психолога тоже. Как так вышло – сам не понимаю.
На такие переговоры обычно езжу с одним и тем же водителем – с Виктором Степановичем Черномырдиным, полным тёзкой незабвенного политика, наговорившего невзначай афоризмов на толстенную книгу.
– Курс у нас один – правильный, вещал этот забавный дядька. Или вот это: секс – это тоже форма движения.
Степаныч тоже был юморист ещё тот. А ещё… действует он на меня как экстрасенс и гипнолог одновременно.
Характер у Степаныча мировой: водила, а ума палата. Чего угодно по косточкам разберёт, диагноз поставит, вердикт вынесет, и совет даст. Неформальный, безошибочный.
Клиента я кое-как уболтал, хоть и с трудом: договорились военных действий не начинать. Долго мы с ним шары по сукну катали, но аккорд был мелодичный: спели под гитару “в лунном сиянии”, уговорили бутылку марочного дагестанского коньяка с лимоном и сёмужкой. Он меня на рыбалку пригласил, намекнул, что подругу подгонит не хуже своей секретарши.
А та… у меня, если честно, челюсть отвалилась, и слюна капала как у голодного кобеля при виде говяжьей вырезки.
Но я не о том, о Степаныче речь.
– Начальник, – говорит он, друг ты мне, или не друг?
– Ато, – отвечаю, – для тебя, Степаныч, хоть звезду с неба, хоть пи…
Пошутил, короче, неприлично.
– У меня тут, совсем рядом, извини, конечно, тёща любимая, Алевтина Кондратьевна. Не могу мимо проехать, сам понимаешь. Я ведь как есть дамский угодник, тебе ли не знать.
– Уговорил, – говорю, подожду, сколько нужно, только ведь я несколько экземпляров экспонатов под названием тёща уже знаю… или путаю чего?
– То вторая. По счёту, если с самого начала самостоятельной жизни регистрировать. Самая любимая, но ты со мной обязательно должен зайти, обидеться может. Алечка гостей любит. Доставим женщине радость.
Набрал Степаныч гостинцев. Три сумки.
Мясные и рыбные деликатесы, килограмма два мороженого, торт, шампанское, коньяк, и так, по мелочи.
Как на свадьбу.
Дверь в квартиру в обшарпанной пятиэтажке открыл своим ключом (!?).
– Кондратьевна глуховатая, и ходит с трудом, но, тёща мировая, сам увидишь.
К комнате с наглухо зашторенными окнами сидела сухонькая старушка с огромными очками на носу.
– Анюта, ты пришла, – скрипучим голосом спросила бабуля.
– Нет, Кондратьевна, это Степаныч, серый волк, зять твой любимый.
– Ой, солнце моё, а меня и угостить тебя нечем.
– Всё с собой, мамулечка, всё с собой. Анька-то часто приходит?
– Куды там. Не припомню, когда была последний раз. Светулёк заходит через день.
– Светка, Антон Петрович, дочуля моя. Умница-красавица. Как она, Кондратьевна, успехами не хвасталась? Я ведь ей на окончание института Тойоту подарил. Замуж соберётся – квартиру куплю.
По дороге обратно Степаныч взахлёб рассказывал про Светочку, про Анюту – самую-самую любимую жену.
– У меня, Петрович, до сих пор при виде Аньки сердце замирает. По секрету скажу: помнишь, недели две назад я отгул брал? С Анюткой в пансионате зависали. Ох, как я её… люблю, заразу!
– А развёлся чего?
– Устал. Сколько можно по одному маршруту агрегат гонять? Я неожиданность, простор люблю, приключения, романтику. Ты не думай, я её не обижаю: денег шлю, подарки там, интим время от времени, понятное дело. Когда соскучусь. Она не в обиде.
– Многостаночник ты, однако, Степаныч.
– Не без этого. Есть ещё порох в пороховницах.
Про бывших Степаныч рассказывал часто и много: сочно, восторженно, с картинками, перескакивая с одной на другую, вспоминал многочисленных детей, и самых любимых тёщ.
Степаныч не забывал никого из некогда отвергнутых пассий. Такой вот, понимаете, феномен – впечатлительный, и влюбчивый.
Я с ним почти пятнадцать лет катаюсь. Фаину, последнюю жену знаю, многих детей. Мы ведь частенько бываем в одной компании.
Замечательная женщина.
В начале нашего знакомства, когда я был менеджером и экспедитором, отправили нас с довольно сложным заказом в Зеленоград.
Клиент был придирчивый: проверял каждую коробку, скандалил.
Освободились только к вечеру.
Степаныч так же, как сегодня, попросил зайти с ним к тёще. К другой.
– Валентина Сергеевна, тёщенька любимая – мировая женщина. Штучного изготовления особа. Наговориться с ней попросту невозможно. На любую тему беседу поддержит. Добрая, справедливая. А как поёт, как поёт…
Я тогда ничего про Степаныча не знал. Понял из разговора, что сын у него, Павел, дочка Людмила, и жена, Софья.
Собственно, мне эти знания без надобности были, только через месяц Степаныч меня с женой и детьми познакомил. Не специально, так вышло.
Звали супругу, почему-то, Фаина. А детей Виктор и Катенька.
У меня память профессиональная – цепкая. Сразу уловил – не срастается, но спрашивать не стал. Будет нужно – сам расскажет.
Спустя какое-то время мы с ним мотались в Ногинск. Я уже старшим кладовщиком был, но иногда приходилось экспедировать особо ценный товар.
Сдали мы плитку, а по пути Степаныч говорит, – Антон, тёща у меня здесь живёт, Клавдия Филипповна. Неудобно мимо проехать, и не навестить. Мировая женщина. Человечище. Самая любимая тёщенька, честное слово.
Потом Степаныч познакомил меня с Анной Фёдоровной, с Елизаветой Юрьевной, с Викторией Олеговной, и с Ефросиньей Серафимовной.
Возможно, пока я не всех тёщ знаю.
Каждая из этих женщин была любимая и исключительная.
Он не забывал никого: посылал тёщам, жёнам, и многочисленным потомкам, поздравления, и деньги, привозил подарки.
Оказалось, что кроме этой работы у Степаныча есть бизнес, связанный с товаром нашей фирмы, но держал он это в строжайшем секрете, чтобы не вызвать недовольство начальства.
Деньги до копейки тратил на бывших и настоящих тёщ, на жён и детей.
Как ни странно, его обожали и те, и другие, и третьи. И никто не осуждал.
Время от времени Степаныч крутил романы с кем-нибудь из бывших пассий, от которых по-прежнему угорал, потому что любил жизнь, и любил любить. В том числе тёщ.
– Прикидываешь, Антон, я опять в свою Люську влюбился! Она у меня такая, – с обожанием восклицал он, имея в виду четвёртую жену. Мы с ней на выходные так отожгли! Я ей кольцо с бриллиантом подарил. Как думаешь, может мне опять с ней сойтись?
– А Софья Игоревна как?
– Она женщина с понятием. Я ведь не собираюсь её бросать. Софочку я тоже люблю.
Романтик, авантюрист, искатель приключений – это всё про него.
По отношению к нему любвеобильность и непостоянство были настолько естественными процессами, что создавалось впечатление, будто Степаныч взял на себя социалистическое обязательство – охватить счастливыми брачными узами всех женщин страны.
Как-то я думал: что было бы, если всех, кто был ему дорог, перезнакомить. Взять, и собрать за одним столом.
Сам я однолюб, мне хватает одной единственной, а Степаныч… наверно у него безразмерное, гуттаперчивое сердце.
Интересно, не болит оно от настолько интенсивного обожания сразу всех?