и не было больше влечения к зиме, потерявшей наряд,
минорно сейчас вдохновение. и стих, будто глупый обряд,
творю, ни на что не надеясь, за окнами дождь да печаль.
глинтвейном придуманным греясь, сжимаю в ладонях хрусталь
своих заштампованных мыслей о том, что зима не зима,
у кошек семь, вроде бы, жизней, им можно прожить без вина
в такой бестолковой вселенной, в которой по коже мороз
от чувств, ожиданием пленных, от терпких, в ночи, папирос.
смотрю в монитор, будто в омут. за строчкой ложится строка,
и стих в белом шуме не тонет, и крепче сжимает рука
хрусталь разбежавшихся мыслей, кроша до порезов бокал.
я помню 20-й год крысы. и год 21-й.
финал.
успех завершившейся драмы угоден, наверно, зиме,
на выходе, первыми, дамы, за ними коты.
в декабре
мне хочется выпить за (с)нежность, за белую (с)нежность любви.
зимой отыграв неизбежность далекой далекой весны.