СКАЗКА ПРО ЦАРЯ, ШУТА И ВЕДЬМУ
Жил когда-то царь Матвей.
Не найти царя правей.
Царского величия
Пруд пруди в наличии
Было в оном от речей:
«Царь великий, свет очей!»
И любил Матвей турниры,
Пикники под звуки лиры,
Фейерверки под луной,
И балы — любой ценой.
Всякий раз кутёж и праздник
Сотворял ему проказник,
Острослов и баламут,
Молодой, но ушлый шут.
Так беспечно и безбедно,
Лишь с утра бывая бледным,
Царь прожил лет сорок пять.
А потом решил опять
Вспомнить молодость — жениться
На молоденькой девице.
Это был отважный ход,
Ведь пора продолжить род.
Тут же весть благую эту
Понесли гонцы по свету.
На смотрины в тронный зал,
Разодеты, как на бал,
Приходили баронессы,
Сеньориты и принцессы.
Но Матвею всё не так,
Все они ценой пятак!
То бледна, то угловата,
То улыбка глуповата,
То одета не с плеча.
Царь серчает сгоряча:
«Мне нужна такая дева,
Чтобы с виду королева,
Чтобы все сказали — ах!»
В это время в тех краях
Проживала старица
Вовсе не красавица,
Кособока и страшна.
Но зато могла она
Без труда оборотиться
Кем угодно, даже птицей.
И подумала карга:
«Мы с царём — два сапога,
Лучше он не сыщет пары.
Глянем, как пируют бары,
И проверим заодно
Есть ли у богатства дно».
И она: «Уйди былое,
Дай мне тело молодое, —
Прошептала на свечу. —
Я царицей стать хочу!»
И наутро на смотрины
Входит дева, как картина,
Величава и стройна.
Вот из-за такой война
Приключилась в древней Трое.
Краше королевы втрое:
Гордый профиль, томный взгляд,
Шитый золотом наряд,
Декольте и самоцветы.
Лишь, волнуясь, по паркету
Зашуршал заморский шёлк,
Зал остолбенел и смолк.
Все невесты и вельможи
Стали обликом похожи.
Впрочем, есть ли прок в словах?
Что она, бесспорно, — ах,
Царь скорее прочих понял,
И уже привстал на троне...
Но совсем некстати тут
Из-за трона вылез шут,
Словно чёрт из табакерки.
«Ты бы, Мотя, для проверки, —
Прошептал царю дурак. —
Разузнал бы что да как,
Расспросил бы это чудо,
Кто такая и откуда?»
Царь махнул в ответ ему,
И — неясно почему,
Но вопросы прохиндея
Вдруг слетели с уст Матвея.
«Кто ж такая, вы, пардон?
И откуда?» — ляпнул он.
Гостья, бровь приподнимая,
Отвечает: «Кто такая?
Разве не видать по мне?»
Царь расшаркался вдвойне:
«Я спросил на всякий случай...»
И подумал: «Гад ползучий,
Подучил чинить расспрос.
Ну бездельник, жди разнос!»
Не в пример придворным слугам,
Этот «гад» царю был другом.
При дворе считались с ним.
Правда, балагур и мим
Нос совал куда не надо,
Даже в спальни без доклада.
И приспешнику проказ
Всё прощалось. Но сейчас
Был Матвей взбешён от гнева.
Вдруг бы отказала дева?
Выходило, что дурак
Чудом не расстроил брак!
Слава Богу, что девица
И не думала сердиться.
Ей хотелось до венца
Приукрасить вид дворца.
А жених, к блаженству близок,
Исполнял её капризы.
А капризам нет числа.
Все убрали зеркала:
«Дверь в потусторонний мир,
Искажается эфир»;
Заменили люстры в залах:
«Велики;, а света мало»,
И персидские ковры:
«Маловаты и стары...»
И царю не до тревоги,
Что в стране растут налоги;
Что дворцовая казна
Оказалась не без дна;
Что досадуют бояре:
«Отче, быть кровавой сваре!»
Зачарован, ослеплён,
Ничего не видел он.
А невеста, дни листая,
Одевалась в горностаи,
Веселилась от души
И купалась в роскоши.
Всё у ведьмы было ладно,
Сыто-пьяно-шоколадно,
Только вот жених постыл,
Хоть чуть-чуть бы поостыл!
Потому в часы покоя
Мыслила она такое:
«Надо подыграть царю,
После свадьбы — уморю!»
А над всеми ними, в мрачном
Окружении чердачном
Горевал в соломе шут.
Он не зря томился тут,
И недаром был всклокочен.
Видеть царь его не хочет.
Из-за гостьи — в первый раз! —
Он прогнал фигляра с глаз.
Думал шут уже дней десять,
Как его девица бесит:
«Гнёздышко себе свила,
Убирает зеркала,
И ковры... и люстры даже!
Ей бы шлейф измазать в саже».
Всем известно, в изразцах
Уши есть у стен дворца,
И глаза — на всякий случай.
И придумал гад ползучий,
Негодяй, нахал и плут,
Проследить за девой шут.
И увидел он такое:
Как легла в своих покоях,
Сняв парчу и жемчуга,
На перину спать — карга!
Долго за полночь угрюмо
Думал шут такую думу:
«Царь влюблён, и, слово дам,
Не поверит про мадам.
А верней, за слово это
Он сживёт меня со света.
Но и медлить тут нельзя!
Ведьма выбьется в ферзя,
Если царь ей станет мужем.
И тогда случится хуже...»
А к утру след молодца
Испарился из дворца.
Вот однажды в день воскресный
В настроении чудесном
Лишь проснулся царь Матвей,
На доклад спешит лакей:
«Ваша светлость, там хлопочет...
Не пойму, чего он хочет,
Всё талдычит басурман:
Мой иметь надъёжный плян!
Ясно только — иноземец,
Итальянец или немец.
Что же с иноверца взять».
Государь велит: «Принять!»
И невеста встала рядом,
Чужака окинув взглядом.
В необъятный плащ одет,
Набок — чёлка и берет,
За спиной походный ранец.
Сразу видно — иностранец.
Значит, не из озорства
Гость коверкает слова.
Но понять, чего он хочет,
Было им не трудно, впрочем.
«Про невеста короля
Много говорить земля.
Мой художник. Вас на пару
Я изобразить недаром».
Сотворив чудной поклон,
Дальше речь продолжил он:
«Мой позировать не надо,
Мой один хватило взгляда.
Я напишет лица вас
Как живые, без прикрас».
Царь целует деве руку:
«И минутную разлуку
Я не в силах превозмочь.
Буду я и день, и ночь,
В счастье, радости и горе,
В добром здравии и хвори
Любоваться на портрет.
Ты согласна... или нет?»
А в ответ: «Ну что же, Мотя,
Пусть рисует, я не против».
День проходит, два и три,
А художник: «Нет смотри!
Мой работать, цвет не ярок,
Это к свадьба вас подарок».
И малюет день деньской,
Заперевшись в мастерской.
И случился день отрадный.
Царь надел костюм парадный.
«Ждёт большое счастье нас», —
Думал он в заветный час.
А невеста, выйдя в залу
В белом платье с розой алой,
Под руку взяла царя:
«Как всё мило...» — говоря.
Вдруг художник, как своим,
Без акцента молвил им:
«Молодые, встаньте ближе,
Вы готовы, как я вижу.
Полюбуйтесь на портрет.
Ну-ка слуги, дайте свет!»
И срывает покрывало,
Что картину укрывало.
Только вышло, что прохвост
Молодым подсунул в рост
Зеркало взамен портрета!
Там невеста... как же это?
В отражении она
Кособока и страшна!
Царь кричит: «Да что такое,
Это зеркало кривое!»
И такой поднялся крик,
Что колдунья в тот же миг,
Наскоро шепнув заклятье,
Испарилась вон из платья.
И вороной из окна
Улетела прочь она.
Но, на грех, дурная птица,
Перед тем как удалиться,
Громко прокричала: «Кар-р-р!»
Тут царя хватил удар...
А художник крикнул свите:
«Срочно лекаря зовите»,
Да и снял наряды плут.
Оказалось — это шут!
***
Нет, коварная старушка
Не вернулась жить в избушку.
Как надеть худой халат,
После царских-то палат...
Утешаясь, что ворона
С головы царя корону
Взмахом чёрного крыла
На пол уронить смогла,
Ведьма после свадьбы птицей
Покружила над столицей,
Да и скрылась без следа.
В никуда и навсегда.
Сетуя на злую долю,
Царь Матвей был долго болен.
Но со временем окреп,
Полюбил горбушкой хлеб,
Ароматный чай с душицей,
И не думает жениться.
Но, впадая в полусон,
Вспоминал нередко он
Пикники под звуки лиры,
Танцы, рауты, турниры,
И купанье неглиже.
«Нет, не те... не те уже
Нынче балы маскарады... —
Он вздыхал под звон цикады. —
В наше время жгли цари
Фейерверки — до зари».
Кстати, и от дел вельможа
Отошёл однажды тоже.
Царством заправляет шут.
Он, как прежде, баламут,
Но справляется на славу!
И сумел спасти державу
Так, что царская казна
Ныне доверху полна.
Правда, этому не рады
Шаркуны и казнокрады.
Но они напрасно ждут,
Что им станет другом шут.