Статус таков и больше ни каков: жду её всю жизнь до двадцать седьмого декабря.
Я могу с ней говорить, могу с ней молчать, могу с ней мечтать, и мне легко и тепло и страстно и уверенно, и я уже не совсем я, тот, а этот; но и мир уже не совсем этот, а тот. Мне нравится её имя, грудь, голос и губы и волосы и глаза и шея.. да, в ней что-то есть, и это всё моё. Её платье желтое, а в Каире она не была, но я уже знаю, чего она хочет.
Самовольно сижу в синем минивэне Ford на заднем сидении: слева от меня русский в усах и самоволке, а спереди русская в шапке и при партнёре в самоволке, он платит пять тысяч четыреста динаров за их проезд и раздражает её за свой вопрос. Мой друг умеет говорить с Тенгри, но это я хочу крикнуть что-то на шаманском, что-то очевидно глупое, а, значит, уместно смешное. Я русский среди русских, и мне это нравится.
Мы, русские, не обманываем друг друга и едем в Сремску Рачу. Сремской Раче идёт её имя. Большой плакат над КПП пишет се, а маленький я слежу по тексту: ждём вас снова. Пять минут спустя плакат видит меня снова, и я чувствую себя обманутым: камни не кружат танго на моих костях или хотя бы белых кроссовках. Но ведь и я приехал не на "Мерсе"?
Мы, русские, не обманываем друг друга и едем из Сремской Рачи домой, и нам заказать бы водочки, но никто не заказывает водочки, значит, мы едем не домой, а куда-то ещё. Дома грязно и пахнет плесенью, не до водочки, Венечка, не до ханаанского бальзама. Все должно происходить быстро и медленно в этом мире, вовремя и никогда, снаружи и на кухне, чтобы не сумел быть счастлив человек, чтобы не обрёл покой, чтобы вечно возвращался.
Я почти не читаю книги, они сейчас пусты, мне хватает читать её, но сейчас не хватает, она сейчас где-то там, а я сейчас где-то не там, а хочу быть рядом тут всегда. Хочу домой.