Всё тоньше руки, мельче шаг,
а красоты вокруг всё больше.
Искрится на ветвях куржак,
и хочется пожить подольше.
Идёшь – тулупчик и кушак,
на голове из зайца чепчик,
и, замедляя мелкий шаг,
«… её всё больше», -
тихо шепчешь.
Снегами всё занесено,
один остался я.
Где люди?
Вопросов в голове полно,
ответов нету и не будет.
С ветвей посыплется куржак -
кристалликов стеклянных тыща.
Сидит под ёлочкой Лешак,
под нос бормочет: «Красотища».
Старик, как я, башка бела,
за ним по снегу нету следа.
Спрошу его: «Ну как дела?»
Он: «Зашибись. А ты откеда?»
«Оттедова», - рукой махну.
«А, знаю-знаю, - мне ответит, -
сосватал тама я жену –
родну племяшку дяди Пети».
«Он помер?» - спросит.
Я: «Ага».
«Когда?»
«А в позапрошлом веке».
Вздохнёт: «Да, делать чё, года…»
И смежит сморщенные веки.
Ушами конскими прядёт,
промолвит: «Времечко обеда».
«Покеда», - буркнет и пойдёт,
за ним по снегу нету следа.
Мороз пробрал, я без кальсон,
у глаз – снежинки – мурашами.
Подумаю: «А был ли он,
дед-леший с конскими ушами?»
Потуже – старенький кушак,
в чащобе слышен рёв лосиный,
с деревьев сыпется куржак,
как в старой песне: синий-синий.