Феликс Довжик Земные мгновения Часть 9

Феликс Довжик
Земные мгновения

Часть 9

         День за днем

Когда с эпохи взятки гладки,
а сам стоишь смущенным пнем,
мелькают мимо лет – десятки,
год улетает день за днем.


           Разночтение

–   В чем корень, что глубокий ров
меж мною и Поэтом?
Он – плод масштабности основ
и мощной силы света.

–  Причина, – всем отвечу я, –
туманом не закрыта,
он весь – философ бытия,
а я рассказчик быта.


              Горечь

Когда горим в пожаре страсти,
нет совпадений на все сто,
вот почему не в нашей власти
кроить разумное гнездо.

Заботясь о своей раскрутке,
мы дни и ночи во хмели…
Как мало доброго в рассудке,
как много трудного в любви.

Зато чудес в любви немало.
В созвездии ее миров
то вдруг бросает нас на скалы,
то гонит прочь от берегов.

И много раз уходишь битым,
штурвал бросая и престол,
но снова тянет нас магнитом,
а что-то держит за подол.

До истощения ресурсов,
сдавая вновь желанный кросс,
себя же мы сбиваем с курса
и треплем душу на износ.

Расставят годы точки в споре,
и болью перехватит грудь –
в осадке выделится горечь:
к себе не отыскали путь.

Навеки развела раскрутка,
навеки – с лучшими людьми…
Как мало доброго в рассудке,
как много трудного в любви.


        Общий фон

Маяк на траверзе судьбы
скупым бывает на услуги.
Мечты зовут встать на дыбы,
а страсти крутят нас, как флюгер.

Мы ловим в небе журавлей –
в ладонях остаются крохи…
Жизнь – сборник глупости своей
на фоне глупостей эпохи.


              Зависть

Не факт, что Моцарт был отравлен,
но мир давно установил:
завистник, гению не равный,
во все века его травил.

Знал Пушкин все это с лицея.
Когда на жажду нет оков,
кусает зависть, в сердце целя,
как стаи липких комаров.

Из века в век одно и то же.
Чтоб гений обойти не мог,
завистник вылезет из кожи,
измажет с головы до ног.

Грызут мешок с крупою мыши,
хоть сыты горсточкой давно,
чужой кулек кульку не лишний,
а всем по-разному дано.

Завистник зависть не стреножит,
купаясь в мелкой суете,
лишь тот завидовать не может,
кто в родниковой мыт воде.

Не всем в талант открыты краны,
что грех – одним, другим – не грех,
свои повсюду боль и раны,
своя трагедия у всех.

Завистник вынесен за скобку,
горит десятки раз на дню –
его, как первую растопку,
сжигает зависть на корню.

Хотел лисой возглавить гонки,
да боком вышел авангард –
себя скатил в ряды подонков,
а душу – дьяволу в ломбард.


             Все – другим

Чтобы быть в седле, как царь на троне,
нужен бодрый финиш или старт,
но судьба другим дает здоровье
и, конечно, силы и азарт.

Вот и получаешь на орехи
на подъеме и закате лет,
щедро жизнь другим сулит успехи
и, конечно, праздничный банкет.

Ловят сон надежд глаза и уши –
чем красна любовь в текущий день?
А она другим готовит ужин
и, конечно, теплую постель.

Ну и что? Пусть будет счастлив кто-то.
Даже если смерть видна во мгле,
и тогда не вешай нос, пехота.
Мы ведь тоже были на Земле.


              Зачет

В погоне за венком наград
впустую хлопаешь вожжами,
стреляешь часто невпопад,
а результат на ноль с грошами.

Не видишь курс – не в пользу прыть,
и неудачи в темпе блица,
сначала надо жизнь прожить,
чтоб понимать, кто состоится.

Дорогу топчешь злой зиме,
года летят, и счастье всмятку,
и в вихре лет, и в кутерьме
тот счастлив, кто попал в десятку.

Кто, сам себе сыграв в рожок,
наметил курс по хрупкой трассе,
кто сам себя вложил в прыжок,
не растворяясь в общей массе.

Кто шел на бой с самим собой,
себя ломая по дороге,
не все в зачет, что за спиной,
но есть без горечи итоги.

Кто, зная пот и быт до дна,
не стал певцом в фальшивом хоре –
в себе увидел корень зла
и зло в себе срубил под корень.

*

Если злобен гражданин,
не виновен витамин.
Корень зла не в горьком перце,
корень зла в душе и в сердце.

*

Если царь – палач и в злобе,
непослушным быть в ознобе,
быть им топкой для печей –
нет врачей от палачей.


 Пироги с бананами

Если жизнь – как жизнь во мгле,
выглядим баранами,
вот такие на земле
пироги с бананами.

Давит душу суета,
пробуксовка в рвении,
и приходится всегда
жить в недоумении.

Провоцируют испуг
чудеса конторские,
удивляют нас вокруг
фрукты не заморские.

Правят дурнем дураки,
душами и странами.
Вот такие пироги
с нашими… бананами.

       Хозработы

Проморгали горизонты,
проглядели курс,
на пустяк пустили фонды,
на промот ресурс.

Повелел мне за промашки
трудный продвопрос
в красной байковой рубашке
разносить навоз.

И под грустным небосводом
постсоветских мест
вместе с творческим народом
я несу свой крест.

Все в компост – остатки строя,
прежний глупый бум.
Вдруг под грузом перегноя
прорастет наш ум?


    Изъяны возраста

Хоть мы давно уже не те,
но кровь остыла не до кромки –
вдруг поразился красоте
ко мне идущей незнакомки.

Спрямил сутулость на спине
и стал на миг богатым Крезом –
она вскрылила душу мне
своим заманчивым разрезом.

Но мы у возраста в плену,
и жизнь нас трет неутомимо –
и годы красят в седину,
и красота проходит мимо.

*

Пускай с удачей я шагал все годы врозь,
и за труды досталась в жизни малость,
судьба не в том, что мимо пронеслось,
а в том судьба, что есть и состоялось.


   Жене Валентине

Осень в творческом саду,
тишь да гладь в зимовье,
лишь вгоняют в суету
думы о здоровье.

Теребят живую твердь
мысли внутривенно –
то ли сразу умереть,
то ли постепенно?

И в семье, и на Земле
счастье быстротечно,
так зачем же жизнь во мгле
продлевать аптечно?

Но в загробных закромах
тьма кругом да черти,
стоит ли тогда впотьмах
торопиться к смерти?

В срок откроются врата.
Что же нам неймется?
А не проще ли тогда
жить, пока живется?


          Любовь

Ты входишь в душу, словно шпага,
собою ранив жадный взгляд,
и пробуждается отвага
с надеждой на бесценный клад.

Волшебный облик – как заноза,
взрывает разум, душу, кровь…
Лишь после острого гипноза,
приходит тихая любовь.

Она и дружба, и привычка,
и одиночество вдвоем,
недугов грозных перекличка,
тревоги за семью и дом.

И вот она – уже навеки
до самых поздних грустных дней,
когда нам смерть закроет веки,
для сна во мраке без огней.

*
Цените то, что за плечами позади –
на тормоза в том давнем не надавишь.
Поправки курса будут впереди,
а в прошлом, все что было, не исправишь.

 
 Горькая соль

Ты ко мне относилась тепло,
я ж незрелыш – пишите пропало:
свет чужой пропускает стекло,
свой накал от огня у металла.

И раскрыться не смог, и сойти
со слепого безглазого курса,
растерялся, не видел пути,
сжёг впустую остатки ресурса.

Тлел покорно в коптящем огне,
и тебя не довел до пожара,
ты поставила крестик на мне –
ты права, испугалась угара.

Вызывает душевный накал
красота, волшебство и искусство,
нет погоды – и ехать на бал
не прикажешь простуженным чувствам.

Есть для горечи масса причин –
оказался негодным комбатом,
приняла бы опору мужчин,
не считал бы себя виноватым.

Душу травят обида и боль –
за себя, за тебя, за эпоху.
Ты для ран моих – горькая соль,
может это не так уж и плохо?


              Не надо

Не надо обижаться на людей
презрительно, лениво или рьяно,
в сто раз полезней понимать людей,
их зависть, честолюбие, изъяны.

Не надо обижаться на людей,
у них свои заботы и проблемы,
в сто раз полезней понимать людей,
их труд, их роль в тисках больной системы.

Не надо обижаться на людей,
у них своя судьба, свои пороки,
в сто раз полезней понимать людей
их трудный дом и трудные дороги.

Не надо обижаться на людей,
когда у них для нас закрыты дверцы,
труднее так прожить среди людей,
чтобы от них свое не прятать сердце.

Не надо обижаться на людей,
все, как один, грешны под небесами,
в сто раз полезней так прощать людей,
как мы свою вину себе прощаем сами.


         Венок заблуждений

Легко нам, считая себя образцом,
парить вольной птицей над миром,
труднее ужиться с сестрой и с отцом,
ужиться с соседней квартирой.

Легко нам по жизни идти стороной,
дышать лишь своим огородом,
труднее ужиться с детьми и с женой,
ужиться с соседним народом.

Мы слепнем в пути, не дождавшись утра,
в завалах душевного снега,
нам легче добраться до сердца ядра,
труднее понять человека.

Себя обедняем, других не любя,
от юных румян и до цвета седого,
мы плохо во всем понимаем себя,
а судим отважно другого.

Под занавес видишь – итоги с грешком,
с прорехами скопище мнений,
идеи пришиблены пыльным мешком,
лишь в розах венок заблуждений.


        Икра истории

Когда эпохе нужен веник,
а затхлой жизни свежий клей,
встает над миром бойкий гений
на взлете важности своей.

Он учит нас крушить основы
и ставить новый постамент,
он убеждает массы снова
идти мукой в эксперимент.

Играют им свои страстишки,
ведет его своя игра,
мы для него глупцы-людишки,
слепой истории икра.

Он – зрячий гений и провидец,
для нас он рубит новый дом,
для нас он – жесткий цезарь-лидер,
и кто не с ним, тех всех на слом.

Где нет добра – в итоге глупость,
у силы кулаки – конек,
без печки нет тепла от сруба,
вождям же это невдомек.

И вновь эпохе нужен веник,
а затхлой жизни свежий клей,
и вновь несет холодный гений
венок заманчивых идей.


    Мятежный генофонд

Мир бойко будет жить, доколе
вокруг проворных пруд пруди,
и жизни нет, и нет покоя,
когда коптит запал в груди.

Пока в сенях в бойцовском штабе
висит колчан вчерашних стрел,
мы лихо на любом этапе
свершим немало громких дел.

Разбудим города и веси,
и пусть ликует детвора –
мы швабры мокрые повесим
на кол у каждого двора.


             Сходни

Мне уже не хочется сегодня
тех страстей, каких желал вчера,
видно, разошлись на доски сходни,
словно на банане кожура.

Где мой путь? Куда себя направить?
На ответ потратил много лет
и уже давно на перевале
жду, когда мне выдадут билет.

Жизнь летит пронзительно и сложно,
с будущим не сесть за общий стол,
а реестр недоделок в прошлом
держит еще крепко за подол.

И свои часы в земной квартире
хочется не попусту прожить,
и свою кривую в этом мире
до конца достойно закруглить.

Мне уже не хочется сегодня
тех страстей, каких желал вчера,
видно, не ложатся доски сходней,
чтоб пройти по жизни на ура.

*
В глухие дни сминаешь чувство долга,
а призом служит черствый бутерброд,
жизнь мягко стелет, а бывает колко,
когда она берет нас в оборот.

Но жизнь со мною обошлась не жестко,
я совершил, что суждено мне на роду,
на путь земной годов осталась горстка –
в большую грязь уже не попаду.

*
Любое зло не кончится добром.
А как же Сталин дожил до седин?
Но он во зле купался не один,
тюрьмою был и дом его и трон –
от прежней славы слышится лишь звон.
Все сжег вокруг, чтоб не было улик,
и умер, как заброшенный старик.
Себе во вред без совести калач.
Несчастны в жизни жертва и палач.
Зло совершил, и счастье – кувырком.
Любое зло не кончится добром.


               Полутень

Тебя – не прежней – видеть не хочу.
Ну почему тебя не пожалели годы?
Вернул бы юность, но не по плечу –
стареть всему предписано природой.

Часы идут.  Для нас из года в год
сжимается дистанция на кроссе.
Пускай я сам давно уже не тот,
не ожидал твою увидеть осень.

С тобой судьба не сладко обошлась,
и жизнь, и время плавили сурово –
и на любви семейной обожглась,
и поднималась, и срывалась снова.

Где милое с грустинкою лицо?
Где бойкая энергия с избытком?
Была же ты выносливым бойцом,
тебя не прежней видеть – это пытка.

Как же безжалостно ломает время нас.
Ты на меня смотрела с жуткой грустью.
Прошли года, и вот уж близок час.
Река впадает в море. Вот и устье.

На сердце боль.  Все было по плечу.
Меняться нам предписано природой.
Тебя не прежней видеть не хочу.
Ну почему тебя не пощадили годы?

Так женщине не говорят в глаза?
Казни меня, ругай напропалую.
Что мне теперь твой гнев, твоя гроза –
я до сих пор люблю тебя былую.

Я понимаю – был тяжелый день,
и будни дел трепали нервы с треском,
сойдут невзгоды постепенно в тень,
появится в глазах хитринка с блеском.

И, может быть, на склоне лучших лет
ты дашь свободу женскому призванью –
в душе зажжешь однажды прежний свет
и опалишь былым очарованьем.


  Опасный синдром

Что имеем потерям взамен
возле крайнего в жизни предела?
Перемены, но без перемен
нам приносит старение тела.

Все тучнее ошибок стада,
жестче глупость ложится на плечи,
все сильнее стреножат года,
а от глупости возраст не лечит.

Но, раз глупости ранят острей,
все нормально в опасном синдроме,
раз горим от стыда на костре,
значит, совесть еще на подъеме.


      Зигзаги исцеления

Кто-то видит проблему умом,
кто-то может исследовать чувством,
а тропа меж добром или злом
дело совести, а не искусства.

Умный друг за болтливым столом,
не подумав не скажет ни слова,
кто-то думает задним числом –
варит рис после чая и плова.

Всё припомнив, казнит свой язык,
покрываясь малиновой краской,
к быстромыслию с детства привык,
на поспешность с пеленок натаскан.

Так ему от природы дано.
В жизни грешной подобных немало.
Есть в природной затее зерно.
Стыд нам дан, чтоб душа не дремала.

Стыд уводит в иные края,
в главы жизни другого раздела,
если понята глупость своя,
значит, сделано доброе дело.

Есть диагноз – сам станешь врачом
самоцельно врожденного тления
и частицу себя срубишь острым мечом,
сделав шаг к своему исцелению.


        Земные крошки

Достаток есть – жующий люд
сметает в мусор крошки,
чтит за обедом смену блюд
и в грош не ставит ложки.

А воробьишка за окном,
чуть придавив былинку,
глядит внимательно орлом,
чтоб отыскать крупинку.

По горизонту дан размах
любой живущей твари,
по взлету каждого в умах
потребности в товаре.

Что позарез давай одним,
другим не нужно даром,
кто дышит воздухом простым,
кто в битве за наваром.

Был у природы свой резон
дать каждой твари нишу,
кому-то пол, кому салон,
кому-то флаг и крышу.

А сами мы – плоды творца,
крупиночки природы –
творцы наземного лица
в отпущенные годы.

Нам жить в кругу земной семьи,
крепя со всеми узы,
так жить, чтоб нас с лица земли
не сбросили, как мусор.

Пока же по земной коре
текут ручьями слезы,
бездомны крошки при дворе,
гремят бездушно грозы.

И трудно сделать даже шаг,
вмешавшись в ход программы, –
природный выправить зигзаг,
смягчив земные драмы.

Но нам дано немало дней,
чтоб стать к другим добрее,
чтоб встать над жесткостью своей
и быть себя умнее.


          Тебе о тебе

Давным-давно тебя простил,
моя семья тому порука.
Давным-давно тебя простил,
но жизнь твоя – сплошная мука.

Я не питаю зла к тебе,
не все сгорело на пожаре.
За чувства светлые к тебе,
тебе я даже благодарен.

Давным-давно тебя простил
и не пишу нравоученье.
Давным-давно тебя простил,
но бог не дал тебе прощенья.


          Былые просчеты

С тобой немало наломали дров –
поплыли против ветра без подсказки.
Как хорошо, что времени покров
и давность лет спасают от огласки.

Нам не были поставлены буи,
о бурях не поведано ни крохи…
Как это просто глупости свои
оправдывать бездумностью эпохи.

Бывает в жизни без вины вина,
не каждому во лбу дано семь пядей,
и потому с собой идет война,
чтоб меньше пузырить по водной глади.

Пусть сердце иногда сжимается в комок,
над головою совесть крутит плети.
Когда из глупости проклюнется урок,
тогда и будет что поведать детям.

Но им соломкой не устелешь путь.
Свои их ждут ошибки и уроки,
своим умом мы постигаем суть,
свои проходим трудные дороги.

Как хорошо, что времени покров
улавливает промахи пристрастно.
С тобой мы много наломали дров,
но, если стыдно, значит, не напрасно.

*

Сокращает время горизонты,
внуки – мой последний интерес,
иссякают жизненные фонды,
лишь в болезнях видимый прогресс.

Старость – беззастенчивая злюка –
неотступно следует за мной,
я б хотел дожить до свадьбы внуков,
не дожив до свадьбы золотой.

Славят жизнь без устали и лени,
но любая слава – лишь слова,
жизнь прекрасна, если нет дряхленья,
если бойко варит голова.

Носится с косою старость в мыле,
подсекая каждого из нас,
чтоб, пока в сознании и силе,
мы ценили в жизни каждый час.


              Зола былого

Средь соблазнов земных на примете
не любая вокруг по уму и плечу высота.
В жизни свой горизонт – нашей страсти и воле на свете
не подвластна подчас поразившая нас красота.

Красота, как в саду соловьиные трели,
как на вылет свинец – незаслуженно вдруг девять грамм,



не однажды бывал я любовью случайно прострелен,
а до зрелых седин сохранилось лишь несколько ран.

Как в бою есть авось – на арапа,
а зацепит тебя – поскрипишь и придешь к блиндажу,
я прошел без потерь мимо ссадин, заноз и царапин,
а вот ранами я до сих пор без обид дорожу.

Раны святы, и раны не троньте,
раз былого зола – это боль, а не пыль на полу,
значит, был под огнем, значит, честно сражался на фронте
и, предвидя итог, от любви не скрывался в тылу.