4-4-12
Всю тяжесть жизненных лишений
Почувствовал лишь Пьер тогда,
Когда весь плен изнеможений,
Его покинул навсегда.
Плен не прошёл ему задаром,
Оставив на здоровье след,
По горло сыт он стал угаром
«Патриотических побед».
В Орле отпраздновав свободу,
Он тяжко там же заболел,
Три месяца терпя «погоду»,
Болезнь свою преодолел.
Постигла желчная горячка,
Его здоровый организм,
Как неприятная болячка,
Смирила весь его каприз.
Всё то, что было после плена,
Всё впечатляло светлый ум,
Погода тоже чуть довлела,
В нём навевая тяжесть дум.
Тоска физическая тлела,
И боль в ногах, и боль в боку,
Его последствия все плена,
Что пережил он в том году.
Все впечатления несчастий,
Страданья, гибель всех людей,
Его допросы по той части,
Как был бы родине верней.
Все хлопоты найти лошадок…
Не мог включить в работу ум,
И путь по жизни стал не сладок,
От тяжести возникших дум.
Весь ряд случившихся несчастий
Усугубляли тяжесть дум,
Они не были в Пьера власти,
Но просто — как сковали ум.
В осво;бождение из плена,
В тот день Ростова видел труп,
Увяз в несчастьях по колено,
Узнав, его скончался друг
От тяжких ран и их последствий.
Им был дружок его, Андрей,
И в довершенье ряда бедствий:
Смерть Элен — сре;ди новостей.
Весь этот ряд плохих известий,
Казалось, он не мог понять,
Следы какой-то злобной мести
В себе он на;чал ощущать.
Стремился Пьер наш поскорее
Уехать с этих страшных мест,
Где стало бы ему «теплее»,
Возможно даже и роднее,
Найти спокойный свой насест.
В Орле его постигла участь
Его сумбурных прошлых дел,
Три месяца болезнью муча(я)сь,
Он даже страшно похудел.
Его нашли его же люди,
К нему приехав из Москвы,
Терентий, Васька — верны слуги,
Нашедшие его следы.
Туда же поспешила к Пьеру
И старшая его княжна,
За ним ухаживать, и веру:
В надежде получить, к примеру,
Наследства часть она должна.
В течение своей болезни
Он отвыкал от тяжких дум,
Они безжалостно все лезли,
И угнетая весь разу;м.
Он постепенно, понемногу
Привыкал уже к житью,
Когда босым шагать в дорогу,
Не нужно стало вдруг ему.
Когда и завтра, постоянно,
Вновь будет тёплая постель,
Вино, обед — совсем не странно,
И — возвратившаяся лень.
Однако Пьеру всё же долго
Плен часто виделся во сне,
Свободы чувство словно волгло,
Рождалось у него в душе.
Здесь, в незнакомом новом месте
У Пьера не было друзей,
И это стало частью мести
За весь отрезок жизни всей.
Как славно чувствовать свободу,
И знать, что есть постель и дом,
И знать, что нужно всё в угоду
И что свобода вся кругом.
Он удивлялся, как же раньше
Не замечал он благодать:
И жизнь так и текла вся дальше:
В тепле, в кровати даже спать.
Он удивлялся всем тем благам,
Да он их просто не ценил,
И как, живя под нашим флагом,
Наполеона не убил.
Особо радостное чувство
И в личной вспыхнуло «беде»,
Ему не стало слишком грустно,
Считая — божий дар себе.
Уход из жизни ненавистной,
Но и законной всё ж жены,
Открыл по жизни путь столь чистый,
Без ощущения вины.
По прежней он своей привычке
Отныне задавал вопрос:
Кто будет в роли той «синички»,
На ком остановить мне спрос?
Что буду делать я отныне?
Когда кругом все блага есть,
Не сгину ль я в своей кручине,
И по безделию причине,
За что теперь такая «месть»?
Искал в мученьях цели жизни,
Теперь же цель и не нужна,
Считал, отдал её отчизне,
Но без него жива страна.
Без цели получил свободу,
Стал счастлив он как никогда,
Отдался он лишь вере богу,
А в боге — вся вокруг среда.
Искал и прежде в целях бога,
Исканье цели был тот бог,
В плену узнал он очень много,
Что раньше и познать не мог.
Ему и няня говорила,
Что бог — везде и он средь нас,
Сам Каратаев, как мерило,
В нём божества — букет прикрас.
В нём бог велик и бесконечен,
И больше он непостижим,
Чем в знаниях масонов — вечен,
В строенье мира — одержим.
Нашёл искомое под носом,
Смотрел он раньше далеко,
Замучил сам себя вопросом,
Зачем и как, и от чего?
Не видел прежде он величия
Непостижимого ни в чём,
Он чувствовал его наличие,
Искал его везде, во всём.
Но в близком и ему понятном,
Житейское лишь видел он,
Вдали всё было необъятно,
Он как бы вечно напряжён.
И чтобы видеть всё яснее
В уме, как зрительной трубой,
Смотрел он вдаль, но не виднее,
А как в дыму житейский бой.
И потому, что так не ясно,
Великим чудилось ему,
И даже где-то — всё прекрасным,
Но и не так, как наяву.
Такой он видел жизнь в Европе,
Политику, масонство всё,
В фило;софи;и, фи;лантро;пии,
И всё их мелкое житьё.
Теперь он видел всё величие,
Во всех и мелочных делах,
Во всех житейских, без различия,
Где есть успех иль даже крах.
Он перестал искать всё в далях,
Всё через головы людей,
Ему теперь хватало малых
Их дел и всяких там идей.
На жизнь вокруг смотрел с восторгом,
Как на великий божий дар,
И в ней себя считая гордым,
Ведь за неё он так страдал.
Чем ближе видел проявленье
Аспектов нашей жизни всей,
Тем больше счастлив с удивленьем
В разнообразии людей.
Отныне вечный, беспокойный,
Его тревоживший — «зачем?»,
Нашёл ответ вполне достойный,
Есть бог над нами. Правит всем.
4-4-13а
Пьер был таким же, как и прежде
В своём общении с людьми,
Рассеян и, конечно вежлив,
И отрешённый от судьбы.
Казался занятым обычно,
Не тем, что было перед ним,
Своим особенным, привычным,
Ему казавшимся одним.
Меж прежним было всё различье
В том — раньше всё он забывал,
Кто, что пред ним было; в наличье,
Что говорили — он страдал.
Как будто всё же он пытался,
Не мог понять и разглядеть…
Он и теперь таким остался,
Но стал всё видеть и смотреть.
Он с чуть заметною улыбкой
Смотрел на то, что перед ним,
Заметно стало, что с попыткой,
А, может быть, всё с той же пыткой,
Но стал он более терпим.
К тому, что видел он и слышал,
Участие в судьбе людей,
Из небытья он словно вышел,
Он будто людям стал родней.
Он прежде много горячился,
И мало слушал всех людей,
Теперь он в том остепенился,
Он как бы к людям стал добрей.
Сменилось к Пьеру отношенье
И даже родственной княжны,
Она же приняла решенье,
Меч неприязни взять в ножны;.
Приехала в Орёл к больному,
Врачебный сделала уход,
Но всё же, как никак, родному,
Но — далеко идущий ход.
К своей досаде, удивленью,
Достойный завершив уход,
В душе осталось впечатленье,
Что Пьер ей вовсе не «урод».
Во многом он переменился,
Почти что сделался другим,
С заботой к ней он относился,
Ей стал он ближе и родным.
К нему возникла даже нежность,
Боясь признаться — что любовь,
Её пленила человечность,
Несчастным выглядела роль.
Женился тоже неудачно,
Не посетила их любовь,
И смерть жены, и плен впридачу,
Ему сменили будто кровь.
Пьер не заискивал внимания,
Ухаживающей княжны,
Зато он сам с большим старанием
Её рассматривал черты.
Он к ней был раньше равнодушен,
Как бы с насмешкой иногда,
И с видом будто ей не нужен,
С ним шла культурная борьба.
Теперь напротив, эти чувства
Как бы вникали в душу ей,
Она дивилась как искусно,
Он подбирался в чувства к ней.
Бойцовские её привычки…
Но чувствуя, что он — другой,
Она нашла в себе отмычки,
Ему чуть сделаться родной.
Она сначала с недоверием
Букет встречала перемен,
Но видя добры(е) намеренья,
Как бы в ответ и как в обмен;
Была ему столь благодарна,
За возрожденье светлых чувств,
И доброта в ней — не бездарна,
Срывалась даже часто с уст.
Она отважилась поведать
Её всей жизни уголки,
Он праздновал над ней победу,
Его наме;ренья — хитры.
Ему в том было очень лестно
Раскрыть в озлобленной княжне,
Сухой и гордой, прежних вместо,
Все лучшие черты «в войне».
Войне невидимой и скрытой,
Под впечатленьем доброты,
В их душах глубоко зарытой,
Как возрождение мечты.
— Да, Пьер наш — всё же очень добрый,
С ним под влиянием людей,
Когда есть случай столь удобный,
Как я, иметь таких друзей, —
Так отражались в ней те мысли,
Что молвила сама себе,
Её давно те мысли грызли,
Зачем им жить в такой борьбе?
Случившаяся перемена
Коснулась даже Пьера слуг,
Хватило сильного в том крена:
Его объял простой недуг.
Недуг общения с кем-либо,
Будь даже и простой мужик,
Он даже просто за спасибо
Желал поймать беседы миг.
Терентий, раздевая Пьера,
Пред сном всё медлил уходить,
Усвоил барина манеру
Ещё о чём-нибудь спросить.
С большим, однажды, оживленьем
Зада;л Терентию вопрос:
— Как пищу всё ж для выживания
Вы доставали, был ли спрос?
С сознаньем близости друг к другу
Про жизнь он начинал свой сказ,
Как приходилось часто туго,
Без всяких лишних всех прикрас.