Дабы понять, что же просится на передний план,
надо было сущее сквозь сплетённое волосяное сито просеять,
на знобком таком провеять ветру...
Прошептать в ослином упорстве: выживу, не умру.
И на оставшиеся шиши лотерейные все скупить билеты.
Пан?
С эректильной дисфункцией накропал
по себе самому некроложец, едва ль кому очевидный?
Как пустой рукав ампутанта, прости-прощай либидо.
Но пошли крупным планом дактилоскопические снежинки,
полоумные капли дождя, замусоленные страницы волн
речных и глинистые берега, и тополя в предвечерней молитве,
чей широкошумен, окаянен и листвен
говор, тайн и недомолвок, что звёздной испарины, полн
августовский небосвод (или что-то ещё добавить
для убедительности?), когда мы, устав,
падший небесный огнь считать, на постелях глаза, наконец, смеживши,
затворяем уста.
Но шагнули вперёд, как вызвавшиеся добровольцы,
стволы и корни, стрекозы и струи, узлы переплетённых судеб и рук,
зацветающие животворящим огнём цветы земные;
и слова обступили, смогшие быть единственными и иными...
И теперь на запястьях твоих серебряные колокольца,
как на шее альпийской козы, чей млечный звук
затерялся в тумане долин, облачной вышине предгорий
явственней счастья, не то - неотступней горя.