Всю ночь я шатался столицей республики
С девушкой, накинувшей моё пальто.
Мимо струилось по брусчатным кубикам
Зеркалами втягивающее авто.
Вдруг я почувствовал своё сердце…
Да так - что вынь - и бери на ладонь!
Сталин - как френч, нараспашку дверцу
И как совесть, в глаза заглянул он.
А регулировщик в стеклянной будке
Штепселем щёлкнул красное «Стоп».
Что бы ему не заметить будто,
Что бы мне - подойти к авто.
Я так бы сказал: «Товарищ Сталин,
Я скажу по сердцам, я взгляну напрямик.
Со мною идёт по ночным кварталам,
От сквозного тумана подняв воротник,
Такая красивая, словно ночью пригрезилась,
Полузабытая, как Ревком, -
Моя романтика, моя поэзия,
За опозданье уволенная пошляком.
Где он, расцвет литературы?
Цветёт - но болотом - один литфонд.
Мы - партизаны в лесах халтуры,
Мы сами - прорубаемся в далёкий фронт.
А это трудно - идти, полузная.
А это трудно - любить страну.
Может быть, полководец Чапаев,
Не будь комиссара - скатился б к Махну.
От штаба оторваны, сами бьёмся -
Халтурщики нас обзывают - «эстеты»,
Эстеты - «халтурой». Но свистят на солнце
Наших стихов угластые кастеты.
Разве на Ваших часах не краснеют минуты,
Когда в час досуга, журнал распластав,
Видите, как литературные проституты
Вашим именем торгуют с листа?
Скажите Музе: «Будь как дома.
Наряд тому, кто заржавлял штыки!»
Я б запретил декретом Совнаркома
Кропать о Родине продажные стихи».
1940-1941