Быть счастливой в любви и в семейной жизни – это хорошо, это правильно. Именно для идеальных семейных отношений с раннего детства готовили Варю.
Мама всю жизнь была вежлива с папой, придирчиво следила за чистотой в доме, за безупречным состоянием его одежды, за тем, чтобы он вовремя и правильно питался. Лариса Евгеньевна не пыталась доминировать, она была добропорядочной хозяйкой, мудрой хранительницей очага, примерной женой и мамой.
Отношения с папой были ровными, можно сказать романтичными. Мужа она всегда встречала в прихожей, прижималась к нему всем телом, клала голову на его широкую грудь.
Валентин Степанович ласково гладил жену по спине, целовал в макушку и произносил одну и ту же фразу, – ты всегда бесподобна, Ларочка, как тебе это удаётся?
– Благодаря тебе, папочка. Всё потому, что я вас всех очень люблю. Варенька, а ты почему не встречаешь папочку?
Варенька бросала игрушечный мир и не очень охотно шла обниматься. Нарушать семейные традиции мама не позволяла. При папе она никогда не делала замечаний, но после могла по поводу маленькой шалости устроить детальный разбор полётов.
– Погода в доме, доченька, зависит от женщины. Ты пока маленькая, но пойми, любой путь начинается с первого шага. Сегодня ты играешь в куклы, а завтра вступишь в настоящую взрослую жизнь, которая не позволяет женщине расслабиться ни на минуту. Для своего мужчины нужно всегда быть самой лучшей. Я научу тебя всему, что умею и знаю сама.
Самое главное, Варенька, воспитание и дисциплина. Если каждая вещь в твоём доме, даже вот в этом – игрушечном, лежит на своём месте, нет необходимости её искать, она всегда под рукой. Это экономит уйму времени и жизненную энергию, то, чего всегда не хватает.
У тебя есть папа, наблюдай за ним. Запоминай, как и куда он ставит ботинки, на какой крючок вешает пальто, на каком месте сидит за столом, что любит, как умывается, что его радует, что раздражает. Это пригодится потом, когда придёт время создать семью.
Совсем не сложно упорядочить личную и семейную жизнь. Постарайся себя убедить, что наш папа, и когда-нибудь твой муж тоже, особенный, лучший из всех. Посвяти ему себя и своё время, это окупится ответным вниманием.
Когда вырастешь, у тебя тоже будет муж, будет своя доченька… или сыночек. Играй со смыслом. Учись быть хозяйкой даже в игрушечном доме. Вот эту куклу как зовут?
– Зося.
– Видишь, у Зоси испачкалось платьё, разошёлся шов на воротничке. А причёска… что это, Варенька. Разве так должна выглядеть воспитанная девочка. Давай снимем с неё платьице, починим его, простирнём, выгладим. Сделаем Зосеньку красавицей. Она ведь чья-нибудь любимая. Мальчику может не понравиться девочка неряха.
Папа тоже принимал посильное участие в формировании характера Вари – учил её делать зарядку, играть в шахматы, позже привил ей любовь к решению сложных логических и математических задач, к устному счёту и тренировке памяти при помощи ассоциаций.
Так или иначе – девочка выросла. До тринадцати лет Варенька была безумно влюблена в папу, мечтала, чтобы именно он стал её мужем. Она знала каждый нюанс его привычек и предпочтений, могла предугадать, что папа сделает или скажет через минуту. Как и что будет дальше, что станет с мамой, когда она станет женой папы, девочка не думала, но воображаемую жизнь, интересную, яркую, планировала именно с ним.
Перелом в сознании произошёл в пионерском лагере, где одним из вожатых в отряде был студент третьего курса педагогического института, будущий преподаватель физического воспитания Вадим Сергеевич Красавин – широкоплечий, спортивный, с волевым лицом, но очень добрыми глазами.
Вожатый был подтянут, вежлив, и очень строг. Мальчишки в его присутствии ходили по струнке, а с девочками быть достаточно строгим у него не получалось.
Красавин был неуловимо похож на папу, не чертами лица, чем-то иным. Манерой улыбаться, одеваться, двигаться, строить фразы, мимикой, поведением, голосом.
Варенька не могла понять, почему её как магнитом тянет к этому дяде, которому на тот момент было полных девятнадцать лет.
В присутствии вожатого Варя становилась пластилиновой: плавилась под его взглядом, не могла отвести от него глаз, краснела. Несмотря на смущение, право быть рядом с ним впечатлительная воспитанница отстаивала довольно агрессивно, не боялась вступить в конфликт со старшими девочками, даже с вожатыми из числа его восторженных поклонниц, которые упорно оттесняли пигалицу от кумира.
Варя вставала на час раньше общего подъёма, приводила себя и одежду в порядок, памятуя мамины наставления о том, что для своего мальчика девочка должна быть самой лучшей. Ничто не может быть соблазнительнее и интереснее лёгкого коротенького платьица, об этом довольно часто говорил папа.
– Учись у мамы быть красивой. Обрати внимание – ты никогда не увидишь её в застиранном халате, в выцветшем платье, в штанах. Брюки – одежда туристическая, спортивная. Внешний вид девочки должен вызывать эстетическое наслаждение.
Несмотря на спартанскую обстановку лагерной жизни, на воинственные нравы девчонок, проводящих здесь не первый сезон, ей удавалось выглядеть привлекательной, необычной. Это вызывало у сверстниц раздражение.
Над Варей и её вещами подшучивали. Она терпеливо сносила издевательства, показывая всем, что выше детских шалостей.
Не заметить назойливое внимание воспитанницы было невозможно. Она взрослела на глазах. Откуда у неё были знания, как привлечь внимание взрослого мужчины – непонятно. Видимо решение проблемы подсказал ум, заточенный на решение логических задач.
Варя вела себя рядом с Вадимом Сергеевичем как взрослая женщина, которая хочет понравиться: прямо держала спинку, втягивала и без того впалый животик, округляла глазки, улыбалась, и ласково заглядывала прямо в зрачки.
Несмотря на нежный возраст, девочке удавалось привлечь внимание вожатого коротенькими юбочками, выставленными напоказ коленками, соблазнительными позами. Она никогда не упускала случая сесть с Вадимом Сергеевичем рядом, взять его за руку.
Какое-то время чрезмерная активность назойливой воспитанницы раздражала вожатого неимоверно. Его предупреждали, что девочки в этом возрасте чрезмерно впечатлительны, изобретательно влюбчивы, склонны к интимным провокациям, что их поведение обусловлено стремительным физиологическим взрослением, что повышенный гормональный фон толкает их на необдуманные шаги.
Вадим предпринимал отчаянные попытки оградить себя от излишнего внимания девочки: беседовал с ней о взрослении, о дружбе мальчиков и девочек, о том, что каждому возрасту должны соответствовать определённые особенности поведения. Беседовать и убеждать было частью его будущей профессии.
Варенька внимательно слушала, задавала массу вопросов, по большей части неудобных, провокационных, смотрела при этом прямо в глаза. Какое-то время спустя Вадим понял, что не он вызывает пигалицу на беседы, она его. И темы разговоров тоже определяет она.
Общаясь с кумиром, юная кокетка мыслимыми и немыслимыми способами привлекала его внимание к своему кругозору, способностью концентрировать на себе внимание, в том числе круглыми коленками, невероятным размером и цветом глаз.
Варя настойчиво брала вожатого за руку, могла запросто сесть к нему на колени, обхватить его торс и прижаться всем телом. Девочка всегда находила повод обратиться к нему с вопросом или просьбой, превращая провокационную реплику в обстоятельную дискуссию, которую ловко поворачивала к обсуждению отношений между мальчиками и девочками.
Вадим пресекал по мере возможности неловкие моменты, что лишь усиливало активность девочки.
– Неужели она не понимает, – злился воспитатель, меня могут дисквалифицировать, осудить. Никому нет дела, что я не могу с ней справиться, что это продолжение детских игр в дочки-матери. В отсутствии кукол ребёнок ищет им замену.
Крамольных мыслей у вожатого не возникало, тем более что жизнь в лагере изобиловала настоящими взрослыми соблазнами. Мужское население было представлено пятью представителями, у двоих из которых в лагере жили жёны, тогда как женщин, преимущественно молодых, в основном студенток, было большинство.
Лето, природа и сама лагерная жизнь располагали к приключениям, в том числе интимного характера.
Романтические интриги и страсти, после того как детей отправляли спать, кипели драматическими событиями. Вадим не был исключением. На его внимание претендовали две вожатые. Обе видели в нём желанного интимного партнёра, но и та, и другая проиграли битву с подростком.
Впрочем, девочка тоже не выиграла. Вадим замкнулся в себе и не отвечал взаимностью никому, но сентиментальные переживания и раздумья по большей части посвящал Варе.
Почему именно она, пигалица, привлекала его внимание, Вадим осмыслить не мог. Что-то в её поведении вызывало ответную чувственную реакцию лирической направленности, абсолютно не связанную с любовными переживаниями.
Варя очаровала его настойчивостью и постоянством, готовностью бороться и преодолевать. Несмотря на то, что Вадим был спортсменом, именно этих качеств ему недоставало.
Иногда в жизни случается так, что ребёнок становится для взрослого кумиром, объектом для подражания.
Разочарование в любви, Варя отказывалась называть свою странную привязанность к вожатому иначе, было непосильным для весьма возбудимой детской психики.
– Я люблю тебя, неужели не видишь, – рыдала она в последнюю ночь в лагере.
– Вижу. Что ты превратила мою жизнь в лагере в ад. На меня пальцем показывают. Поверь, увлечение мной, взрослым дядей, пройдёт. Пойми, девочка, тебе рано думать о любви. Да и мне, если честно, тоже рано. Сначала нужно получить профессию, определиться – кем в итоге хочу стать. Тебе тоже необходимо думать об этом. Совсем скоро, лет через пять, ты станешь взрослой. Любовь обязательно тебя найдёт. Не такая как сейчас – настоящая. Я буду вспоминать о тебе, ты обо мне, имея в виду необыкновенное приключение. Давай договоримся – эта смена, наша с тобой дружба, твоё признание в любви – всё это незабываемая история, сюжет для волшебной сказки. Хочешь, я буду писать тебе письма… а ты мне? Фантастический роман в письмах. Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…
– Конечно, хочу! Я уже сегодня напишу, скажи куда.
– Инициатива, Варенька, должна исходить от мужчины. Запиши свой адрес, жди.
– Обещаешь!
Вадим обманул. Возможно, забыл, или потерял адрес.
Варя помнила. Помнила каждую минуту, каждый день, воспроизводила в воображении разговоры, интонации голоса, взгляды.
Девочка с небывалым вдохновением сочиняла объёмные тексты, в которых обстоятельно объясняла, чего хочет, о чём мечтает, думает.
Сначала у неё ничего толком не получалось. Мыслей было много, а выразить их последовательно не выходило.
Стопка сочинений росла, Варя их перечитывала, иногда переписывала. Спустя время вдруг поняла, что выдумывать любовь, на которую не откликнулись, глупо. Вдруг стало понятно, что чувства и самого Вадима попросту выдуманы, что он исчез из её жизни, спрятался.
Варя собрала послания в жестяную коробочку из-под печенья и закопала за домом, превратив процедуру закладки секретного контейнера в ритуальную церемонию, в скорбный траур по навсегда утерянной любви.
Было ужасно обидно, что любимый не захотел её понять, не поверил в искренность чувств, разрушил самую светлую, самую сокровенную мечту.
Плакала Варя по этому поводу, закрываясь в своей комнате, целую неделю.
Потом было первое сентября, начало занятий в школе. Девочка решила ни за что на свете не влюбляться, хотя в каждом плечистом юноше по-прежнему видела Вадима.
Увидев впереди знакомую походку, Варя летела, в надежде, что это он. Потом рисовала по памяти динамику движений, эмоциональные состояния, и себя рядом с ним. На некоторых эскизах Вадим обнимал её. Поцелуи она ещё не могла себе представить.
Рисунков с портретами любимого было несколько объёмных альбомов.
Первый снег выпал в конце октября. Заканчивая очередной набросок, где Вадим с улыбкой тянул к ней руки, мысленно беседуя с ним, Варя неожиданно вспомнила про закопанные письма. Сердце выпрыгнуло из груди, – так неправильно, отказаться можно от чего угодно, только не от любви.
Слово любовь в сознании девочки было лишено эротического подтекста. Она идентифицировала это глубокое чувство с отношением папы и дочери.
Большую часть текстов Варя помнила наизусть, но не все. Захотелось срочно перечитать, некоторые послания исправить, потому, что за прошедшее время переоценила многое, стала чуточку мудрее и старше.
– Кто знает, – подумала Варя, – вдруг Вадим вспомнит о мне, спросит, почему не писала. А ведь я писала, я помнила… даже тогда, когда отчаялась ждать весточки от него. Обещал ведь писать, обещал!
Девочка нашла в папиной кладовке лопату, дождалась, когда дома никого не будет, и отправилась спасать письма.
Вари помнила, что зарыла драгоценную банку недалеко от берёзы, на которой кто-то вырезал “Петя + Катя = любовь”.
Дерево нашла, надпись была на месте, а камешка, которым пометила место закладки, не было. Пришлось вскопать всю грядку.
Варя торопилась, нервничала, нога то и дело срывалась, земля была тяжёлая, твёрдая. От отчаяния сами собой полились слёзы.
Девочка прислонилась к берёзе, начала с ней разговаривать, – ты же всё видела, наверняка помнишь, подскажи. Мне очень-очень нужно!
Сознание с трудом пробивалось сквозь липкое состояние некой обречённости. Рано она закопала любовь. Так не должно быть. Вадима надо разыскать, во что бы то ни стало. Иначе теряется смысл жизни.
– Вадим воспринимает меня как ребёнка. Но ведь это правда. Четырнадцать лет мне будет только весной. Надо попытаться поставить себя на его место. Ему почти двадцать, мне тринадцать. Семь лет разницы, половина моей жизни. Конечно, Вадик не может воспринимать меня всерьёз. Выход один – нужно срочно взрослеть. Но как! Я обязательно узнаю, где он учится, где живёт. Педагогический институт наверняка в городе только один. Я знаю его фамилию – Красавин. Вадим Сергеевич Красавин, третий курс, физкультурник.
Коробку с письмами Варя откопала, успокоилась и вспомнила, что сначала хотела зарыть с этой стороны, потом передумала.
Письма имели печальный вид. Они отсырели. Слова в некоторых местах расплывались.
– Это ничего, – успокаивала себя девочка. Я всё-всё перепишу. У меня столько мыслей, столько эмоций, намного больше, чем было тогда. Теперь я люблю его намного сильнее. С сегодняшнего дня начну вести дневник. Когда встретимся, я в этом уверена, обязательно дам прочесть. И дневник, и письма. Остальное расскажу на словах. Мне есть, о чём рассказать, есть! Важно ничего не забыть. И ему нужно напомнить, что я есть.
Целую неделю Варя переписывала послания любимому, дополняла их, писала новые. Оказалось, что эмоций и чувств накопилось намного больше, чем предполагала. Стоило вспомнить какой-нибудь эпизод, как сердце принималось неистово клокотать, следом запирало дыхание.
Первые же строчки на бумаге принесли умиротворение. В памяти всплывал неповторимый, такой родной, милый облик Вадима.
Варя брала в руки альбом, рисовала то, что чувствовала, теперь она с Вадимом целовалась всерьёз, снова принималась писать.
– Так нельзя, – поняла вдруг девочка, – нужно привести мысли и переживания в порядок. Следует отвести отдельное время на письмо, на рисование, на диалоги, иначе можно свихнуться.
Куклы и прочие детские занятия были заброшены. Внутри бурлила другая жизнь.
Девочка подолгу внимательно рассматривала себя в зеркало, придирчиво изучала каждый прыщик, решала, что можно изменить к лучшему, о чём нет необходимости беспокоиться.
Когда родителей не было дома, Варя раздевалась, танцевала перед зеркалом с включенным освещением нагая.
– Я красивая, не могла я Вадиму не понравиться. Он просто испугался. Испугался того, что я ребёнок. А я уже не маленькая. У меня даже сисечки есть. И волосики растут. Ничего, я потерплю. Так ему и скажу, когда найду.
Увы, в педагогическом институте студент с такой фамилией не значился. Поиски ни к чему не привели.
Варя так поверила в любовь, в счастье, до которого рукой подать, что остановить развитие выдуманных отношений уже не могла.
Записи и рисунки множились, описание эмоциональных состояний становилось всё более подробным и интимным, беседы с Вадимом занимали большую часть свободного времени.
– Что с тобой происходит, доченька, – спрашивала мама, – почему у тебя нет подружек, почему не гуляешь как все дети, уж, не влюбилась ли ты
– Не-е-е-ет, – закричала Варя и закрылась в комнате.
– Отец, пора с ней поговорить, давай думать.
– Надо чем-нибудь занять. Пусть ходит в художественную школу, на шахматы, на гимнастику. Варя пластичная, у неё хороший слух. Восьмой класс, почти взрослая. Пора о будущем подумать, о профессии.
– Варенька, кем бы ты хотела быть?
– Никем.
– Никем – привилегия детей очень богатых людей. Тебе же придётся искать источник существования. Я инженер, мама экономист. Это интеллектуальные профессии. Чтобы в них состояться, нужно много знать, постоянно пополнять и совершенствовать навыки. К выбору профессии нужно подойти очень серьёзно.
– Учителем буду.
– Достойная профессия, но очень непростая. Работа с детьми и подростками слишком сложный выбор, для большинства людей непосильный. Педагоги, как правило, люди чёрствые. Любовь к детям им несвойственна.
Романтика педагогики скорее миф, чем реальность. Не хочу направлять тебя по ложному пути, но основополагающая профессия современности – инженер. Умение вычислять и конструировать – процесс творческий. Каждая новая задача – вызов. Я человек азартный, ты тоже. У меня есть возможность перевести тебя в специализированную школу с физико-математическим уклоном. Тебе должно понравиться. Попробуем, а, дочь?
– Мог бы и не спрашивать, папочка. Если ты что-то задумал, так и будет. Буду инженером.
– Вот и умничка. Сколько смогу – помогу. Можно тебя спросить?
– О чём?
– О жизни, ребёнок, о жизни.
– Спрашивай. Только я не ребёнок.
– Для меня ты всегда останешься маленькой девочкой. Ты растёшь, я старею, но разница в возрасте между нами не уменьшается. Вопрос первый. Почему ты избегаешь дружить, особенно с мальчиками. В твоём возрасте дети тяготеют к коллективизму, а ты прячешься от людей.
– Мне с малявками неинтересно. Я читать люблю. И писать.
– Можно полюбопытствовать, что ты читаешь, о чём пишешь?
Варя покраснела до кончиков волос, но справилась с волнением, – “Дама с камелиями” Александра Дюма, “Красное и чёрное” Стендаля, “Мадам Бовари” Флобера. Много чего читаю.
– Да, детёныш, не детское это чтиво. Обычно серьёзными любовными драмами интересуются в семнадцать, в восемнадцать лет, когда вплотную подходят к границе взросления. В твои годы девочки читают волшебные сказки, приключения, мечтают стать принцессами и жить во дворцах.
Уж не в учителя ли ты влюблена? Не смущайся так, это нормально. Скажу по секрету, только маме не сболтни, пусть это будет нашей тайной, в двенадцать лет я влюбился в собственную маму, в твою бабушку. На полном серьёзе говорил, что подрасту и женюсь на ней.
А куда папу денем, спрашивала она. На этот вопрос я не мог ответить. Пришлось разлюбливать. Не мог я представить жизнь без папы. А в восьмом классе, в твоём приблизительно возрасте, жутко влюбился в математичку, Ольгу Леонидовну. Она мне и привила любовь к математике. Не поверишь, я так болел от неразделённых чувств, что едва не остался на второй год.
Папа оглянулся, не подслушивает ли их мама, – представляешь, я ей признался в любви, сказал, что готов ждать сколько угодно, пока она меня полюбит.
Ольга Леонидовна была совсем юная, только после института, но довольно мудрая. Сказала, что ответных чувств не испытывает, но готова ждать когда мне исполнится восемнадцать, чтобы проверить силу чувств.
Давай, сказала она, не будем торопить события. Ты ученик, я учительница. Особое расположение будем друг другу доказывать педагогическими методами. Я буду тебя учить, ты учиться. Но не абы как – лучше всех. По рукам?
Через год я побеждал на всех олимпиадах.
Какая это была любовь, не представляешь…
– Представляю, – сорвалось с языка у Вари, но было уже поздно.
– Поделишься… я ведь тебе всё рассказал. Я могила, маме ни слова. Ты и я.
– Смеяться не будешь?
– За кого ты меня принимаешь, детёныш. Я человек слова. Любая информация останется между нами.
– А ты не врешь… ну, что в бабушку влюбился, про учительницу?
– Век свободы не видать. Провалиться мне на этом месте. Пусть я превращусь в камень, если вру. Хочешь, покажу её фотографию?
– Хочу. А фотография… про тогда, или про сейчас?
– На снимке Ольге Леонидовне девятнадцать лет. Такая красавица была, до сих пор сердце замирает.
– Неси. Я тебе тоже кое-что секретное покажу. А не боишься, что мама про твою Ольгу знает?
– Так знает она, но делает вид, что не знает. Это у нас игра такая. У каждого человека есть тайна. У мамы она тоже есть, если захочет – сама расскажет. Неси свой секрет.
Варя разглядывала папину учительницу, совсем девчонку. Ей она тоже понравилась. А папа смотрел на карандашные и угольные рисунки, качая головой. О чём он думал, дочь так и не узнала.
Папа внимательно прочитал письма, дневник, – я тебе не советчик, детёныш. Слишком уж серьёзно у вас закручено. Ольга Леонидовна вышла замуж, когда мне шёл шестнадцатый год. Перед свадьбой она пригласила меня в гости. Предупредила, что предстоит серьёзный разговор, что я буду не единственным гостем.
– Познакомься, Валентин, это Костя, мой жених. Не хочу и не могу тебя обманывать. Прости, если можешь, так случилось, что я тоже влюбилась. Хотелось бы, чтобы мы остались друзьями.
Я, конечно, разревелся. Костя и Ольга Леонидовна прижимали меня к себе.
Когда я немного успокоился, Костя стал рассказывать про любовь, про свои чувства.
Мне было плохо, очень плохо.
Наверно я действительно её любил, потому что сумел отпустить. Я и сейчас иногда бываю у них в гостях. С Костей мы дружим. Да ты его знаешь.
– Дядя Костя, это он украл у тебя любимую?
– Он… потом я познакомился с мамой. Как видишь – мы счастливы. Не берусь ничего советовать. Любовь – это слишком серьёзно, чтобы вмешиваться. Первые чувства нужно пережить самостоятельно.
– Считаешь, что мне ничего не светит?
– Думаю да, дочь, он уже взрослый, чего нельзя сказать о тебе. К тому же, ты не знаешь, где твой герой живёт. Из любви нужно выбираться осторожно, маленькими шажками. Прежде всего – возвращайся в коллектив, лучше, если это будут новые лица. Именно потому и предлагаю тебе перевестись в другую школу и всерьёз заняться математикой. Могу попросить Ольгу Леонидовну позаниматься с тобой.
– Ты, правда, нас познакомишь?
– Слово даю. Возможно, она тебе тоже что-нибудь подскажет. Если захочешь, конечно. Но это без меня, между вами, девочками.
Варя всерьёз увлеклась математикой, подружилась с Ольгой Леонидовной. Она оказалась классной тёткой, с ней удивительно легко было дружить.
Любовь к Вадиму не иссякла, скорее спряталась. Письма девочка изредка писала, всё более продуманные, более взрослые. Ведь это была мечта.
Потом в её жизни появился Лебедев. Вошёл в жизнь как танк.
Это было в тот роковой период, когда Варя жёстко почувствовала пустоту и безмолвие одиночества. В подобном состоянии всегда хочется давить на газ и лететь, не разбирая дороги, хоть куда, лишь бы избавиться от агрессивного действия навязчивой тревожности.
Геннадий ни о чём не спрашивал – взял Варю на абордаж, влюбил. В ту пору он был самоуверенным, тщеславным, удачливым и дерзким.
В первом же танце прижал девочку к груди, исцеловал шею и уши.
Сердце юной дамы отозвалось весьма бурно. На несколько ритмов встало колом, упало вниз, резко дёрнулось за пределы тела, вырвалось, подскочило к горлу, На несколько бесконечных мгновений перекрыло дыхание, с трудом вернулось на место, где вело себя довольно странно, не позволяя сделать полный вдох, заставляя пропускать выдох.
– Счастье нельзя оставлять на потом, – это пикантное блюдо надо есть сразу. Я влюбился. Как ты отнесёшься к тому, чтобы тихо-тихо исчезнуть отсюда и поехать ко мне?
В полной мере на её поведение повлиял эффект новизны. Всё в её жизни было впервые и вдруг. Объятия, поцелуи, исповеди, разговоры по душам, шумные вечеринки с многочисленными друзьями, поездки на природу, ночёвки в палатках, песни у костра под гитару.
С Лебедевым было легко, ни о чём не приходилось думать. Геннадий сам принимал решения, сам их утверждал, сам и исполнял.
Варя расслабилась. Сопротивляться не было ни желания, ни сил.
– Если ничего хорошего жизнь не предложила до сих пор, пусть моей целомудренностью воспользуется этот замечательный мужчина.
Честно говоря, он Варе понравился.
О любви не было речи, но сознание в произвольном порыве закрутило романтический сюжет довольно круто.
Пока Геннадий старательно добирался до девственной глубины, перецеловав предварительно всё тело, от кончиков пальцев на ногах до макушки и обратно, девушка молилась, чтобы приключение закончилось благополучно, имея в виду, конечно же, продолжение в виде официального брака.
Когда морок рассеялся, а случилось это приблизительно месяцев через восемь, Варя была глубоко беременна.
Мираж рассеялся не сам по себе. Её судьбу кто-то могущественный, там, наверху, перекручивал, как хотел.
С того дня как девочка влюбилась в Красавина, прошло тринадцать лет, столько же, сколько было тогда – целая жизнь. Чувства постепенно выцвели, поблекли. Про письма и рисунки Варя почти не вспоминала, забросила писать дневник. Взрослая жизнь поглотила мечты, вдохновила на новые свершения.
И вдруг что-то произошло, белым днём, на центральной улице. Сердце сладостно заныло, струйкой потекли слёзы, память ожила картинками из прошлого, которое давно прошло, которое не должно было возвращаться, потому что у неё была совсем другая жизнь.
Она ещё ничего не поняла, возбудилась, мгновенно напряглась интуиция, которая всё знает наперёд, потому что черпает информацию непосредственно из окружающего пространства.
Впереди, шагов за двадцать шёл плечистый мужчина. Рост, плечи, трапеция спины, походка.
Это был он, Вадим Сергеевич.
Варя пристроилась за ним, стараясь быть незаметной. Она ещё не была до конца уверена.
Сознание сопротивлялось. Ведь она замужем, к тому же опять беременна. Интимные приключения, безрассудные авантюры, любовные романы и прочий волнительный бред – забава для женщин недалёких, легкомысленных. Лучшей надо быть не для всех, лишь для своего единственного мужчины, для Лебедева. Что было – то быльём поросло. Прошлое должно оставаться в прошлом. Детские фантазии вовсе не повод для того, чтобы вляпаться в историю.
– В счастье и в горе, – всплыло в голове, – я только узнаю, он это или нет. Ничего мне от Вадима не надо. Любовь, которая так и не случилась… по его, между прочим, вине, должна умереть. В муках. А вот это лишнее. Прекрати сейчас же его преследовать, это ненормально, это глупо. Пора взрослеть. Думай о Лебедеве, о ребёнке.
Варя ругала себя и всё равно шла. Это было наваждение, морок. Варя пыталась сконцентрироваться, включить мозг, но подсознание властно вело её по пути странного сентиментального возбуждения. Это было отнюдь не обыденное любопытство, скорее болезненное влечение. Дрожали от неведомого напряжения руки, вибрировали внутренности, сознание сфокусировалось на мощной мужской спине, которую нельзя было выпускать из поля зрения.
Вот он остановился у киоска, купить журнал. Повернулся.
– Он, точно он, – выдавила из себя дама, – или не он. Боже, что со мной происходит!
Варя перебежала на другую сторону узкой улочки. Отсюда наблюдать было проще.
Красавин сел на скамейку в скверике за киоском. Рядом был небольшой фонтанчик.
Женщина обежала круг, подкралась ближе, ещё ближе.
Это был он. Ошибиться невозможно. С того дня как они расстались, Красавин нисколько не изменился, разве что возмужал.
Варю обрадовало то, что он никуда не торопится.
– Неужели до сих пор не женился! Господи, сумасшедшая, о чём я думаю, тикай отсюда, пока не вляпалась в историю.
У неё закружилась голова, сначала поплыл фонтан, затем Вадик.
– Разойдитесь, граждане, видите, моя девушка беременна, – сквозь цветную пелену услышала Варя, – придёт в себя, всё будет нормально.
– Посмотри в сумочке, – советовал кто-то, – обычно девочки носят с собой целую аптеку. Нашатырь, бальзам “Звёздочка”.
– Большое спасибо. Проходите. Сами разберёмся. Если хотите помочь, тормозните такси.
В сумочку он всё же заглянул. Паспорт лежал на видном месте.
– Она, Варвара Валентиновна. Только фамилия другая.
Окончательно очнулась Варя в машине. Вадим целовал её лицо, губы.
– Почему ты мне не писал!
– Долго объяснять. Я ведь не доучился. Давай доедем, там будем беседовать. Береги силы. Давно ты беременна?
– Откуда ты знаешь?
– Живу долго. Варька, я ведь тебя сразу знал.
– Почему ты мне не писал!
– Расскажу, всё расскажу. Нам ехать минут пятнадцать. Всё такая же. Всю жизнь торопишься.
Вадим словно пушинку подхватил Варю на руки, в несколько прыжков преодолел два этажа, не снимая с рук, отыскал ключ, отворил дверь.
Пройдя в квартиру, мужчина бережно опустил женщину на диван, подложил под голову подушку, накрыл пледом, – закрой глаза, лежи, чай тебе сделаю с лимоном. Сколько сахара.
– Без сахара. Почему ты не писал, – ещё раз повторила она и разрыдалась.
– Зою Павловну Крапивину помнишь, вторую пионервожатую?
– Кажется да, смутно. У меня был с ней конфликт из-за тебя. И разговор. Да, я ей в постель банку муравьёв высыпала.
– Она хотела вступить со мной в отношения. Я отказался. Не из-за тебя, просто у неё скверный характер. Чувствовал, что она человек проблемный, с двойным дном. Так и вышло. Когда ты уехала, Зойка накатала на меня заявление, будто я совращал воспитанниц. В заявлении было несколько фамилий, в том числе твоя.
Было общее собрание. На меня странным образом ополчились все женщины. Сор из избы решили не выносить, но меня рассчитали. Зойку это не устроило. Она написала в деканат. Там даже разбираться не стали. Отчислили.
– Я во всём виновата.
– Вовсе нет. Виной всему гнилой Зойкин характер. Я не в обиде. В педагогический институт меня тренер определил. Нет у меня к педагогике призвания, это я позже понял. Скажу по секрету, два курса я всё же прослушал, там почти все люди случайные. Никто о профессии учителя не помышлял. Всем только диплом был нужен.
Пришлось уехать, чтобы глаза тем, кто в курсе моих приключений, не мозолить. Я помыкался, в такси работал, грузчиком на товарной станции, и решил открыть секцию бокса для мальчишек, благо информация о том, почему я из института вылетел, не просочилась.
Получить помещение мне комсомольцы помогли. Я же человек компанейский. Пою, на гитаре играю. На одном из молодёжных слётов обмолвился о своём желании, они ухватились. Наша, говорят, инициатива, твоё исполнение. Нам плюс за инициативу, и тебе любимое дело.
Вот, теперь малышню тренирую. Зарплата небольшая, зато дело интересное. Мои воспитанники на всех соревнованиях призовые места берут. Сама увидишь этих орлов.
– Я замужем, Вадик.
– Не отрицаю, моя вина. Пойми, начни я с тобой переписываться – неизвестно чем могла бы закончиться для меня неприятность. Ладно, дело прошлое. Как ты, полегчало.
– У меня впервые такое. Скорее всего, токсикоз. Я тебе письма писала, много писем. Хотела показать, когда встретимся.
– Так встретились же. Теперь обо всё можем поговорить.
– Ты меня не искал. Мог бы записку передать, на словах рассказать. Я ждала. В институт ходила. Сказали, что такая фамилия в списках студентов не значится. Я обиделась, закопала письма. Потом отрыла, забыть тебя не могла. Дневник вела, в нём с тобой беседовала.
Мужчину к себе подпустила около года назад, когда поняла – ждать нет смысла. У нас и любви особой нет, но отношения серьёзные, доверительные, хотя, он от меня без ума. Хороший у меня муж.
– Варька-Варька, глупая ты. Разве мог я подумать, что тринадцатилетняя пигалица что-то серьёзное может чувствовать?
– А теперь… понял?
– Понял я, девочка, всё понял. Не расстраивайся так. Можешь себе в плюс записать, что я до сих пор девственник. Тебя не мог забыть, разговоры наши по душам, твоё наивное признание. Вот, посмотри, это доказательство, не забыл я тебя.
Вадим раскрыл бельевой шкаф, снял целлулоидный мешок на молнии, в каких пальто и шубы летом хранят, открыл. Там висело весёленькое детское платьице, – узнаёшь? Я ведь думал, ты его специально для меня оставила. На видном месте висело. Тобой пахнет, можешь понюхать.
– Поцелуй меня.
– Ни к чему это, девочка. Дважды в одну воду войти невозможно. Я уже не тот, ты замужем. А поговорить можно. Я бы и письма твои, и дневники с удовольствием прочёл.
– Семь папок с карандашными рисунками на ватмане. Не считала ни разу. Думаю, штук пятьсот. На всех ты. Вот такая любовь, Вадичка. Какая же я дура! Откуда мне было знать, что судьба меня на прочность испытывает. Я ведь твердолобая, на развод не решусь. Гена меня из такой трясины вытащил – представить сложно. Всё, конечно проходит, наверняка и это прошло бы. Ладно, о чём говорить. Адрес напиши. На всякий случай. И клуба твоего тоже.
Долго они сидели, наговориться никак не могли. К Варе Вадим больше не прикоснулся. Видно, правда, любил.
Варя довольно часто приходила в спортивный клуб, смотрела, как он занимается с мальчишками. Зря Вадим говорил, что нет у него педагогического призвания. Мальчишки были от тренера без ума.
Долго задерживаться она не могла, не хотела по этому поводу объясняться с мужем. Женщина для супруга всегда должна быть самой лучшей.
Варя старалась. Дом был чист, ухожен. Гена каждый день надевал чистый комплект белья, рубашку. Брюки он отпаривал сам, трусы и носки стирал ежедневно.
Интимная жизнь то затухала, то набирала обороты, но никогда не была пресной. Муж умел сделать так, чтобы после сеанса любовной магии у Вари тряслись поджилки и иссякали силы. Обычно после секса мужчины сразу отворачиваются и засыпают. Об этом говорили все подруги. Гена после первого захода отдыхал не более десяти минут.
Интимный массаж в его исполнении был великолепен. Как ему удавалось практически каждый раз отыскать новую точку, прикосновение к которой вызывала приступ эйфории, было его личным секретом.
– Пользуйся моей добротой, Варенька, – когда жена задавала неудобные вопросы, – это не я такой азартный, ты меня вдохновляешь на интимные подвиги. Рядом с тобой я чувствую себя мифическим Гераклом.
Варя позволяла своему мужчине всё, даже то, что при первом рассмотрении казалось противоестественным и постыдным.
Увы, в повседневной жизни, вне постели, Лебедев был заурядным, скучным, любил уединение и покой. Для живой натуры жены это было невыносимо.
Когда они познакомились, Вадим был совсем другим. Его зазывали на все мероприятия, где требовался инициатор. В ту пору он искрил юмором, был лёгок на подъём. Отяжелел буквально через год, когда родилась Лариса, которую назвали в честь Вариной мамы. Это она настояла.
Лебедев не сопротивлялся. В отношении имён он был толерантен.
Дочку муж любил беззаветно. То же можно было сказать относительно Вари, но сама она любви не чувствовала.
Её сердце принадлежало Вадиму. Ничего она с собой поделать не могла. К нему Лебедева всегда ходила по собственной инициативе. Ей в голову не приходило, насколько сложно мужчине терпеть её присутствие, не пытаясь хотя бы обнять.
В дни, когда Геннадий уезжал в командировки, если случалась такая возможность, Ларису Варя отправляла к родителям, которые были за это неизменно благодарны, покупала вино, деликатесы, и отправлялась в гости к лучшему другу, мысли о котором занимали всё мыслимое пространство, свободное от материнских и хозяйственных забот.
Забавляясь в постели с мужем, она тоже могла думать о нём.
Дневники, письма и рисунки, не акцентируя внимание на том, кому они принадлежат и кому адресованы, Вадим показал всё тем же комсомольцам, задав им вопрос, – можно ли всё это издать, и сколько это будет стоить.
Ушлые комсомольцы покрутили материал, отксерили, и принялись за дело. У тих ребят всё странным образом получалось, за что бы ни взялись. Самим шевелить мозгами им было недосуг, а решить вопросы они умели любые.
Спустя время комсомольцы предъявили ему договор с издательством, в котором для автора был предусмотрен гонорар в размере двадцать пять процентов от выручки.
– С тебя подписи автора на всех экземплярах, ксерокопия паспорта и оригиналы отобранных редакцией рисунков под расписку. Все иллюстрации вернут в целости и сохранности. Автором можешь назначить себя, надо лишь придумать псевдоним. Не думаем, что захочешь афишировать, кому посвящены столь интимные послания. Вот список рекомендуемых названий книги, можешь предложить своё.
– Мне надо подумать. Сколько у меня времени на принятие решения?
– Они не торопят, но говорят, что это бомба.
Окрылённый удачей Красавин летел домой на крыльях любви. Сегодня должна прийти в гости Варя, если ничего непредвиденного не случится. Об этом свидании они договорились заранее.
Он был счастлив видеть свою девочку, общаться с ней, разговаривать, слышать. Пусть этой любви не суждено воплотиться в нечто более интимное, это неважно. Такова судьба. Никто не может знать будущего, поскольку оно всегда находится в процессе реализации..
В тот момент, когда случилось начало этой истории, события тех дней невозможно было воспринимать и оценивать всерьёз. Реальная суть любовной драмы высветилась позднее, когда развернуть или изменить сюжетную линию стало невозможно.
Вадим и Варя столкнулись в подъезде. Он поднимал с пола уроненные свёртки с продуктами и цветами, она торопилась к любимому.
Что именно подтолкнуло их друг к другу, осмыслить было невозможно. Это был искренний эмоциональный порыв, движение души.
Влюблённые впервые слились в продолжительном поцелуе.
Следом за парочкой в подъезд заскочили девочка с собакой, которой понадобилось несколько секунд, чтобы проглотить добрую половину деликатесов, которые должны были украсить стол.
Вадим лишь улыбнулся. Ему было слишком хорошо, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.
– Простите, – виновато пролепетала девочка, – мы не хотели.
– На здоровье, – задыхаясь от волнения, пролепетал Вадим, – считайте, что это подарок.
Как и что происходило дальше, влюблённые не запомнили. Их обволакивал мистический туман, подстёгивало любопытство и желание поскорее узнать, чего их лишила судьба.
Впрочем, об этом они не задумывались. Действия были синхронны, сосредоточенны.
Несмотря на то, что времени было предостаточно, оба торопились не успеть. Чего именно у них могли отнять, неважно.
Вадим дрожал от напряжения, никак не мог справиться с застёжками и с собой. Варя ему помогала, но у неё тоже ничего не получалось.
Смачные поцелуи то и дело попадали мимо цели, поскольку оба нервничали.
Только когда постель была расстелена, а тела почти обнажены, любовники поняли, что зря торопились. Практически вся жизненная энергия была потрачена даром.
То, к чему они стремились, не получилось. Вопреки страхам, это не вызвало недовольства, негодования. Варя рассмеялась первая, – мы сошли с ума, Вадька, нас ведь никто не догонял. Смотри, я живая. Чего застыл, целуй, трогай. Обратного пути нет. Я уже изменила мужу. Какой ужас… какое счастье. Неужели я и ты… неужели мы вместе. Как я буду глядеть Генке в глаза, врать меня мама не научила. Не представляешь, как он меня любит, просто обмирает. Извини, что говорю о нём, но это моя жизнь, моя семья.
– Забавно было бы на нас посмотреть со стороны. Битва с застёжками, борьба за одеяло. Давай полежим, отдохнём. Все эти годы я мечтал… нет, ты не подумай, совсем не об этом. Мечтал подержать тебя за руки, обнять, поцеловать в макушку. И вот ведь какая нелепость. Мечта сбылась, а я лежу и не могу прийти в себя. Давай ужинать. А это… это всегда успеется. Я так счастлив! Надо же, ты и я. Бред какой-то.
– Знаешь, Красавин, у меня другое предложение. Ложись удобнее, расслабься, закрой глаза, я сама всё сделаю. Только не смейся, и не вздумай ничего говорить.
– Хочу на тебя смотреть, всё видеть. Ты такая… представить не мог, что это когда-нибудь случится.
– Не сахарная, не растаю. Смотри, сколько влезет.
Варя вспоминала, как возбуждает её Генка. Между телом мужчины и женщины большая разница, но нервная система и мозг мало чем отличаются. Поцелуи в губы выполнили задачу успешно, но она хотела видеть реакцию тела.
Ласки груди и шеи вызвали сумасшедший смех, Вадька до смерти боялся щекотки.
Чем ниже опускались руки и губы женщины, тем громче любимый дышал, а мужское эго набирало объём и упругость.
Женщина приподнялась, нависла над возбуждённым орудием. Она была готова поглотить возбуждённое чудовище, но знала, что мужчины сверх меры ранимы, когда дело касается интимного достоинства. Одно неверное движение, и любопытный моллюск скроется, забыв, что именно его так взволновало.
– Боже мой, как это здорово, – стонал Вадим, когда Варя начала двигаться. Там, внутри, что-то удивительное происходит. Кажется, это финал.
– Не беспокойся, я беременна. Ни о чём не думай, наслаждайся.
– Так ты знала, готовилась, любимая, какой же я счастливый!
– Не говори ничего. Не представляешь, как мне стыдно. А как сладко! Теперь можешь немного помочь. Ещё. Замри!
– Это у тебя действительно в первый раз, – с трудом отдышавшись, спросила Варя, – немыслимо. Не волнуйся, всё было замечательно. Я под душ, ты накрываешь стол. Одеваться необязательно. Мы не закончили. Во сколько у тебя завтра занятия в клубе?
– Первая группа с одиннадцати, вторая с двух. С пяти до шести приборка зала. И я свободен.
– Я с тобой. Хочу целый день быть рядом. Завтра выходной, и три дня отгула. Гена вернётся в четверг вечером. Успею прибраться, приготовить, выспаться. Лариса всю неделю будет у мамы.
– Не боишься, что муж узнает?
– Не думала об этом. Мне бы во сне чего-нибудь не ляпнуть. Я ведь сны вижу настолько реалистичные – дух захватывает. И врать не умею. Предупреждаю сразу – уходить от него не собираюсь. Лариске отец нужен, да и я Генке кое-чем обязана, понимаешь? Он мой муж… не вздумай ревновать. Спать с ним я обязана, это не обсуждается.
– У меня к тебе серьёзный разговор. Извини, что сделал это, не спросив твоего разрешения, но я так расчувствовался, когда читал дневники и письма, смотрел рисунки, что не удержался.
– Не тяни, говори, причём здесь письма.
– У меня есть знакомые комсомольцы из числа функционеров, я показал им весь твой архив, не оригинал – ксерокопии, попросил показать издателям. Мне… точнее, тебе, предлагают контракт. Отдельная книга. Двадцать пять процентов с продаж гонорар. Уверяют, что книга уйдёт влёт.
Я мог бы издать это сам, как художественное произведение, под псевдонимом, но хочу, чтобы автором была ты. Имя можешь придумать любое, например, своей мамы, без разницы. Если согласна – с тебя подпись, название книги и ксерокопия паспорта. Хочу увековечить нашу с тобой, точнее, твою, любовь. Это же шедевр, произведение искусства. Может быть, для кого-то послужит уроком.
Не представляешь, как меня шандарахнуло по мозгам, когда всё это читал. Честно говоря, мне стыдно, что заставил тебя страдать.
– Надо подумать. Одно дело страдать наедине с собой, совсем другое – выставлять интимные эмоции напоказ. Это слишком личное.
– Но мне ты дала заглянуть себе в душу. Представь, что я просто читатель, а ты открыла передо мной внутренний мир, чтобы показать – любовь не вымысел, она существует, что питается это возвышенное чувство внутренней энергией, черпаемой из творческого потенциала.
Если подумать, ты меня выдумала, создала некий мифический образ, наделила его деликатными свойствами, определёнными чертами характера, озвучила , оживила и поселила в сознание.
На самом деле я совсем не такой. У меня масса недостатков. То, что происходило между нами в эти дни, скорее всего ошибка.
Ты спала, а я думал. О себе, о тебе. Хорошо ли то, что мы с тобой встретились?
Для меня – да, бесспорно. Я обрёл смысл жизни. А для тебя наша встреча вызов, социальная и душевная катастрофа. Рано или поздно ты это поймёшь. Сейчас, на волне эйфории, тебе не хочется думать о последствиях, а они будут. Перед тобой уже стоит выбор между семьёй и мной.
Ты утверждаешь, что спать с мужем – обязанность. Вдумайся в это слово. Это социальное требование или внутреннее побуждение?
– Меня никто не принуждает. Интимное общение – часть семейного ритуала, подтверждение духовного родства, некого единства, взаимного доверия.
– Вот! Доверившись и мне тоже, ты изменила мироощущение и жизнь в целом. Кому с этой минуты ты станешь доверять больше – ему или мне?
– Странный вопрос, неожиданный. По-твоему что-то одно необходимо ниспровергнуть, иначе возникает диссонанс? Но я действительно не хочу ничего в своей жизни менять. Меня устраивает размеренная семейная жизнь. Мне в ней уютно, комфортно. Ты – отдушина, врата в мир мечты.
– Получается, что я для тебя не вполне реален, именно поэтому можно позволить себе многое из того, что находится под запретом? Чтобы избежать душевных терзаний, усыпить чувство вины, необходимо воспринимать наше интимное свидание как сон, продолжить обманывать себя и сознание.
Долго ты сможешь делать вид, что жизнь там и события здесь обитают в разных мирах? Рано или поздно придётся выбирать. Но ведь ты давно думаешь об этом. На самом деле выбор уже состоялся, именно поэтому ты и предупредила меня, чтобы не смел ревновать к реальности, в которой меня как бы не существует. Ты спишь, а что делаю в это время я неважно, потому что сказка, это то, что можно в любое мгновение прекратить.
Теперь уже нужно подумать мне. Разреши всё-таки опубликовать книгу. Когда тебе наскучит играть в любовь, мне будет, что вспомнить.
– Наверно ты прав. Не стоит играть с огнём. Давай свой контракт. А название… “Люблю и помню”, если не нравится – придумай сам. Ксерокопию сделаем завтра.
Разговор это произошёл накануне другого, боле драматического диалога, когда Лебедев признался в двойной жизни и попросил совета.