Во времени почти что оном
Бомонд закусывал лимоном
Приснотекущую текилу.
В умах был по иному голод,
А на задворках серп и молот
Вещал о том, что раньше было.
Должно быть, весил больше тонны
Громоздкий, железобетонный
И по-советски угловатый,
Но вес ничтожен для бомонда,
Когда в ходу иная мода
И упоенье Бхагаватой.
Индусский дух в пуху и перьях
Принёс на Русь "блаженный" Рерих,
Суля полёт к небесным сферам.
И не могла мешать нисколько
Интеллигентская "прослойка"
Шуметь многоязычным верам.
Как будто бы стояли в храме,
Живились Божьими Дарами,
А после шли к гадалке "в келью"
За панихидой по "застою"...
Где упоение мечтою,
Там быть и позднему похмелью.
Сперва от сказки коммунизма
В узилище экуменизма
Стопы направили без тени
Сомнений, к просветлённым близясь,
Но кризис набегал на кризис –
Настал черёд иных стремлений.
Своя рубашка к телу ближе.
Свечей церковных свечи биржи
Для многих стали интересней.
Стиралась в крошево эпоха,
А монумент, поросший мохом,
Всё оставался ношей крестной.
"Мы рождены, чтоб сказку сделать..."
Ужели, Пресвятая Дева,
Христов Закон не лучше сказки?
Но в разуме хмельном и томном
Тоска по железобетону
Живёт подспудно, без огласки.
С тех пор, как мор пришёл на Припять,
О том, какую ношу выбрать,
Не мыслил лишь умалишённый:
Не лучше ли, чем чужебесье,
Страны советской перекрестье? –
Вопрос, пока не разрешённый.
В глубинах трещин монумента
Тревожил души неумело
Железных рёбер скрытый скрежет.
И серп, наточенный на нивы,
И грозный молот молчаливо
Всё ждали тружеников прежних.
В тени вселенской непогоды
Нищали нивы и заводы
Страны всеобщей и ничейной...
Но внемля разуму, быть может,
Разъединим мы серп и молот
Для прежних их предназначений.