Моя блондинка – как черемуха
на бледной отмели на зейской.
Её глаза листочно-омутны.
Она загарами оделась,
но все же так обнажена,
что по стихам бредет весна.
Ей Зея щиколотки моет,
взасос целуется песок,
и можжевельники ковбои
готовы на любой бросок
к её ногам волшебной лепки
и коже, коже золотой.
Мой глаз, давно уже не меткий,
лассо выбрасывает в зной.
и сердце пьет любви таблетки.
Как вечноть – полдень,
как менада
в изгибных бреднях ждешь меня,
я – на пути полураспада
и меткой линии огня,
и у ворот музея Прадо.
Веласкес, Гойя, Пикассо
тебя на кистях распинают.
Твое смеется озорство,
и четки грудь твою сверяют –
солнечно-лунный горизонт
взял напркат твою фигуру
и прядей облачную мгу.
Я длить дыжанье не могу –
горн просит сквозь фиоритуру
захлебываться на бегу
твоим
пупок раскрывшим смехом –
нагорной проповедью эха.
Я в зее остужаю чресла и ыетер пьет воздушный срк.
Всего лишь на день ты воскресла,
и как мне больно видит Бог:
чепемуха
Ларисы
вместо.
Где Зея?
Где её дитя?
Божника.
Свечечка.
Кутья.
16.12.23