Когда прийдёт прощальный час
и летопись окончится земная,
Корабль мой доплывёт до края,
где парус скроется из глаз.
Когда незрячей слёзной пеленой
застелит взор, и пропадёт из вида
юдоль, тогда вся горесть, злость, обида
уже не будет властна надо мной.
Всему предел есть, горизонт событий,
и до него доходим налегке мы.
У песни - кОда, точка - у поэмы,
у плача есть Стена, мой храм открытый.
Её граница - белая черта,
порог, куда не стоит торопиться,
и песне, и поэме, плАчу - длиться,
покуда слово дышит на устах.
Стена - единый парус корабля,
Она же море, белое от соли,
Она же лист мацы и лист последней воли,
Вся плоская луна - волна - земля.
Прижаться к ней, без речи, без письма,
поскольку просьбы все уже напрасны,
а все согласные - безгласны.
Стена умна и всё поймёт сама.
Есть стены из воды, и их судьба -
оплакивать земную участь.
Видна их лихость и гремучесть,
Внутри сокрыта ворожба.
А ты, седая, словно лунь, Стена,
Ты поле из немой ковыли, -
слой вековой культурной пыли,
в туманный сон погружена.
И мнится в этой дымке мне,
что бабочкой пройти сквозь Стену -
летучей, лёгкой белой тенью
Смогу во сне...