Над заброшенным садом кружат облака и вороны,
Покосившийся дом - как призрак прошедших дней.
Уходи же теперь ты на все на четыре стороны,
Но ко мне возвращаться не смей.
Века вечные люди грешили и ныне грешат,
Кто-то головы рубит, и совесть его не гложет.
Кто-то любит, до боли, и так, что на сердце пожар -
Но того, кого вовсе любить и не может.
Обгоревшая ночь чёрным снегом рассыпалась по полю,
Не гадай, не ходи за ворота, не думай, что встретимся.
Не тоскуй и не пой у засохшего тополя,
Моё имя на сердце твоём несходящей отметиной.
В чёрном бархате боли рассыпались звёздочки слов,
Юркий месяц по-лисьи прищурился с краю заката.
В моём доме, как в поле - ни крыши, ни стен, ни углов.
Тем, кто сам ошибался, так просто искать виноватых.
Оловянное сердце на талом снегу за околицей,
Пусть замёрзнет, сгорит, зачерствеет - мне всё одинаково.
Пусть любовь, что томилась годами печальной невольницей,
Улетает и в поле теряется точкою, семенем маковым.
Я кричу в опустевшее небо почти что без отдыха,
Кто теперь будет мною: привычно весёлой и светлою?
Мои мысли, твой голос, твой смех - пёстрым ворохом
Закружат - и исчезнут, как сны предрассветные.
Уходи, пока вьются туманы белёсыми змеями,
Пока имя моё зарастает полынью высокою.
Уж над заводью ветрами клятвы твои поразвеялись,
Уходи, пока спят в теремах моих зоркие соколы.
Уходи поскорей, пока спят мои верные гончие,
Пока след твой метель заметёт и укроет молчанием.
Этот мир слишком мил мне, чтоб так в одночасье закончиться,
Ты мне слишком никто, чтобы стать для него окончанием.
Мне бы песни слагать, мне б стать лирой, и прялкой, и молотом,
И творить, создавать всё, что может создать человек.
Только руки мои были раньше наполнены золотом,
А теперь в них снег.