засыпай измученное дитятко
я спою тебе самую сладкую колыбельную
не ложись у края, чтобы не украли,
укрывай одеялом босые пятки,
и не просыпайся хотя бы до понедельника
ночь страшна, под кроватью сто рук обрубленных,
лиц обугленных,
глаз краснючих или белёсых,
говорят, что хотят быть тебе подругами,
залезают в кровать без спроса;
Василисушка вот решила пожить с Кощеем,
раз — и посадила его на шею,
и несла над полями, над реченьками кисельными,
замело её снегом где-то на крайнем Севере,
и с тех пор Кощей всё зовет свою Василисушку,
чтоб любить её — то есть выпотрошить и высушить,
всё горюет над вмёрзшей во льды и по спальням рыскает,
засыпай поскорее, чтоб не стать его Василисою;
баю-баюшки, свет очей моих затуманенных,
сплав отцовского гнева и причитаний маминых,
пусть приснятся тебе церквушки в селе на Пасху,
и ведро ежевики и чай из железной кружки,
и трава что намокла и мягко скользит меж пальцев,
и смешные рассказы соседской девчонки-врушки
я пока ещё тут, и я преданно стерегу,
не пущу ни Кощея, ни Змея, ни Баб Ягу,
не пущу сюда ни козляточек, ни волков,
ни красивых Иванушек-дураков,
пусть за дверью скребутся хищно с утра и д; ночи
только ты засыпай давай уже, мой
милёночек.