Как трудно писать о Цветаевой! Вроде бы все всё знают, и стихами восторгаются, и причудами судьбы, и ужасный конец её всем известен. Но чем больше я её читаю, тем сильнее чувствую, как вопросы мои изменяются. Для меня в первую очередь интересны её стихи, но это человек-эпоха, нужно представлять хотя бы частично, откуда что взялось. Все можно понять, и пылающую натуру, и влюбленности, и измены. Но для меня только два главных вопроса: почему у неё так сложились отношения с детьми, и почему, обладая знанием и чуйкой, она всё-таки вернулась в СССР? А последний вопрос в развернутом виде можно переформулировать так: откуда вокруг неё такое сонмище шпионов, убийц, предателей? Это же всё её среда и самые близкие люди. Это приметы времени, это ей так везло или это так или иначе её выбор?
Мне нравится, что Вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не Вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной —
Распущенной — и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.
Мне нравится еще, что Вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не Вас целую.
Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем ни ночью — всуе…
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!
Спасибо Вам и сердцем и рукой
За то, что Вы меня — не зная сами! —
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце не у нас над головами,
За то, что Вы больны — увы! — не мной,
За то, что я больна — увы! — не Вами.
1915 г
Марина Ивановна Цветаева, 1892-1941 - русская поэтесса Серебряного века, родилась 26 сентября 1892 года в Москве. Её отец, Иван Владимирович, профессор Московского университета, известный филолог и искусствовед, был директором Румянцевского музея и основателем Музея изящных искусств, нынешний ГМИИ им. А.С. Пушкина. Мать, Мария Мейн (по происхождению — из обрусевшей польско-немецкой семьи), была пианисткой, ученицей Николая Рубинштейна. Бабушка М. И. Цветаевой по материнской линии - полька Мария Лукинична Бернацкая. У Марины были младшая сестра Анастасия, единокровные брат Андрей и сестра Валерия.
В 1899—1902 годах Цветаева училась в Музыкальном Общедоступном училище В. Ю. Зограф-Плаксиной в классе фортепиано. От отца Цветаевой передалась любовь к античной мифологии, впоследствии отразившаяся в её стихах. В 1901—1902 годах училась в Четвёртой женской гимназии. Осенью 1902 года у Марии Александровны Цветаевой обнаружили туберкулёз, и семья уехала за границу, так что Марина попала на Итальянскую Ривьеру, жила в Нерви близ Генуи. В 1903—1904 годах Цветаева училась во французском пансионе сестёр Лаказ в Лозанне, в 1904—1905 годах — в пансионе сестёр Бринкман во Фрайбурге. На образование детей родители денег не жалели.
В конце лета 1905 года Цветаевы вернулись в Россию. Марина вместе с матерью и сестрой Анастасией жила в Ялте. Летом 1906 года И. В. Цветаев перевёз их в Тарусу, где 5 июля Мария Александровна скончалась. В сентябре 1906 года Марина Цветаева поступила в женскую гимназию им. В. П. фон Дервиз, из которой через полгода была исключена за свободомыслие и дерзость. Не прижилась она и в гимназии А. С. Алфёровой. В сентябре 1908 года поступила в гимназию М. Т. Брюхоненко, которую и окончила через два года.
Летом 1909 года Цветаева предприняла первую самостоятельную поездку за границу. В Париже она записалась на летний университетский курс по старофранцузской литературе. Осенью 1909 года Цветаева посещала лекции и клубные собрания при издательстве московских символистов «Мусагет». В 1910 году Цветаева напечатала в Товариществе типографии А. И. Мамонтова первый сборник стихов — «Вечерний альбом». Её творчество заметили знаменитые поэты: Валерий Брюсов, Максимилиан Волошин и Николай Гумилёв.
В конце 1910 года в Москве Цветаева познакомилась с Максимилианом Волошиным, и он пригласил её в Крым. В следующем году она посетила волошинский «Дом поэтов» в Крыму. В Коктебеле, в мае 1911 года Цветаева познакомилась с Сергеем Эфроном. 29 января 1912 года они обвенчались в церкви Рождества Христова в Малом Палашёвском переулке. В сентябре того же года у Марины и Сергея родилась дочь Ариадна (Аля). Последующие годы, вплоть до революции, семья неоднократно проводила лето в Крыму на даче Волошина. Впоследствии в эмиграции Цветаева вспоминала, что это было самым счастливым временем её жизни.
В октябре 1914 года Цветаева познакомилась с поэтессой и переводчицей Софией Парнок; их романтические отношения продолжались до 1916 года. Цветаева посвятила Парнок цикл стихов «Подруга». Цветаева и Парнок расстались в 1916 году, и Марина Цветаева вернулась к мужу Сергею Эфрону. Отношения с Парнок Цветаева охарактеризовала как «первую катастрофу в своей жизни».
Летом 1916 года Цветаева приехала в город Александров, где жила её сестра Анастасия Цветаева с гражданским мужем Маврикием Минцем и сыном Андреем. В Александрове Цветаевой был написан цикл стихотворений («К Ахматовой», «Стихи о Москве» и другие), а её пребывание в городе литературоведы позднее назвали «Александровским летом Марины Цветаевой».
В 1917 году Цветаева родила дочь Ирину. Отношение матери к дочери граничило с жестокостью. Так, она привязывала маленькую Ирину к ножке кровати, чтобы та не добралась до помойного ведра. После чего уходила со своей старшей дочерью из дома, чтобы накормить её у друзей. В 1919 году в стране стало трудно жить всем, плюс еще то, что Цветаевой не хотелось браться за «скучную» работу или распродать своё имущество. В доме часто не хватало еды, и обе дочери поэтессы были отправлены в приют, где Ирине часто не хватало еды. А когда мать навещала своих дочерей, как внимание, так и угощения доставались старшей сестре. В итоге Ирина умерла в три года в приюте в Кунцево.
Годы Гражданской войны оказались для Цветаевой очень тяжёлыми. Сергей Эфрон с 1918 года служил в рядах Добровольческой армии на юге России. Цветаева жила в Москве, в Борисоглебском переулке, с 1918 года работала в Информационном отделе Комиссариата по делам национальностей (Наркомнац) и в других местах. В эти годы появился цикл стихов «Лебединый стан», проникнутый сочувствием к белому движению.
С января 1921 года Цветаева регулярно посещала литературные вечера Всероссийского союза поэтов, где выступала с чтением своих стихов. В марте 1921 года началась многолетняя дружба Цветаевой с князем Сергеем Волконским.
После окончания гражданской войны, Эфрон попал в Константинополь, потом он переехал в Прагу, где стал студентом Карлова университета. Там его отыскал находившийся в заграничной командировке Илья Эренбург и передал ему письмо от Цветаевой. В июле Цветаева, также через Эренбурга, получила первое за 3,5 года письмо от мужа. Цветаева мечтала уехать к мужу, и она к нему уехала. 11 мая 1922 года Цветаева с дочерью выехала из Москвы (из Борисоглебского переулка, 6, сейчас здесь музей Цветаевой) и три года жила в предместьях Праги.
В Праге наступил тяжелейший момент в их взаимоотношениях. Она встретила и полюбила Константина Родзевича. Эфрон пишет Волошину в 1923 году: «Марина – человек страстей. Гораздо больше, чем раньше, до моего отъезда. Отдаваться с головой своему урагану для неё стало необходимостью. Кто является возбудителем этого урагана сейчас неважно. Человек выдумывается, и ураган начался. Сейчас всё серьезно, результат встречи с моим другом по Константинополю и Праге, человеком, который долго был встречаем ей с насмешкой. Она рвалась от одного к другому, похудела, и наконец объявила мне, что уйти от меня не может, ибо сознание, что я где-то нахожусь в одиночестве, не даст мне состояния не только счастья, но просто покоя. Но все мысли её сейчас о другом, она живет сейчас стихами к нему». Эфрон был в отчаянии, её любовью был Константин Болеславович Родзевич. В Чехии Цветаевой написаны две гениальные поэмы «Поэма Горы» и «Поэма Конца», посвящённые Константину Родзевичу. Она не знала тогда, что Родзевич разведчик, что он работает на Советский Союз.
Среди эмигрантов, особенно в среде офицеров, которые группировались вокруг «Союза возвращения на родину», были люди, прошедшие войну на стороне белых, но которые не могли жить без России, они мечтали о Москве, и они работали на Москву и на разведку. Он знал, что его любила Цветаева, но связь эта длилась недолго, роман кончился к 1924 году, но отношения продолжались. Все письма Цветаевой к нему, он сохранил и передал их Ариадне Эфрон.
Цветаева не могла представить себе, что Верочка Гучкова, дочь министра Временного правительства, влюбленная всю жизнь в Родзевича, тоже разведчица. Она ничего этого не знала. Жизнь в Париже в начале 30-х годов была для Цветаевой очень тяжелой, фактически у нее были противоположные с мужем взгляды. Он постоянно писал сестре в Москву только одно: «Я не могу без Москвы, я не могу жить без России, хочу стать советским гражданином». В 1931 году он подаёт заявление в Советское посольство о приобретении советского гражданства. Он хочет быть в Москве, Москва ему снится. Цветаева от этого отстраняется совсем. Она об этом ничего не хочет знать, она в ужасе, что он втянул Ариадну.
В 1925 году после рождения сына Георгия (они звали его Муром) семья перебралась в Париж. Цветаева целые дни проводила в готовке, в стирке, у неё были натруженные руки, она безумно любила своего сына, Мура, занималась им и уходила в себя. Марина Цветаева вспоминает: «Никто не может вообразить бедности, в которой мы живём. Мой единственный доход — от того, что я пишу. Мой муж болен и не может работать. Моя дочь зарабатывает гроши, вышивая шляпки. У меня есть сын, ему восемь лет. Мы вчетвером живём на эти деньги. Другими словами, мы медленно умираем от голода».
В 1928 году в Париже выходит последний прижизненный сборник Цветаевой - «После России», включивший в себя стихотворения 1922-1925 годов. Позднее Цветаева пишет об этом так: «Моя неудача в эмиграции - в том, что я не эмигрант, что я по духу, то есть по воздуху и по размаху —-там, туда, оттуда…». В отличие от стихов, не получивших в эмигрантской среде признания, успехом пользовалась её проза. Я не буду много распространяться о прозе, в основном это воспоминания, о Волошине, Кузьмине, Белом и др.
Несмотря на это, она противилась желанию мужа, который уже принял твёрдое решение вернуться в СССР. Его поддерживала дочь Цветаевой, Ариадна. В семье постоянно возникали споры на тему возвращения в Россию. Цветаева считала, что прежней России больше не существует и возвращаться некуда. Она писала в своих стихах: «Можно ли вернуться в дом, который — срыт?». Теперь можно найти мнения, что Цветаева вернулась из-за ностальгии и берёзок, это не так. Всё было проще и хуже, это был «тупик».
А Вера Гучкова, которая вышла замуж за английского журналиста Роберта Трайла, и стала Верой Трайл, ездила в Москву, училась там в разведывательной школе, где подружилась с Николаем Ивановичем Ежовым, она была курьером. Именно Ежов её спас, когда однажды вызвал её и сказал ей о том, чтобы она немедленно покинула Москву. Через два дня она уехала в Париж и привезла огромную сумму денег, 100 тысяч франков, которые вручила матери убийцы Игнатия Рейсса. Игнатий Рейсс (настоящее имя Натан Маркович Порецкий) был разведчик, который работал на Москву, но потрясённый процессами над Бухариным, над Тухачевским, над Каменевым, над Зиновьевым, потрясенной компанией, которая поднималась в Советском Союзе против Троцкого, написал открытое письмо Сталину, что он презирает его, что он могильщик великой идеи, и это письмо передал в Советское посольство, прекрасно понимая, что может случиться. Но он не думал, что всё случится так быстро. Через несколько дней Игнатий Рейсс был убит. Его убили в Лозанне, одним из организаторов этого убийства был Сергей Яковлевич Эфрон. Ему помогли бежать, и он бежал. Он встретился с женой и сыном, ничего им не сказал, поехал в Гавр, сел на пароход и уехал в Москву. (1937 год). Тот же Сергей Эфрон с Николаем Клепининым и Верой Тайл организовывали убийство сына Троцкого, Льва Седого, его должны были убить в Антибах, на юге Франции. Это не произошло только потому, что он заболел. Цветаева оставалась в Париже, уезжать она не хотела.
О Троцком и убийстве его детей – особый разговор, но всё было в крови. Раньше всех ситуацию осознала Вера Трайл, которая уехала в Англию. После смерти мужа она становится очень богатой женщиной. Она умерла в 87-м году, и ненавидела Советский Союз. Есть переписка Веры Трайл и Константина Радзевича, который умер в 89-м году в доме престарелых под Парижем. Он любил Веру Трайл, а Цветаеву – нет. Она писала ему: «Мы сотворили с тобой столько зла во имя добра, во имя идеи, я это давно поняла, а ты нет, и ты уже старый, больной, никому не нужный, лишний человек, живешь в этом пансионе, и всё равно ты убеждён, что идея коммунизма – великая идея, ты – болван!» В переписке оба они цитировали Цветаеву, которую хорошо знали и удивлялись, как в те годы она была прозорливее других. Она ведь всё узнала в Париже, когда её допросили в полиции.
На Цветаеву сильно воздействовала атмосфера, сложившаяся вокруг неё из-за деятельности мужа. Эфрона обвиняли в том, что он был завербован НКВД и участвовал в заговоре против Льва Седова, сына Троцкого. Это было страшное время в Париже, когда с ней никто не общался. Её обходили стороной, когда она стояла в русской церкви, от неё как от прокаженной отворачивались. Она ждала получения советского паспорта. Оставаться здесь она больше не могла, и она предвидела, что её ждёт в России, она знала, что в Россию ей ехать нельзя. Все участники этих убийств людей, неугодных власти, в частности, близких Троцкого и самого Троцкого, были арестованы и расстреляны, но ирония в том, что их всех обвинили в троцкизме. Никто из них на суде себя виновным не признал, хотя в ходе следствия все признались. Их били и пытали. На суде Сергей Эфрон сказал (сохранился протокол): «Я никогда не был шпионом. Я был честный разведчик, который работал во имя своей страны». Их всех спрашивали о Цветаевой, и все они отвечали, что Цветаева тут ни при чём, что она была далека. Им напоминали о «Лебедином стане», они говорили, да, она не любила большевиков, но она ни с кем не общалась, не совершала никаких поступков и была в стороне.
Первой получила возможность вернуться на родину Ариадна, 15 марта 1937 года она выехала в Москву. Далее, в Советский Союз едет Цветаева с сыном. Из Гавра на пароходе в Ленинград, затем - в Москву. На Ленинградском вокзале её и её сына Мура встречали Ариадна и Самуил Гуревич, самая большая любовь Ариадны Эфрон. Тогда он работал в журнале «Ревю де Моску», он был расстрелян в 1952 году, уже под конец Сталинской власти. Цветаева к нему очень хорошо относилась, обожала его, хотя он был любовником её дочери Али при живой жене. Когда Алю сослали в лагеря – у Самуила Гуревича всё пошло в гору, когда выпустили – его расстреляли. Она и понятия не имела о том, что когда-то Самуил Гуревич был приставлен к Ариадне Эфрон, он был работником НКВД. После приезда Цветаева поехала в Болшево на дачу НКВД (ныне Мемориальный дом-музей М. И. Цветаевой в Болшево). Она не знала, что ее сестра Анастасия Цветаева в тюрьме с 1937 года, не знала, что ее племянник в тюрьме. Фактически в Болшево она жила под домашним арестом: она не могла приезжать в Москву. В доме в одной комнате жили Эфроны, в другой - семья Клепининых, муж с женой. Обе семьи обедали вместе только по воскресеньям. Цветаева была хмурая, Сергей Яковлевич сильно переживал. Всё то, что она предвидела – произошло. 27 августа 39 года в Болшево была арестована Аля, за ней приехали и увезли, Аля даже не обернулась, чтобы попрощаться с матерью, плакала, но не повернула головы. 10 октября увезли Сергея Эфрона, больше Цветаева его не видела, он был расстрелян в октябре 1941 года, уже после её смерти, то ли на Лубянке, то ли в Орловском централе. Ариадна после пятнадцати лет заключения и ссылки реабилитирована в 1955 году.
Через месяц, в ноябре, были арестованы Клепинины. Цветаева уже тогда понимала, что Клепинины и Эфрон, это разведчики, которые провалились во Франции, они были вызваны сюда, и арестованы через некоторое время. На следующий день после их ареста она вместе с сыном уехала в Москву. Она жила у Елизаветы Яковлевны Эфрон, сестры Сергея, она свою жизнь описала: «Я сплю на двух самых больших сундуках и корзине». Потом Цветаева уехала в Голицыно, в санаторий Союза писателей. Она там столовалась, еду ей давали на одного человека, а ей нужно было кормить сына.
Цветаева много переводила, причем с разных языков, ей нужны были деньги. Она ездила по тюрьмам, где сидели Ариадна, и Сергей Эфрон, и привозила им раз в неделю передачи. Сначала в одну тюрьму, где сидела Ариадна, потом в Бутырки, где сидел Эфрон. Ни Толстой, ни Эренбург помочь ей не могли, с Пастернаком она не общалась, хотя, когда он узнал о её смерти, сильно переживал. Но главное, она осталась одна, была она и её сын, а сын был странным человеком. Он был молодой, он грубил матери, у него была иллюзия, что он вернётся в страну, которая дарит миру радость, а здесь он встретился с горем и бедой, он потерял отца и сестру. Но Цветаева страстно любила Мура, она сосредоточилась на нём, она возилась с ним, а к дочери она охладела. О Пастернаке и Муре – ниже.
Война застала Цветаеву за переводами Федерико Гарсиа Лорки. Работа была прервана. Восьмого августа Цветаева с сыном уехала на пароходе в эвакуацию и прибыла в Елабугу. В Чистополе, где в основном находились эвакуированные литераторы, Цветаева получила согласие на прописку и оставила заявление: «В совет Литфонда. Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда. 26 августа 1941 года». Ей отказали. Последнюю ночь в Чистополе провела в общежитии писателей в комнате Жанны Гаузнер, с которой была знакома по Москве. 28 августа она вернулась в Елабугу с намерением перебраться в Чистополь. И 31 августа 1941 года она наложила на себя руки (повесилась) в доме Бродельщиковых, куда вместе с сыном была определена на постой. Оставила три предсмертные записки: тем, кто будет её хоронить (эта записка «эвакуированным»), Асееву с сёстрами Синяковыми и сыну. Оригинал записки «эвакуированным» не сохранился (был изъят в качестве вещественного доказательства милицией и утерян), её текст известен по списку, который разрешили сделать Георгию Эфрону.
Записка сыну:
Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик.
Записка Асеевым:
Дорогой Николай Николаевич! Дорогие сестры Синяковы! Умоляю вас взять Мура к себе в Чистополь — просто взять его в сыновья — и чтобы он учился. Я для него больше ничего не могу и только его гублю. У меня в сумке 450 р. и если постараться распродать все мои вещи. В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы. Поручаю их Вам. Берегите моего дорогого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите как сына — заслуживает. А меня — простите. Не вынесла. МЦ. Не оставляйте его никогда. Была бы безумно счастлива, если бы жил у вас. Уедете — увезите с собой. Не бросайте!
Записка «эвакуированным»:
Дорогие товарищи! Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто сможет, отвезти его в Чистополь к Н. Н. Асееву. Пароходы — страшные, умоляю не отправлять его одного. Помогите ему с багажом — сложить и довезти. В Чистополе надеюсь на распродажу моих вещей. Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мной он пропадет. Адр. Асеева на конверте. Не похороните живой! Хорошенько проверьте.
Марина Цветаева была похоронена 2 сентября 1941 года на Петропавловском кладбище в г. Елабуге. Точное расположение её могилы неизвестно. На южной стороне кладбища, у каменной стены, где находится её затерявшееся последнее пристанище, в 1960 году сестра поэтессы, Анастасия Цветаева, «между четырёх безвестных могил 1941 года» установила крест с надписью «В этой стороне кладбища похоронена Марина Ивановна Цветаева». В 1970 году на этом месте было сооружено гранитное надгробие. Позднее, будучи уже в возрасте за 90, Анастасия Цветаева стала утверждать, что надгробие находится на точном месте захоронения сестры и все сомнения являются всего лишь домыслами. С начала 2000-х годов место расположения гранитного надгробия, обрамлённое плиткой и висячими цепями, по решению Союза писателей Татарстана именуется «официальной могилой М. И. Цветаевой». В экспозиции Мемориального комплекса М. И. Цветаевой в Елабуге демонстрируется также карта мемориального участка Петропавловского кладбища с указанием двух «версионных» могил Цветаевой, по так называемым «чурбановской» версии и «матвеевской» версии. Среди литературоведов и краеведов единой доказательной точки зрения по этому вопросу до сих пор нет (этот фрагмент я включил, поскольку это официальная информация).
Православие запрещает отпевание самоубийц, но разрешить его может в особом случае правящий епископ, и в 1990 году патриарх Алексий II дал благословение на отпевание Цветаевой. Основанием послужило прошение к патриарху группы верующих, включая сестру Анастасию Цветаеву и диакона Андрея Кураева (ныне объявленного Минюстом РФ врагом народа). Отпевание состоялось в день пятидесятилетия кончины Марины Цветаевой в московском храме Вознесения Господня у Никитских ворот
О Муре.
О Муре нужно отдельно написать. Дело в том, что Георгий был единственным и горячо любимым сыном Марины Ивановны Цветаевой, и он был очень странным человеком, несомненно, талантливым человеком. Он рос в семье, где у родителей были часто противоположные политические взгляды, и на него, несомненно, ужасающее впечатление оставляли измены и похождения матери. Отец был для него героем, и в конце концов он видел в Советском Союзе силу, которая принесет миру счастье, нужно только потерпеть. Он оставил после себя Дневники, они опубликованы, это два тома, 800 страниц в общей сложности (03.1940—08.1943).
Особенно интересно его описание начала войны и действия всех членов семьи Эфронов. «Сегодня я сдал свой приемник на почту, сказали, что вернут после окончания войны». О своей тогдашней жизни он пишет: «Бред, скука и сплошной бред. Что я здесь, собственно, делаю в обществе матери и двух старух, интересующихся кошками? Красота! Из рук вон плохое питание, гречневая каша и чёрный хлеб. С утра до ночи идиотские разговоры о еде, о пустяках, отвратительная скука, надоело. Всё меня раздражает, а мать в особенности». Он перечисляет все факторы, которые на него влияли в то время (уехали они из Франции в 1939 году). Он надеялся в России найти подходящую для него среду, знал, что здесь отец «в чести». Он считал, что после ареста Али и отца распад его личности завершился окончательно. 5.8.1941 он пишет: «Мать говорит, что лучше уехать в Татарию. Москву бомбят каждый день. Они едут в Елабугу, несмотря на то, что Мур не хочет и не соглашается. Они сняли комнату в квартире пожилой женщины, и Цветаева едет в Чистополь искать работы. «Мать совершенно вертится. Не знает, оставаться ли ей здесь или переезжать в Чистополь. Самые ужасные дни моей жизни я переживаю здесь, в этой глуши, куда меня затянула мамина глупость и несообразительность». 31 августа (пишет через 5 дней после события, то бишь, 5 сентября). За эти 5 дней произошло событие, потрясшее меня и перевернувшее всю мою жизнь, 31 августа мать покончила с собой, повесилась, узнал я это, придя с работы на аэродроме, куда меня мобилизовали, мать в последнее время часто говорила о самоубийстве. Оставила три письма: мне, Асееву и эвакуированным. Вечером приходил милиционер и доктор, забрали письма и тело. Получил справку. «Мария Ивановна была в полном здоровье».
Сам по себе этот дневник вызывает вопросы, парень, конечно, наделен литературным талантом и аналитическим складом ума. Это видно по тому, как он описывает некоторые вещи. Пишет зло и точно, и вам не кажется, что это мальчик, которому нет и 15 лет.
Роль Георгия в самоубийстве Цветаевой в 1941 году в Елабуге до сих пор не вполне ясна, но большинство биографов поэтессы сходятся во мнении, что она имела какое-то место. После смерти матери он переехал в Москву и был отправлен в эвакуацию в Ташкент. Там он быстро израсходовал деньги, ждал переводов от сестёр отца, голодал, одалживал, воровал, находился под следствием, получал помощь от Литфонда, от семьи Алексея Толстого, от сестёр отца и др. Когда в очередной раз возвратился в Москву, поступил в Литературный институт. Проучился недолго, его призвали в армию.
Служил сначала в трудовой армии, затем в регулярных войсках. В дневнике он написал:
«Я твёрдо уверен в успехе в жизни, который придёт в своё время, как и общая наша победа, – а её уже видно. Пока что работаю по писарской части, но завтра пойду в бой автоматчиком или пулемётчиком. Я абсолютно уверен в том, что моя звезда меня вынесет невредимым из этой войны, и успех придёт обязательно; я верю в свою судьбу, которая мне сулит в будущем очень много хорошего. …Я полагаю, что смерть меня минует, а что ранят, так это очень возможно».
7 июля 1944 года был тяжело ранен в бою под Друйкой и отправлен в полевой медсанбат. Точная дата и место смерти Георгия Эфрона неизвестны. Предположительно Георгия Эфрона похоронили на кладбище села Струневщино, расположенном между сёлами Струневщино и Друйка. Впоследствии его останки были перезахоронены в братскую могилу города Браслава (Витебская область, Белоруссия).
Борис Пастернак.
Удивительны отношения Марины Цветаевой и Бориса Пастернака, это два поэта первой величины, но вначале не привлекали друг друга, ни как люди, ни как поэты. Но отношения и переписка между ними была с 1917 по 1935 год. Это эпистолярный роман, наверное, единственный в своем роде, и вряд ли что-нибудь подобное будет у нас в литературе. И Цветаева, и Пастернак были москвичами и почти одногодками. Их отцы были профессорами, а матери – талантливыми пианистками, причем, обе – ученицами Антона Рубинштейна. И Цветаева, и Пастернак вспоминали первые случайные встречи как нечто не значительное. В 1917 году у Цветаевой было двое детей, и главной проблемой было накормить их, грубо говоря, нужно было выбирать, кому из них давать тарелку с супом. Так что тогда они жили совсем разной жизнью, и Цветаева была в два раза старше по реальной жизни. Первый шаг к общению сделал Пастернак в 1922 году, который, прочитав «Версты» Цветаевой, пришел в восторг и действительно был близок всё бросить и бежать к Марине. Дело в том, что он увидел в Цветаевой большого поэта. Оба они были женатыми людьми, но положение их было совсем разным.
Пастернак делает очень странные вещи. Ну во-первых, он читает письма Цветаевой жене, Евгении Лурье, Цветаева пишет ему, что это неумно. А он жене говорит, смотри, как меня надо понимать! И тут главное различие Цветаевой и Пастернака в этом эпистолярном романе, Цветаева любит Пастернака как мужчину, и это просто видно. А то, что Цветаева просит Пастернака не читать жене её письма, это не из-за того, что она чего-то боится, она понимает, что это оскорбляет Евгению Лурье. Во-вторых, его уход от Евгении Лурье. Получается, Пастернак говорит: Милая, ну ты не расстраивайся, что я тебя бросил, ну между нами всё равно так много осталось, но люблю я уже Зинаиду Нейгауз. Этого Цветаева ему не простила. Она ему объясняла, что это ей он мог говорить «не плачь», а Лурье – обычная женщина, как ты ей можешь это говорить?
Переписку заканчивает Цветаева в 1935 году, жестко заканчивает. Из её последнего письма: «Тебя сейчас любят все, потому что нет Маяковского и Есенина. Ты чужое место замещаешь. Надо же кого-нибудь любить. Но любя, уже стараются, ломают, обкарнывают по своему образу и подобию. Судья твоим стихам, Борис, твоя совесть… Зачем ты объявляешь, что будешь писать по-другому? Это твоё дело, кому до этого дело? Я рожала всё чёрных, а теперь решила породить рыжего? Как это у вас теперь практикуется. Милый Борис, если бы мне всю родину с её Алтаем, Уралом, Кавказом и Борисом Пастернаком за согласие никогда больше не увидеть своих черновиков, нет, я знаю, что я своими делами больше права, чем вы с вашими словами. Постарайся дожить до девяносто лет, чтобы это застать, потому что слова о стихах не помогают, нужны стихи». Этим она прерывает свою переписку с ним.
Они еще встретятся, когда она вернется в 39 году в Советский Союз, он будет провожать её на пароход в Елабугу. И подарит ей веревку. Его реакция на уход из жизни Цветаевой была более, чем странной. Он написал сыну, вместе с описанием, как его домработница солит огурцы, а последняя фраза была: «А знаешь, повесилась Цветаева, до чего довели человека». Так он этой фразой завершил пятнадцатилетний роман. Я думаю, Пастернак те слова Цветаевой из её последнего письма хорошо услышал.
Стихи Марины Цветаевой (выбрал то, что мне нравится, а нравятся мне её ранние стихи)
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья,
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.
1916 г.
Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала – тоже!
Прохожий, остановись!
Прочти – слепоты куриной
И маков набрав букет, –
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет.
Не думай, что здесь – могила,
Что я появлюсь, грозя?
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!
И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились?
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!
Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед, –
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.
Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли?
– И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.
3 мая 1913, Коктебель
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет всё, что пело и боролось,
Сияло и рвалось:
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет всё – как будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой,
Виолончель и кавалькады в чаще,
И колокол в селе?
– Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
К вам всем – что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?! –
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто – слишком грустно
И только двадцать лет,
За то, что мне прямая неизбежность –
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру?
– Послушайте! – Еще меня любите
За то, что я умру.
8 декабря 1913
Под лаской плюшевого пледа
Вчерашний вызываю сон.
Что это было? – Чья победа? –
Кто побежден?
Все передумываю снова,
Всем перемучиваюсь вновь.
В том, для чего не знаю слова,
Была ль любовь?
Кто был охотник? – Кто – добыча?
Все дьявольски-наоборот!
Что понял, длительно мурлыча,
Сибирский кот?
В том поединке своеволий
Кто, в чьей руке был только мяч?
Чье сердце – Ваше ли, мое ли
Летело вскачь?
И все-таки – что ж это было?
Чего так хочется и жаль?
Так и не знаю: победила ль?
Побеждена ль?
23 октября 1914
Если душа родилась крылатой –
Что ей хоромы и что ей хаты!
Что Чингисхан ей – и что – Орда!
Два на миру у меня врага,
Два близнеца, неразрывно-слитых:
Голод голодных – и сытость сытых!
18 августа 1918
Вчера еще в глаза глядел,
А нынче – всё косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел,–
Всё жаворонки нынче – вороны!
Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О, вопль женщин всех времен:
«Мой милый, что тебе я сделала?!»
И слезы ей – вода, и кровь –
Вода, – в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха – Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.
Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая...
И стон стоит вдоль всей земли:
«Мой милый, что тебе я сделала?»
Вчера еще – в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал,–
Жизнь выпала – копейкой ржавою!
Детоубийцей на суду
Стою – немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
«Мой милый, что тебе я сделала?»
Спрошу я стул, спрошу кровать:
«За что, за что терплю и бедствую?»
«Отцеловал – колесовать:
Другую целовать», – ответствуют.
Жить приучил в самом огне,
Сам бросил – в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе – я сделала?
Всё ведаю – не прекословь!
Вновь зрячая – уж не любовница!
Где отступается Любовь,
Там подступает Смерть-садовница.
Самo – что дерево трясти! –
В срок яблоко спадает спелое...
– За всё, за всё меня прости,
Мой милый, – что тебе я сделала!
14 июня 1920
В конце я хотел бы сделать одно замечание: за последнее время я много читал стихи Марины Цветаевой, читал о ней, смотрел записи, старые и новые, и вот такое ощущение, что чем ближе к нашей эпохе, тем комментарии невнятней и надуманней, упоминал уже, что некоторые считали, что Цветаева вернулась в Советский Союз из-за ностальгии, что совершенно не соответствует действительности. Понимаете, чтобы комментировать, не обязательно читать стихи, просто выполняй редакторское задание. Эпоха полного одичания наступает семимильными шагами. Я встретил о Сергее Эфроне даже такое: Пастернак «написал ей об этом в Прагу, где она в тот момент жила с мужем, Сергеем Эфроном, бежавшим от революции и красного террора». Смех, да и только.
Я использовал множество материалов, но своей последовательностью мне понравилась лекция Виталия Волфа, а своей живостью – лекция Валерии Дубовской.
Марина Цветаева. Фото Максимилиана Волошина. 1911. Крым.
26.12.2023