(для моих будущих потомков)
Пролог
Благодарю Господа за то, что дал мне!
Благодарю Господа дважды за то, что не дал мне!
Благодарен тем, кто встретился мне!
Благодарен тем, кого встретил я!
Благодарен тем, кто остался со мной!
Благодарен тем, кто ушёл от меня!
Благодарен тем, кто пересёк мою жизнь поперек!
Благодарен тем, кто шел и идет рядом со мной!
Благодарен тем, кто слушал и слышал меня!
Благодарен тем, кто говорил мне, и услышал я!
Благодарен тем, кто благодарил меня!
Благодарен тем, кого благодарил я!
Благодарен тем, кто простил меня!
Благодарен тем, кого простил я!
Благодарен тем, кто сказал мне правду!
Благодарен тем, кому сказал правду я!
Благодарен миру … За Всё!
«Сентенции»
Я ехал на встречу, а точнее на регулярные наши совместные посиделки, к своему близкому мне человеку, другу и брату по духу – Габриэлю Александровичу Юону-Эргину. Швейцарцу и русскому по крови, рожденному во Франции.
Немного о Габи (так мы его называли по-братски, дружески). На тот момент он был уже почетным академиком живописи Российской академии художеств. Это звание ему присвоил З.К. Церетели. Он по сути своей был (когда жил в России) ярким представителем интернационализма между Россией и Европой. Его отец Александр Эргин – был родом из России, в эмиграции был настоятелем храма при русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Мама Габриэля – швейцарка, происхождением из знаменитой фамилии Юонов! Это к тому, что от воспитания, полученного им у иезуитов, а также во время помощи отцу в храме и жизни в доме, от работы на разных чиновничьих правительственных постах, Габи был и остается уникальным и интереснейшим человеком нашего времени.
Рассказывать про его семью не моя задача. Считаю, что здесь будет «уместно» напомнить то, что через эту семью в ту сторону земли ушёл весь цвет русского зарубежья! А те, кто остался в живых и живущие во Франции, с большим чувством продолжают общаться с членами этой легендарной семьи!
Как-то так сложилось, что наши совместные посиделки стали проводится в понедельник. Мы пробовали разные дни, а в итоге остановились на понедельнике. Для нас день с таким именем оказался совсем не тяжелый, а даже очень плодотворный! Встречи проходили в мастерской, где Габи творил свои бессмертные полотна. Студия находилась недалеко от метро «Фрунзенская» и была устроена в двухкомнатной квартире, снимаемой его женой Наташей.
Так вот.
Поднимаюсь я на эскалаторе наверх из подземного пространства станции, и тут мое ухо фиксирует отрывки из объявления, озвучиваемого из динамиков – «… Сумма измерений которого …».
Дальше мозг начинает работать с этим посылом – «А ведь это про нас, про Человека (хотя речь шла о бесплатном или платном провозе перевозимого в метро багажа) … Мы и есть тот самый Божеский багаж, перевозимый данной нам жизнью с одного места на другое … По дороге земной!».
Так родилась Сентенция первая.
Условно назвав эту сентенцию – «Сумма измерений», она с таким названием стала нам на весь вечер нашей путеводной звездой в философских (порой не очень) рассуждениях.
Обсуждалось применение её к человеку, составные части этой суммы, в каких они пропорциях и их влияние на человеческую жизнь. Но то, что это точно относится к Человеку – нами сомнению не подверглось!
Вот наши итоговые мысли.
Каждый живущий в любой определенный момент жизни представляет собой – определенную и только ему присущую, уникальную Сумму измерений!
Слагаемые компоненты в Сумме измерений у всех индивидов одинаковые, а вот величина их у каждого своя.
Сумма измерений изменяется в особо значимых точках жизни. Эти точки условно можно назвать – реперные, узловые, точки. Они же, что тоже условно, являются точками для крепления к ним «Каната жизни» (о нём чуть ниже), по всей длине его протяженности.
Под такими точками понимаются точки, в которых возникают возможности с большой вероятностью принятия альтернативных решений для дальнейшей жизни и происходит реализация тех решений.
Вся полученная Сумма измерений выражается в энергетическом эквиваленте, о котором человечество в своем большинстве не в курсе.
Числового выражения упомянутой суммы не найдете.
Сентенция вторая.
Эта сентенция пришла мне в голову вместе с мыслью о Сумме измерений. Она гласит о том, что дорога жизни каждого условно представляется в виде «Каната жизни» (хотите другое название – пожалуйста, но сами).
Этот канат, сплетён из множества своеобразных нитей – компонентов!
В начале жизни Человека присущий ему канат держит Ангел, впускающий его в жизнь, а в конце её держит Ангел – принимающий из жизни. На всем протяжении Каната жизни при движении Человека по нему, его сопровождает Ангел хранитель!
Канату сплетается из таких компонентов, как – жизнь и здоровье тела, духовная состояние, любовь, образование, работа и карьера, творчество … И многое прочее. По мере проживания Человеком определенных периодов своей жизни, нити-компоненты меняют свою толщину в силу накопления или утраты наполнителей компонентов.
Толщина нитей-компонентов – у каждого своя. Как следствие – толщина каната тоже у каждого своя.
О моём движении по «Канату жизни» … От одной опорной точки с Суммой измерений в ней, к другой точке, со своей Суммой измерений в ней, я буду говорить дальше … Это движение я и называю – Дороги земные! ... И обязательно добавляю – Они отраженье небесной!
НАЧАЛО
Жизнь моя зародилась не в момент, когда я появился на свет, и даже не в момент зачатия, а неизвестно в каких глубинах времени жизни моих предков. А с учетом подтвержденной теории об реинкарнации получается то, что все мои корни разбросаны по планете Земля и на разных континентах – прямо Человек мира! Этак можно додуматься и до наших всех прародителей – Адама с Евой … А оно, в принципе, так и есть.
Но, не будем лезть в глубину веков, а конкретно обо мне, человеку и продукту своего времени.
Личность моя, которая на сегодня пишет эти строки, появилась в прошлом веке.
Начальной точкой отсчета моей жизни стало мое зачатие от внешней жизни (мои отец и мама). На неё я никак не мог повлиять, так как появился для жизни, которой я должен был жить … Но, на которую я мог и должен был влиять в меру своих возможностей.
С учетом этого появился мой первый «нулевой» репер. «Сумма измерений» в нем была равна «0», так как жил «я» жизнью не самостоятельной (я представлял собою всё то, что называется эмбрионом), до следующего опорного момента.
Но именно в период жизни моего «псевдо тела», перед самым моим появлением во внешнем мире, в него с небес переселили душу, ставшую моею! После сего моя жизнь начинала приобретать другие смыслы – движение по Канату жизни!
Появление мною на свет Божий по образцу 1951 года состоялось 29 июля в 8.30 утра, что явилось моей первой опорной точкой для самостоятельной жизни!
Этот факт произошел в роддоме г. Красногорска, который внешней архитектурой напоминал овощехранилище. Мое рождение (и не только, а всех рождённых) в СССР вызвало вот такое чудо – появление ребёнка одновременно в двух местах.
С учетом правил регистрации моё рождение задокументировали в роддоме, а ещё по месту будущего моего проживания – в поселке Архангельское.
С учётом этого мое первое движение во внешнем мире по Канату жизни тоже было как чудо. А именно – из места, где я появился на свет с первым криком, в место, где я появился на свет для будущих криков. Рождение и факт «прописки» – явились для меня вроде раздвоения личности, а выписка из роддома, стало фактом, свидетельствующим о соединении личности в одно целое!
Чтобы понять, какую Сумму измерений дала мне судьба для жизни и для достижения следующего репера, скажу пару слов о родителях.
Отец – Иван Александрович Викуленков, генерал-майор авиации (служил в ставке в Кремле, при этом проживал в гостинице «Москва»). Родился в 1900 году в Вологодской области, Спас-Мяксинском районе, деревня Борки. Отец ушел из жизни, не дождавшись моего появления на свет. Инфаркт от напряженной работы свел его сердце на «нет». Схоронили отца на Введенском кладбище в Лефортово.
О моем будущем появлении на свет он знал. Уход отца из жизни стало для меня таким посылом – я должен быть сильным, умным, добрым, жить за двоих, быть настоящим мужиком во всех смыслах. Иногда от проживаемого мне хотелось кричать так, как в библии написано – «Зачем оставил ты меня?». Ответ находился уже потом …
Мама – Евдокия Павловна Короткова родилась в 1920 году, в Московской области, деревне Кельи, Лотошинского района. Семья мамы была зажиточной – в избе были напольные часы с боем. Она была самая младшая среди своих сестер. А их было у мамы трое. Бабушка, имевшая дочку, вышла замуж за мужчину, имевшего дочку, а в итоге появились еще две дочери – из них одна – моя мама. Мама в свое время закончила Волоколамское медучилище и после этого работала в детском доме в селе Теряево. Это учреждение располагалось в Иосифо-Волоцком монастыре. При неоднократном посещении его, это место мне всегда напоминает о маме, ее благородном благодарном деле.
С первого до последнего дня Великой отечественной воны мама была на фронте старшей хирургической сестрой. В полевом госпитале на передовой ассистировала знаменитому хирургу А.А. Вишневскому. Между операциями мама вытаскивала с поля боя раненых бойцов. В один момент она вытащила на себе раненого командира дивизии. За этот поступок её наградили орденом «Красной звезды».
Потом, уже после окончания войны, она насколько возможно всеми своими силами, добросовестности, обязательности, работала в санатории «Архангельское» и в местных организациях.
Мамой (а Человеком она оказалось заслуженным) гордились не только руководство санатория, но и местные власти. Правда, дальше этой внутренней гордости за наличие рядом такого Человека, дело не шло. Отбушуют праздничные страсти – и ладно. Ждём следующих.
Пришло её время, ушла в небеса и она.
Дома меня воспитывала бабушка, сухопарая, ростом высокая и очень строгая, правда, для мамы, а не для меня. Об этом периоде жизни мало, что помнится. Запомнился такой эпизод – «Я иду один по дну оврага на пруд». Потом мама при случае вспоминала о нем так – «Бабушка отвлеклась, а меня уже и след простыл. Как со слезами она искала меня, как кто-то привел меня домой за руку».
Сучился уход из жизни Вождя СССР И.В. Сталина. В то же год ушла на небо и бабушка. О похоронах её запомнилось то, что вся родня, которая смогла добраться до нас, ночевала в нашей маленькой комнате.
Уход бабушки вынудил маму отдать меня в круглосуточный детсад на Подсобное хозяйство. Для географического ориентирования поясню – сейчас там поселок при Госпитале им. А.А. Вишневского. А от того детсада, конечно, ничего и в помине нет.
О жизни в детском саду тоже помнится не так уж много. Вот некоторые из неё эпизоды.
Спали мы в кроватках. Правда кроваток на всех не хватало и нам ставили раскладушки, с брезентовым полотном. У нас перед сном бы забава (практически у всех) – с разбегу прыгать на растянутый брезент. И вот в один прекрасный момент при моем прыжке и падении на брезент, он под действием моего тела разорвался. Плакать я не стал от испуга, но няня поставила меня ночью в угол, а в мою кроватку положили моего коллегу, ставшим по моей милости «безкроватным». Сколько я там простоял пока искали новую раскладушку не помню. Но помню, что я уже отчаялся лечь и заснуть. Но Бог милостив!
Воспитательницы летом выводили нас в лес, который рос вокруг и даже внутри территории детсада. На прогулку мы ходили гурьбой на одну и ту же полянку. Собирали цветочки, ягодки, листики для венков. Просто сидели на травке и наслаждались рассказами воспитательниц. Как-то придя на нашу полянку, мы увидели две фигуры в каких-то синего цвета комбинезонах, закрывавших их с ног до головы. Фигуры ходили от дуба к дубу и мазали какой-то вонючей жидкостью стволы деревьев. Запах был, как я потом вспомнил, типа керосина. Нам сказали, что так обрабатывают деревья от шелкопряда! Кто такой шелкопряд мы уже знали. Это были такие здоровые белые гусеницы и очень противные на вид.
Ученье в детсаду не прошло даром. Оно стало началом моего глобального жизненного обучения!
Дети из сельца Архангельское, а точнее те, которые проживали:
в Богадельне (каменный двухэтажный дом),
в двух деревянных бараках с названьем «Кишка» (снесены в 60-х годах прошлого века),
в частных домах возле храма Михаила Архангела (снесены в 60-х годах прошлого века),
в доме для приезжих (домик «Герцена», отреставрирован и используется как ресторан при музее),
в коммунальном двухэтажном рае с экзотическим названием – «Сахалин» (осталось пустое место с трансформаторной будкой на нем),
бегали по оврагу с самодельными деревянными ружьями (сказывалось влияние недавней Победы), купались в Москва реке до посинения, катались по очереди на трёхколёсном «лисапеде» или взгромоздившись на него всей гурьбой. Забав у нас было много – дома не сидели.
Это стало началом воспитания чувства коллективизма!
А ещё было такое. В связи с тем, что в Богадельне для комфортного проживания был только один общий туалет, который находился в конце коридора, то мыться ходили в стоящую рядом с «Кишкой» котельную (сейчас на этом месте нет ничего). В ней было несколько душевых кабинок и всегда тепло от горевшего в топках угля.
Близость котельной позволила многим живущим держать рядом с ней огороды. Можно было там брать воду для полива посаженного. Мама тоже держала огород, а я ходил каждый вечер на полив овощей.
Со временем поселок Архангельское (там, где он располагается сейчас) стал застраиваться и жителей из места сельцо переселили в новые дома. От сельца Архангельское остались немного – Богадельня (пустовала), домик «Герцена» (использовался для нужд санатория). Храм Архангела Михаила и Каменная кладовая над оврагом продолжились в своей жизни, как склад и, как швейная мастерская, соответственно.
Было еще здание конюшни усадьбы Архангельское, но оно давно было адаптировано под проживание в нем спортсменов из клуба ЦСКА, в частности хоккеистов. В дальнейшем в среде всех фанатов распространилось для ЦСКовцев прозвище – «Кони», данное по месту их проживания. Такая близость к ЦСКА стала определяющей в выборе «фанатских» пристрастий, а именно за кого «болеть»!
Переехали в поселок Архангельское в новый дом в выделенную нам в нём комнату мама и я. Дом был новой постройки, каменный, трехэтажный. До его появления домики в поселке были двухэтажные и в основном деревянные, засыпные. Каменных было всего пять. Четыре из них до сих пор существуют.
Проживало в поселке столько народа, что хватило бы на средний районный центр. Это было обусловлено тем, что проживание в основном было коммунальное. Врачи санатория в звании старших офицеров проживали с семьями в отдельных квартирах, а все остальные сотрудники в уплотненном состоянии. К примеру, в «нашем подъезде» на трех этажах было 6 квартир. В четырёх из них проживало 17 детей, а в двух отдельных – 4.
Такое положение с численностью народонаселения и плотностью проживания его, заложило во мне понимание и сомнение о том, что такое справедливость в этом мире!
На одной лестничной площадке, где находилась «наша» коммуналка, находилась квартира, в которой жила семья Куликовских. В этой семье были сын Александр и сестра Адель. Отец Владимир Михайлович был военврачом в санатории, а мама Лидия Александровна на тот момент не работала. Мы познакомились. Они взяли надо мной типа шефства.
Мама много работала в санатории и на второй работе. Вторая была на скорой помощи при институте им. И.И. Мечникова. Я часто оставался один дома. Куликовские приглашали меня к себе. Там меня угощали, помогали заниматься уроками, или просто посмотреть телевизор. А еще у них было много интересных книг, которые я все прочитал.
То состоявшееся событие сохраняется с Александром до сего дня в виде дружбы.
Благодаря этой семье я получил первоначальные азы этики и эстетики!
При таком количестве сверстников и ребят постарше жизнь во «дворе» кипела день и ночь и во все сезоны. Всё это продолжалось до тех пор, пока не расселили коммунальные квартиры, но это потом. Кипенье выражалось в общих массовых играх (чижик, лапта, «штандер», «расшибец», «пристенок», прятки, салки), честные частые драки, песнопения старших – а мы с интересом слушали их блатную романтику.
Весной, сперев у матерей крышки от бельевых баков для кипячения белья, сделав из досок от деревянных овощных ящиков деревянные мечи, мы ватагой уходили биться на склоны оврагов.
Летом играли в футбол, на спортплощадке санатория были доступны городки, серсо и даже играли в крокет ... В кустах «резались» в карточного «дурака» или «козла». В Москва-реке купались до посинения, ловили рыбу, катались на «тарзанке».
Осенью на огородах после уборки картошки собирали и жгли картофельную ботву, стреляли из самодельных «бабахалок», запускали в небо железные бочки, набитые ворованным на стройки карбидом.
Зимой или же по факту, когда выпадал снег, разделившись на две команды, мы играли в снежки возле храма Архангела Михаила или в колоннаде родовой Усыпальницы Юсуповых. Когда река вставала или, когда Иван Иваныч Рожков заливал каток, мы при первой возможности играли в хоккей. Благо клюшек с автографами знаменитых на весь мир хоккеистов – игроков ЦСКА или сборной СССР – было в избытке, а мы их совсем не берегли ... Мол, завтра ещё будет столько же. На санках летали с горок, которым придумывали названия – «Конка», «Санаторская», «Печка» ... Они находились на территории санатория или рядом с ним.
Все эти развлечения продолжались без изменений со скидкой на возраст и до того, как я поступил в техникум, но об этом дальше.
Такая жизнь заложила чувство локтя, дружбы, поддержки, взаимовыручки!
Пришла мне пора идти в обучение в нашу восьмилетнюю школу. Школа была деревянная, и находилась в сельце в честь погибших в Великой Отечественной войне. Учителя Архангельское. Она помнила времена князей Юсуповых. Один класс учился в отдельно стоящем здании с печкой. Его давно нет. Примерно на этом месте в парке стоит памятник погибшим в Войне. Парк разбит на месте бывших картофельных наделов.
Учителя по предметам приходили в этот класс во время перемен. Зимой тропинку заметало и классу, который учился на отшибе, давалось поневоле дополнительная большая перемена.
В Архангельскую школу сводили детей из всей округи – поселков Архангельского, «Подсобное хозяйство» санатория, «Дачное хозяйство» Кабмина, из деревень – Захарково, Михалково, Воронки, Гольево.
На сегодня место, где стояла школа и её хозяйственные постройки, давно поросло деревьями. О том, что здесь когда-то было учебное заведение, говорит с трудом угадываемое каре из лип, когда-то росших по периметру здания и школьного приусадебного участка.
Получение знаний за все восемь лет ничем не отличались от обычного деревенского обучения. Мне очень нравилась химия и физика, меньше математика и история. Русский язык мне давался с трудом. Похоже часть того жива во мне до сих пор. Классы выпускались какие-то стенгазеты. Мы безумствовали на переменках, в течение которых «тискали» девчонок, ели пирожки с «повидлом» по 5 коп. или с «мясом» по 10 коп., дрались до крови. Кто-то уже покуривал в кустах.
В связи с тем, что детей было изрядно, то процесс обучения был построен в две смены. Были «умельцы» из второй смены, которые с целью срыва обучения, втыкали в электропроводку иголку. После сего обучение погружалось в мрак и всех отпускали. Потом, эти «умельцы» также потихоньку вынимали «причину» тьмы. Учитывая, как сопротивлялись ученики ученью настоящим образом, то уровень их подготовки был не очень высок.
О том, какой он был, можно увидеть на таком примере.
Учился среди общей массы учеников такой паренёк – Шурик Манеркин. Знаниями он практически не блистал и часто хватал «пару». В связи с такой успеваемостью сына, его отца Василия Манеркина, часто вызывали в школу для педагогической «накачки» за проявленные результаты успехов отрока. Сам глава семейства Манеркиных с домочадцами проживал в д. Захарково, и работал плотником в санатории Архангельское. Любил Василий попить «зелена вина». Питие у него было особенным по расписанию – по субботам и после бани. Выпив винца «с легким паром», Василий брался за топор и … Пол-деревни от него убегали в рассыпную, пол-деревни за ним, чтобы утихомирить. Слава Богу, этот «послебанный» процесс заканчивался без трагедий. Ну, так вот, вызывают Васю в школу на очередную «накачку».
Выйдя из учительской, Василий, красный, как варёный рак, выдохнув словно выпил крепкого, обвел глазами ораву ребятишек, ища глазами родную «кровинушку».
Как правило, «кровинушка» ждал выхода родного отца из учительской и находился от греха подальше на людях, в «центральном» коридоре. Увидев сына, Василий демонстративно звал его.
– Шурик, иди-ка сюды!
Шурик подходил к папе не спеша, опустив голову долу.
– А скольке будет дважды два? – интересовался у сына отец-экзаменатор.
– Четыре, папа! – своим ответом Шурик горделиво демонстрировал знания по математике.
– Вот оно как! … А …пииип*… говорят, что мой сын ничего не знает … – уходя из помещения школы, гордясь за сына, произносил Василий.
*Пиииип – это так сейчас принято обозначать идиоматическое выражение.
Продолжение следует!