В культурной квартире жил человек. Он был из числа достойных представителей мятущейся интеллигенции. Квартира, по крайней мере, её жилая часть, содержала в себе всё необходимое для самосовершенствования человека, как проживающего в ней, так и гостей, особенно из женского сословия ...
И, надо заметить, что совершенствоваться можно было, как в телесном, так и в духовном аспекте. Для этого в ней был диван, телевизор, две колонки под книги и банкетную посуду.
Книги в основном были по разным тематикам, что свидетельствовало о широте взглядов у их владельца.
Посуда для приемов позволяла принять в квартире гостей в количестве от одного до шести человек … Не более. «Зачем это спросите Вы?» и получите ответ «Материальная сторона жизни хозяина не позволяла принимать в доме более шести!».
Над диваном висел эстамп с фотопортретом военного корреспондента Эрнеста Миллера Хемингуэя. Его творения местный обитатель никоим образом не читал, но слышал от знакомых, друзей и некоторых подруг … Хвалили! После таких отзывов он подумывал прикупить и поставить в книжную колонку что-то из Хемингуэйского и наиболее популярного наследия. Только пока дальше мыслей дело не сдвинулось … Но местечко в книжной колонке он приготовил …
Напротив, на другой стене, наблюдалось что-то из сюрреалистического эротического ... Сюжет этого изображения можно было разгадать лишь тому, кто обладает большой фантазией и изрядными познаниями анатомического строения человеческого тела. Сия обнаженная нескромность от незнамо какого пола была куплена им на днях и по случаю …
Продавалась она на набережной … Там, где все культурные люди покупают себе интерьерные вещи от художников … Купивши, приобретшей долго думал, где у картины верх, а где низ и где боковые вертикали … Как он не вешал эротику по своему разумению, всё одно она была непонятна, а загадочное в ней не исчезало … Эстет плюнул на свои потуги в развеске и … Так и осталось она висеть по его стараниям…
Часы показывали 8:00. Хозяин всем своим организмом показывал, что у него после сна ощущения всего лишь на 6:00.
«У меня свои биологические часы. Я верю им больше чем тем, которые собраны в Китае. Мои «часы» отечественные и сбоя не дают … По крайней мере, вот уже сколько лет.
Надо бы сегодня самоутвердится где-нибудь … Давненько я этого не делал … Да, ведь, и не перед кем было … Оно и сейчас нет, но надо … Как говориться, если чешется, то надо бы и почесать … Одного самообладания в моей жизни стало маловато … Надо бы ещё и самоутвердиться …
Может быть с какой дамой созвониться и с ней совершить? … Нет … Боюсь не так поймет мои порывы … Им всё более подавай самораскрепощение моё, а они мне своё … Да с хорошим вином, да с закуской вкусной … Я это и сам люблю … А если есть такой антураж, то зачем мне они … Я и сам смогу всё это уплести за милую душу … Всё одно интеллигентного разговора о высоком не получиться … А мне надо начать именно с такого … Оно в итоге всё одно скатиться к тому … Но поговорить-то надо … Про сиесту или рыбалку …» – разгорячённые интеллигентские мысли на время проведения утреннего туалета прервались.
На базовом ЦТП (что в переводе с ЖКХашного на русский означает – центральный тепловой пункт) теплового района, время было тоже 8:00, а вдобавок ко всему ещё и рабочее. Место начальника в углу, то бишь инженера, пустовало. Зато над тем местом на стене пустоты не терпелось. Всю стену, насколько хватало глаз на высоту потолка высотой в 4 метра, украшали портреты членов полного состава политбюро ЦК КПСС (ещё того формирования). Им (членам) до всего всё было дела со своего верха …
Слесаря Палыч (мастер, старший в группе) и Михалыч (подмастерье, младший в группе) украшали собой рабочий, а порой в нужное время и обеденный стол. Сейчас на нём, кроме костяшек домино, ничего иного путного не было.
Работники ждали указаний начальства по исполнению своего трудового контракта.
Выждав, как на свидании свои положенные 15 минут, умельцы пошли в люди, а из них они пошли уже на другое ЦТП. Там работа была для них даже без начальственных указаний.
Они приступили.
– Михалыч, ты это … пиип… Не так колесо …пиип … Ты, что совсем … пиип … У тебя чё руки из …пиип … Опять напортачил … пиип … – раздавалось вопросительное от мастера.
– Да я, Палыч … пиип … Сам понимаешь … пиип … Вчера малость … пиип … Перебрал … пиип … Сегодня, учитывая вчерашнее … пиип … Не доберу … пиип … – последовал развёрнутый ответ подмастерья.
– Да это самое … пиип … Дело надо делать … пиип … И ещё раз его делать … пиип … Ты понимаешь дело … пиип … – не унимался раззадорившийся мастер.
– Елкины … пиип … Какое это самое дело … пиип … Я уже всё обделал … пиип … Ёлки лес … – с рабочим весельем творца разоткровенничался подмастерье.
Сама обстановка и работа в ней располагали к содержанию разговора и манере его ведения.
Работа у слесарей спорилась, несмотря на их сумеречное состояние души после вчерашнего ... А ему, настроению, оставалось быть всего лишь 8 рабочих часов с перерывом на обед ... До нового вечернего состояния.
А суть работы у них никоим образом не двигалась. Кроме многочисленного пиип, что-то существенного не хватало для плодотворного созидания от созидателей.
«Вчера слушал в филармонии концерт … Эту, как её …Какофонию и додекафонию … От самого мастера Арнольда Шёнберга! … Ну, скажу я Вам … А, скорее всего, даме перед тем самым … Тостом при самоутверждении … Я там ни «до» ни «ре», не говоря о «ми» и «фа», а про «соль» и «ля», Не услышал … Ой чуть про «си» не забыл – тоже её не было … Одни диезы, бемоли и бекары … Славу Богу, что на коде и кончилось …
Что порадовало … Скажу откровенно, так это то, что никаких ложных финалов … Я бы не выдержал и ушёл … А негоже интеллигентному человеку так поступать … Мало ли, что тебе не нравиться … Терпи … Культура не всем дается … И особенно не без труда и её умственного разлива в голове …
Не каждый день и не каждому … А я вот слушаю, хотя, и не мне нравиться и не понимаю в ней особенно … Как в тех купленных «гениталиях», что на стене в виде картины висят … А денег немало, что за то, что за это отдал …
Ну ладно придёт время пойму! … Важно то, что надо по максимальной возможности впитывать в голову, а как впитается, так и откроется … Может в один прекрасный момент такой скачок случиться …
И соединиться та эротика с той какофонией … Ведь у В. Кандинского случилось же … И все в мире никак не нарадуются … А мне будет самоутверждение после самообладания …» – вернулись мысли у эстета в привычное для них русло.
Тело его при этом творило самоутверждение на диване в лежачем положении.
– Михалыч … пиип … Нака … пиип … Шестигранник … Крути-ка вон ту гайку … пиип … Да шибче крути … пиип … – в предчувствии обеденного перерыва подвёл итого мастер работы от своего подмастерья.
– Я, Палыч, уж даже … пиип … Как тебе её закрутить не пойму …пиип … Могу … пиип … И резьбу того … пиип … Охолони … Ты что-то осерчал … пиип … – решил сгладить требования старшего младший.
Михалыч … пиип … Пойдем питаться … пиип … Обед … пиип … Апосля дозакрутим … пиип … Чай не убежит … пиип … Наживлена же … пиип … – объявил старший, жалея, что настало время обеденного перерыва.
– Палыч, два витка осталось … пиип … Дозатяну … пиип … Зато понимаешь дело … пиип … Дело сделаем … пиип … – младший потрафил старшему его же речью и его рвением до работы.
Пока мастер искал нужные слова, подмастерье затянул гайку. И они молчаливо пошли на базовое ЦТП. Слесаря считали, что на улице обсуждать рабочие дела было не очень прилично. За обедом да, а на улице – неа.
Обеденное время в данном часовом поясе было для всех одинаково! Представитель из страта мятущихся молчаливо подошёл к холодильнику, и там же и из него же достал пельмени. А сварив их, конечно, съел. Обед ему удался, а посему можно и помедитировать головой … Лёжа, на запомнившем его тело, диване.
Погружения в самую нирвану без «царя» в голове (мозг обезлюдел) ему удалось быстро. Скоро по квартире гулял звук из самых глубин той самой нирваны – Брюлюлюлю …Брюлюлюлю … И так далее!
Картина в рабочей среде – на базовом ЦТП, складывалась совсем иным образом. Глазам Палыча и Михалыча открылось такое. Под образами партийных вождей место не пустовало. Его заполнило начальственное тело с начальственным оком на самом верху его.
– Где? – вопросило око.
– Та тут! – ответил старший.
– Там … Это! – уточнил младший.
– 37? – опять вопросило око.
– 43 – уточнил в итоговом докладе старший.
– Начальник района на совещании с утра сказал – жёсткость прёт … Завтра на 47 ... Будем искать … – сказало око.
После столь обширного доклада о проделанной работе, как от подчинённых, так и своего, начальник достал газетный свёрток с бутербродами. А слесаря, достав из своих загашников обеденную снедь, сели за уже известный нам стол. Только они подумали пожелать в окружающее пространство «Приятного аппетита», как в дверях появился Егорыч.
Это был четвёртый член бригады. Он с утра отвлекался от созидательного труда где-то в подвале (так он соврал перед коллективом). Егорыч имел отличительную особенность от всех … Даже здесь на базовом и среди своих. Он всегда носил с собой консервную банку с морской капустой «Салат сахалинский». На вопрос – «Зачем это?», он всегда отвечал так – «Оно ведь чего коснись, а вот и пожалуйста!». Такой ответ удовлетворял всех вопрошающих.
Поставив «Салат …» на стол, он вдруг захотел сказать что-нибудь приятное обеденной обстановке да так, чтобы не попортить никому аппетита. Рот был разинут, а слова не вылетели … В комнату, отделившись от шкафчика для переодевания в чистое и глубины машинного шума, вошёл Петрович.
Он был личностью загадочной по своей профессии. Электрик в бригаде и этим всё сказано! А ещё, Петрович являлся одним из самых древних работников, здесь на базовом. По сравнению с коллегами Петрович был малоразговорчив, а если и говорил, то невнятно, пока не выпьет что-то из винно-водочного ассортимента. Сегодня такого у него в жизни ещё не было. От не случившегося, у него на лице слов не наблюдалось, но гуляла полуулыбка.
Вся бригада к приёму пищи оказалась в полном сборе.
Но, насладиться всем, взятым из дома харчем, было не суждено. В дверях возник Куприяныч. Когда-то он тоже работал здесь КИПиАовцем. Волею судеб он был переведён в другой район. А бывая здесь недалеко по КИПиАовским делам, всегда заходил на базовое … Ноги сами несли его грузное и низкое тело, прямо сюда, как сейчас.
Егорыча с его капустой, отринули от стола. Это место освоил Куприяныч. Не сговариваясь, а повинуясь рефлексу, руки сразу стали мешать костяшки домино и игра пошла …
– Я вот … Я Вам … И уйду … – произнёс в сердцах Егорыч и ушел в сопровождении морской капусты в темноту коридора. В пылу сражений за «Козла» и за отпускаемыми друг другу шутками, на слова обидевшегося Егорыча никто не обратил внимания.
Бригада целиком и полностью (даже с начальственным телом и оком) погрузилась в «Козла». Аварийных ситуаций не было, всё работало, как часы … Почему бы и не отвлечься часок … Другой.
Интеллигенция уже не спала. Голова приступила к привычному для неё делу – думать. Её тревожило после того, как она сытая выспалась – былое, думы, люди и наступающая жизнь во второй половине дня.
Такая тревога приобрела следующее рассуждение, что характерно для мятущегося.
«Право слово, замахнулась моя голова в отдельности на А.И. Герцена «Былое и думы» и на И. Эринбурга «Люди, годы, жизнь» … А вышла наружу такая смесь из названий … Ай да я! … Недаром, к культурным людям причастен!» – оценил мозг свои достижения в проявленной философии от лежащего человека.
« А пойду я в люди! В людях на вопросы «Что делать?» и «Кто виноват?» может, прояснит, получить или найти ответы. Могли бы, что Н. Чернышевский, что и А.И. Герцен, получить ответы на задаваемое … Правда, у них одно было время, а у нас другое … Выходит в наше время по-своему неясно, что же делать? … И по-своему неясно – кто же виноват? Тогда это было одно, а сейчас другое! … Точно надо в люди идти! … Не дожидаюсь милостей от народа … Прямо сейчас в народ, в тесноту общения, в его мысли, в его проблемы … И тогда мне откроется … А я уже по своему интеллигентному слою полученное, по миру пущу … Пусть все знающие окунуться в это … И чтобы они голову не ломали … Есть вопрос – нате Вам тут же и ответ!».
Сказано – сделано. Он, одевшись по-модному в очки и шляпу, но скромное, ходил гордо в зеленеющем сквере … Разбитому недалеко от места его прописки, совпадающее с местом его же жительства.
Глаза искали то место, где в нём можно окунуться в народ. Такого откровенного места на глаза ему всё никак не попадалось. Всё более были вокруг разные магазины, торгующие галантереей, продуктами, промтоварами, непромтоварами … Всем чем угодно, только не тем, что необходимо для познания искомого народного ответа на волнующие интеллигенцию вопросы.
«Народ в этих торговых принадлежностях не даст мне ответа на сокровенное ... Тут не те ищущие, чтобы обрящить … Тут материальное выше духовного … Тут нету нужной мне материи для повышения моего сознания … Будем идти дальше … Вон туда … К метро … Ведь отцы города сделали всё для того, чтобы перед тем, как спуститься в подземное царство … То надо в полной мере насладиться на белом свете … Всё на контрастах!» – подытожило его серое внутричерепное заполнение.
Оно не ошиблось. Светящаяся вывеска «Рюмочная» гласила о том, что именно здесь находиться тот самый народ, ожидающий нужного ему события … Кому бы можно здесь дать ответ на интересующий человечество вопрос … Особенно тому, кто хочет получить всё по-полной …
Подошёл к концу рабочий день и на базовом.
Куприяныч подался в свои «палестины». У него были планы ещё посидеть со своими «палестинцами».
Егорыч, похоже, нашел то, к чему пригодился носимый им целый рабочий день «Салат сахалинский».
Петрович вдруг к радости коллег обрёл твёрдую смысловую речь. Поделиться ею с окружающим миром он не спешил, сидя у своего шкафчика для переодевания.
К этому времени и место под образами опустело.
Рабочий день остывал угасая.
Оставшаяся часть от бригады решила продолжить душевное общение и сохранить достигнутое состояние для души, а может даже и приумножить таковое. Переодевшись не в рабочее, коллеги пошли в люди … Эти самые «люди» тянулись вплоть до ближайшего метро.
На расстоянии сто шагов до «подземки» находилась «Рюмочная». Они молчаливо взглянули глаза в глаза друг другу. Глаза каждого сказали – «Да!». Ноги исполнили консенсус.
Представитель мятущейся внутри заведения оказался у высокого столика с известными нам коллегами в тот момент, когда перед ними стояли три пустых стопки по 50 млл. На тарелках перед каждым из них лежали по три бутерброда – на ломтике «оржаного» лежал кусочек селедки (набор в рюмочной состоял из 50 млл белоголовицы и бутерброд). Рядом с «олюторской» лежал зелёный листочек петрушки – комплимент от повара.
Такая композиция, у взирающего на это со стороны, создавала праздничное эстетическое восхитительное настроение … Но необузданная фантазия работников гастрономии по закускам дальше такого убранства не пошла.
Зато фантазия у коллег от купленного в буфете приобрела чисто прикладное значение. Три по 50 развязали им языки, и речь лилась не так, как было при закручивании гаек.
– Ты, Михалыч, слышал про Пифагора?
– Это, Палыч, тот, который Самосский … Он, кажется, жил где-то около 570 – 490 годов до нашей эры ...
– Он самый и есть …
Сама обстановка располагала к содержанию разговора и манере его ведения.
Интеллигент, стоя рядом с коллегами, услышал вопрос … А потом и ответ на него. Глаза поднялись на мирно беседующих на отдыхе. Перед ним стояли двое в джинсовых костюмах «Дизель». Взгляд так и впился в их образы.
– А ты, Палыч, знаешь, что сумма квадратов сторон у прямоугольника равна квадрату гипотенузы?
– Михалыч, как не знать такого … Даже стыдно не знать совсем такого! … А ты, мил человек, что так в нас глазами протираешь наши личности? Если хочешь, то можешь пристать … К нашей пристани … Мы не возражаем, правда, Михалыч?
– Правда, Палыч! … Будешь третьим для обсуждения Пифагоровых штанов … Аха … ха … ха … ха
– Да я, любезные, ищу ответы на два вопроса …
– Подожди со своими вопросами … Возьми себе набор для души и уже потом … – предложил Михалыч.
– И нам возьми по набору … – дополнил Палыч и выложил ровную сумму в деньгах на покупку.
Треугольник состоялся. В каждом его углу было равное количество необходимых атрибутов, которые были употреблены по назначению.
– Так вот, у меня есть два вопроса – кто виноват? И – что делать? … Как в народе на сегодня думают про них – продолжил угол в очках и шляпе.
– Ты нас в тупик не загоняй, пожалуйста … Ни Герценем, ни Чернышевским … Нас начальник каждый день такими вопросами пытается утихомирить, да у него кишка тонка … – отреагировал угол «Палыч».
– От имени народа я тебе вот так буду говорить … Дурака всегда ищи в зеркале … Виновато всегда начальство, на то оно и поставлено над нами … А вот, что делать? … Если все будут на своём месте гайки крутить так, как мы их с Палычем крутим … То глядишь и первого вопроса не было бы … – так изрёк угол «Михалыч».
– Дело! – утвердил сентенции от Михалыча угол «Палыч» – Ты вот лучше послушай о чём мы толкуем … Про Пифагора!
– А, что про него … Пифагоровы штаны во все стороны равны … Всем известно … – проявил образованность угол в очках и шляпе.
– Так то оно так … Нака … Возьми ещё по набору …– отправил образованного шутника за буфетную стойку угол «Михалыч».
После исчезновения очередного набора там, где ему и положено исчезать, диспут приобрел иное значение.
– Право … Это самое тут … Вполне там … Может оно, конечно, так … – начал первым угол в очках и шляпе.
– А меня вот, что сейчас озарило и стало волновать … Мы ведь сейчас треугольник? – Треугольник … Как есть между нами катеты … Из тел наших, а значит и душ, человеческих … Может и здесь Пифагор с его теоремой прав, а? – сказал угол «Палыч».
– Может и правда так … А, что мы в качестве «катетов» в квадрат складывать будем, Палыч? … Может разговор наш … Ха ... ха … ха … – подтрунил угол «Мхалыч».
– Не нано … Не нуно … Не хотите … Уйду … Вам всё бы хаха да хихи … А вопросы … Никто ничего … Тута тоже никак … И там никак … – донеслось охмелевшими словами из угла в шляпе с очками.
Коллеги увлеклись своей затей. Они уже не обращали почти никакого внимание на третий угол.
– Михалыч, а ты ведь прав … Именно размышления наши в разговоре … До такого никто вообще никогда ещё не додумался … Сумма квадратов размышлений двух катетов в треугольнике равна ... А чему же равно-то … – включился угол «Палыч».
– Дааа … Вопрос … Давай смекнём … Ясно, что квадрату … А вот чего … Ясно, что гипотенузе размышлений … Правда, что это даст-то … Слушай … Может и без квадратов … А просто напросто – сумма размышлений … – додумался угол «Михалыч».
– Я протестую … Всё-то тут не так … И не там … И не сям … – не в дугу и не в тую откликнулась интеллигенция.
– Я вот, что думаю, давай без Пифагора вообще … Ну его … Пусть у себя в школе учит молчать, а потом говорить … Вот каждому из нас жизнь отмерена … Незнамо сколько каждому … А значит в ней тебе намерено столько размышлять, а мне столько … Даже сегодня … Вот и получается то, что у каждого есть своя сумма размышлений и даже на короткий или на длинный срок в жизни … – вывел совсем другой вывод угол «Палыч».
– Логично, Палыч … Как это я сам не смог до такого …На то и старшой, а я младшой … Подтолкнул нас сегодня к размышлениям Самосский и ладно … На том успокоимся думать … Давай ещё по набору … Но без этого … – поддержал угол «Михалыч».
– А я вот так думаю, Михалыч … Сумма размышлений это … Это такая сумма и таких размышлений, что позволяет определённое дело сделать!
– Как ты точно формулируешь, Палыч! Чувствуется в тебе, что есть ты старшой … А я от себя твоему придуманному вот такое добавлю – Чем больше дел, тем больше размышлений и сумма их во времени … И со временем!
К буфетной стойке они пошли вдвоём.
Интеллигенция же не стала дожидаться возвращения пролетариата … Она пошла своим путём, продолжая по инерции свои заблуждения.
«Не пойду больше в народ… Пожалуй хватит, находился … Ничего для ума я не нашёл … Какую-то сумму размышлений придумали … А зачем им это? … Скорее наоборот я потерял в народе … Не даром говориться – «С кем наберёшься, с тем и поведёшься» … Похоже на жизнь, но, наверное, это не так … «Лучше с умным найти, а с дураком потерять» … Или наоборот … Опять что-то не так … В общем домой … Как там у Чацкого – В глушь, в Саратов!» – размышляя волочилось к себе на ждущий диван тело интеллигентного мечтателя.
Когда отдыхающие работники вернулись к привычному для них столику, то мятущиеся очки в шляпе уже ушли.
– Я бы ему рожкового ключа 22 на 24 не доверил бы – сказал Михалыч.
– А я бы и к разводному первый номер на пушечный выстрел не подпустил … Всё ходят и ответы на пустое ищут … Работали бы и некогда головой глумиться … – утвердил итог дня Палыч, когда все размышления были промыслены и высказаны. А самое главное – ещё и просуммированы в близрасположенных головах.
На завтра у размышляющих коллег предварительная сумма по конкретной работе была уже задана начальствующей персоной. А то, что будет вне рабочих мыслей, то жизнь сама намоет нужное «золото» для той итоговой суммы.
Жизнь людская показала – у каждого своя сумма размышлений, отведённая индивиду на сутки, а может на неделю, или на месяц, на год … А иногда и на всю оставшуюся …
Тратте ум с умом!
А. Коро, декабрь, 2023 г.