Всё одно –
что в марте, что в июне:
На ветру берёзки две скорбят.
Долго-долго надевал я чуни,
Долго кашлял и ругал себя.
Наконец-то разогнул коленки
И согнул, присев на край крыльца,
Долго пялил на берёзки зенки,
Вспоминая мамку и отца.
Из бревна таёжного домишки,
Вон пошёл в уборную Евсей.
Бабы, жёны, внуки и детишки,
Не всплывают в памяти моей.
Не хотят всплывать, ну и не надо,
Значит, в глубине им удобне́й.
Две берёзки, тени палисада,
Крашеные досочки сеней.
В сине-белой пачке папироски.
Под забором козы травку рвут.
Хорошо, что живы две берёзки,
Что они меня переживут.
Подойдёт Евсей:
- Чё маракуем?
Обопрётся на кривой забор.
Я ему:
- Ну чё, мы атакуем?
- В обороне, надоел сыр-бор.
Постоит, покурит и отвалит.
Пнёт козу,
прикрикнет: «Прочь скоты!»
У его жены – Чертковой Вали -
Много-много бабской красоты.
Помню, забегала часто в гости
И с порога: «Хочешь, развлеку?»
Я тогда ещё ходил без трости
И под «ноль» ещё не стриг башку.
Начался потом сыр-бор с Евсеем…
Старость остудила нас троих.
Всё, капец дурацким одиссеям,
Валька – от винта, Евсей утих.
Приходила, дурочка, в капроне,
Синей краской красила глаза…
«Так, - я маракую, - в обороне…»
Блеет у заборчика коза.
Словно БЛА* воро́ны в стае,
Полетели, выстроившись в ряд.
Всё одно –
что в ноябре, что в мае:
На ветру берёзки две скорбят.
*Беспилотный летательный аппарат (БЛА)