Фотография - поезд, окрашенный в сепию,
и прозрачно, и ясно, что будет потом.
Александр Куприн уезжает в совдепию,
на коленях лукошко с ленивым котом.
Поглощая парижское гулкое эхо,
стала жизнь превращаться в немое кино,
всё равно, где дожить, всё равно куда ехать,
если едешь домой. Всё равно. Всё равно.
Все сокровища мира становятся зыбки,
ключевые вопросы журнальной борьбы,
всё ничто перед пьяненькой русской улыбкой,
издевательским вывертом нашей судьбы.
Хорошо, что его ни о чём не спросили,
хорошо, что он жалобно смотрит в окно.
Александр Куприн уезжает в Россию.
На перроне из русских почти никого.
Выкрик мальчика: "Новости из Джакарты",
словно это волнует тот русский Париж,
где в подвале "Murat" смотрят в сальные карты
неопрятные люди. Их медленный бридж.
Где зелёные пальцы, как ловкие черви
виртуозно сдают и туда и сюда.
Адамович блефует, заходит на червы.
Ходасевич поморщился: "Пас, господа".