… а Питер чистил крыши: снегопад
на днях случился, тут же минус девять
скатились в ноль – и тысячи лопат
воспряли духом, зная что им делать.
В пласты врезались с хрустом ножевым,
бросали вниз подтаявшие глыбы,
а чудилось, что плыли, тяжелы,
по тротуарам сказочные рыбы.
В привычный шум вливался снежный гул,
и тысячи зевак не без бравады
картинно восклицали: «Караул!»
и выходить боялись из парадных.
Им слышалось – как, будто от басов
до сочных баритонов, выше, выше,
на тысячи кошачьих голосов
свободно пели питерские крыши.
***
… а в Питере – зима, и новый дождь,
и небо, посеревшее от громких
взъерошенных ворон. По самой кромке
волнистой мостовой почти плывешь –
промокший и растрепанный, как те,
сидящие с утра на черных ветках
старинных лип. А дождь прицельно, метко
бьет в спину в предрассветной темноте.
Границы исторических домов
сужаются, волнуясь. Колет сердце –
в том доме делал радио Попов,
а здесь на революцию звал Герцен.
Подумаешь простецки: «Знать кабы –
сидел бы на печи, писал в тетрадке,
что в Питере – две трети, слышь, воды,
истории – лишь треть.
В сухом остатке".
***
Вороны вызывают интерес –
нет, каковы их питерские нравы!
Не прохрипят: «Карлуха, ты – балбес!»,
а молвят: «Карл Иваныч, вы не правы!» -
и шаркнут лапкой, глядя сквозь пенсне.
Вдруг вспомнишь кадры старой киноленты
о жизни – той, прекрасной как во сне.
Вороны - что с них взять?
Интеллигенты.