Episoden einer Landschaft – 7
Episode 7
Kolonialwarenladen – 12. November 1933
Bei diesem Dreckwetter war es schwer das Kakaopulver trocken heimzubringen.
Es durfte keiner wissen woher er das Zeug bekam. Also hatte das Wetter auch sein gutes. Das Schlaatzens Wilhelm in der Schokobude von „Boehmers und Hommel“ arbeitete war ein Segen. Zugegeben ein gefaehrlicher Segen. Nun ja, mit Zucker war in der Region kein Gewinn zu machen. Den hatte jeder als Kontingentanteil aus der Zuckerbude, wenn er nur seine Zuckerrueben ablieferte. Und Zuckerrueben wuchsen in dieser Erde wie Unkraut. Gut, sie produzierten in Delsch keinen edlen kristallinen weissen Zucker. Aber der braune Rohzucker und der fluessige Sirup waren fuer Stollen, Oblaten und Lebkuchen genau das richtige.
Die edlen Zugaben und Kuvertueren gab es, sehr zum Aerger vom ortsansaessigen Baecker, in Paulsens Kolonialwarenladen, Boehmers-Gasse 5 zu Elben. Haus, Laden und Garten waren eigentlich das Erbstueck von Berta Paulsen und alles war ihr zugefallen nachdem ihr Vater das zeitliche gesegnet hatte und er ausser Berta keine Erben zurueckliess. Berta war eine praktische Frau. Sie nahm die Dinge wie sie kamen und fragte nicht viel. Die Ehe mit Paul Hussmann hatte der Pfarrer arrangiert. Er trug sie beide als evangelisch getauft und getraut ins Kirchenbuch ein obwohl es bei Bertas Vorfahren muetterlicherseits doch einige ferne Hugenotten gegeben haben musste. Aber Bertas Mutter starb als das Maedchen 5 Jahre alt war und der alte Paulsen hatte andere Sorgen als nach verstorbenen Vorfahren in Frankreich zu suchen.
Bei Paulsens gab es ausser Zimt und Kardamom, Rosinen, Corinthen, Zitronat, Orangat und Mandeln, sehr zum Aerger vom ortsansaessigen Baecker, natuerlich und vor allem: Kaffee, Tee, Tabacco und Uebersee-Rum. Und immer kurz vor Weihnachten holte Berta die knallroten Renetten-Aepfel aus dem wohltemperierten Keller um sie mit einer fluessigen Zuckerschicht zu glasieren und auf langen Holzspiessen wie Rosenstraeusse in Vasen neben der grossen Registrierkasse zu platzieren. Das war in jeder Adventszeit die zuverlaessigste Einnahmequelle, sehr zum Aerger vom ortsansaessigen Baecker. Diese knallrote Renetten-Apfelsorte wuchs hinterm Haus und der Urgro;vater von Paulsen hatte sie wohl schon zu napoleonischen Zeiten von einer Reise mitgebracht. Die Sorten wurden angepasst, vermehrt und wuchsen und trugen prima. Eben ein echter Weihnachtsapfel.
Bertas Mann hatte im Oktober diesen Jahres Schlaatzens Wilhelm zur Ernte mitgebracht und der hielt sich mit jedem Korb Aepfeln verdaechtig lange im Keller auf. Schliesslich fehlte der Verschluss auf einer Flasche Uebersee-Rum, was Berta sofort merkte und sie stellte Wilhelm zur Rede. Wilhelm haspelte Saetze mit hochroten Kopf, etwas von Verlogenheit und falschem Luder und dass Berta eine armselige Kraemerseele waere und schon sehen wuerde was kommt, wenns anders kommt und so anders wuerde es bald kommen. Berta schuettelte den Kopf und meinte, dass Gier eine Todsuende waere. Doch ihr Mann Paul schaute dem davon schwankenden Wilhelm hinter her und meinte: „Wenn der uns man nicht noch gefaehrlich wird!“
Und Schlaatzens Wilhelm wurde gefaehrlich. Er stolperte die Karriereleiter der neuen Macht der deutschen Heimat hinauf bis nach Boerlinn. Zuvor hatten sie ihn im Kakaolager bei „Boehmers und Hommel“ beim Klauen von Kakaopulver erwischt. Beim Amtsgericht schob er all sein bloedes Tun auf Paul Hussmann ab und belastete vor allem Berta schwer, dass sie eine Giftmischerin sei und das ihre Vorfahren Hotten-Totten sind, die in Amsterdam lebten und die sich jetzt an allen Deutschen raechen wollten mit diesen ueblen exotischen Gewuerzen.
Ab Weihnachten 1933 gab es keine knallroten kandierten Renetten-Aepfel mehr in Paulsens Kolonialwarenladen, sehr zu Freude des ortsansaessigen Baeckers. Der Laden blieb geschlossen. Paul und Berta Hussmann verschwanden aus dem Haus in der Boehmers-Gasse, die schon bald Kirchgasse hiess, sie verschwanden aus dem Ort der inmitten der offenen Landschaft lag, sie verschwanden in diesem Winter und kamen nie zurueck. Das Haus stand leer und zerfiel. An der Fassade ueber dem Eingang fiel in den naechsten 12 Jahren der Putz in Stuecken herab und irgendwann im Mai 1945 stand an dem Haus nur noch das zerfetzte Wort „...arenlad...“.
Эпизоды ландшафта – 7
Серия 7
Магазин колониальных товаров – 12 ноября 1933 г.
В такую грязную погоду было трудно принести какао-порошок домой сухим.
Никому не разрешили узнать, откуда он взял эти вещи. Так что погода тоже была хорошей. Благом был тот факт, что Шлаатцен Вильгельм работал в шоколадной мастерской «Бёмерс и Гоммель». По общему признанию, это было опасное благословение. Но прибыли от сахара в регионе не было. Потому что, у всех получил квота от сахарной лачуги, если они свозили только сахарную свеклу. И сахарная свекла росла на этой почве как сорняки. Ну, там в Дельше не производили мелкокристаллического белого сахара. А вот коричневый сахар-сырец и жидкий сироп как раз подходили для штоллена, вафель и пряников.
Благородные дополнения и кувертюры, к большому неудовольствию местного пекаря, были доступны в "Магазин колониальных товаров Паульсена" по адресу Бёмерс-Гассе 5 в Эльбене. Дом, магазин и сад на самом деле были семейными реликвиями Берты Паульсен, и все перешло к ней после того, как ее отец благословил их и не оставил никаких наследников, кроме Берты. Берта была практичной женщиной. Она принимала вещи такими, какие они есть, и не просила многого. Священник устроил бракосочетание с Паулем Гуссманом. Он внес их обоих в церковную книгу как крестившихся и поженившихся протестантами, хотя среди предков Берты по материнской линии наверняка были какие-то далекие гугеноты. Но мать Берты умерла, когда девочке было 5 лет, и у старика Паульсена были другие заботы, кроме поиска умерших предков во Франции.
Помимо корицы и кардамона, изюма, коринки, цедры лимона, апельсиновой цедры и миндаля у Паульсена были, к большому неудовольствию местного пекаря, конечно, и прежде всего: кофе, чай, табак и заморский ром. А незадолго до Рождества Берта доставала из хорошо темперированного погреба ярко-красные яблок-реннеты, покрывала их слоем жидкого сахара и насаживала на длинные деревянные шпажки, как букеты роз в вазы рядом с большой кассой. Это был самый надежный источник дохода каждый сезон Адвента, к большому неудовольствию местного пекаря. Этот ярко-красный сорт яблок-реннеты рос за домом, и прадед Паульсена, вероятно, привез его из путешествия во времена Наполеона. Сорта были адаптированы, размножены, хорошо росли и плодоносили. Просто настоящее рождественское яблоко.
Муж Берты пригласил Вильгельм Шлаатцен на сбор яблок в октябре этого года и он провел подозрительно долгое время в подвале с каждой корзиной яблок. Наконец, что на бутылке заморского рома пропала крышка, что сразу заметила Берта и она поймала Вильгельма на краже. Вильгельм с ярко-рыжей головой выкрикивал что-то о лжи и лживой суке, а также о том, что Берта была плохой лавочницей и увидит, что будет, если все будет по-другому, а скоро все будет совсем по-другому. Берта покачала головой и сказала, что жадность — смертный грех. Но ее муж Пауль присматривал за бегущим Вильгельмом и сказал: «Баюсь, что он скоро представляет для нас опасно!»
И Вильгельм Шлаатцена стал опасен. Он спотыкался вверх по карьерной лестнице новой власти немецкой родины вплоть до Бёрлинна. Ранее они поймали его на краже какао-порошка со склада какао «Бёмерс и Гоммел». В окружном суде он обвинил во всех своих глупых действиях Пауля Гуссмана и особенно обвинил Берту в том, что она была отравительницей и что ее предками были готтентоты, жившие в Амстердаме и которые теперь хотели отомстить всем немцам с помощью этих злых экзотических специй.
С Рождества 1933 года в магазин колониальных товаров Паульсена больше не было ярко-красных засахаренных яблок-реннеты, к большой радости местного пекаря. Магазин остался закрытым. Пауль и Берта Гуссман исчезли из дома на Бёмерс-Гассе, который вскоре стал называться Кирхгассе, они исчезли из места, находившегося посреди открытого ландшафта, они исчезли той зимой и больше не вернулись. Дом был пуст и разваливался. В течение следующих 12 лет штукатурка на фасаде над входом отвалилась кусками и в какой-то момент в мае 1945 года на доме осталось лишь изодранное слово «...аренлад...».