Монолог Левитана
Плес тихо спит, не ведая о том,
Какая боль в душе моей усталой,
И тень мелькнет за призрачным окном,
И кажется, что целой жизни мало,
Чтоб раствориться в этой тишине,
Достать до звезд и опуститься в омут,
И лишь русалка вдруг придет ко мне,
Скользнет незримо, проберется к дому.
Здесь женщины бывают иногда,
Но мимолетно, словно в рае птицы,
Когда душа поселится сюда,
То снова захочу сбежать в столицу.
Но Плес туда не пустит, краткий миг,
И час и день,- все катится к закату,
Во сне ко мне опять придет старик,
Потребует какую-то расплату.
И будет плакать женщина в углу
Забившись, никого не узнавая,
Она боится, если я умру,
То тут опять поселится другая.
Я буду жить в полотнах и грехах,
Не человек, одна сплошная рана,
Ты помяни в молитвах и стихах
Раба страстей, нет, просто Левитана.
№№№№№
И снова Модильяни снилась Анна,
И Люксенбургский сад в осенний полдень,
Она была по-прежнему желанна,
Хотя он ничего почти не помнил,
И как узнать ту, прежнюю живую
В солидной даме прошлого столетья.
А он ее по-прежнему ревнует,
Не помня про потери, лихолетье,
И строчки ада Данте повторяя,
Она читала их в плену обмана,
В заснеженные дали улетая,
Он говорил о прелести романа.
Что было сном, что явью, кто посмеет
О том судить, все холодно и зыбко,
И только полотно хранит он с нею.
И так мила и поза, и улыбка.
О, в этих русских есть иная сила,
И тайна неразгаданная дышит,
Она его в просторы уносила,
Он гусли до сих пор в тумане слышит,
И скрипки все смолкают перед ними,
И остается темный мир пророчеств,
Из ада Данте возникает имя,
И вечный танец снов и одиночеств
Леонарда и Рафаэль
- Ты никогда не станешь стариком,
А юность все спокойно оправдает,
- О, мастер, я мечтаю о другом,
- Да каждый о другом теперь мечтает.
Но если посмотреть туда, в туман,
Где ничего не сможем мы исправить.
- Грядущее мираж, печаль обман
- И все ж оно реальность нашу правит.
Он говорил, а Рафаэль молчал,
Гадал, кто Моцарт тут, а кто Сальери,
И вдруг в тиши и глубине зеркал
Джоконда проступила, в самом деле.
И те, кто шли на чудо поглазеть,
Его полотен там не замечая,
О, как ему хотелось умереть,
А Леонардо так смотрел отчаянно.
И говорил, что живопись игра,
Она лишь так, нелепая забава,
Вот он изобретал опять с утра,
Не вышло, сел писать портрет, и слава
И деньги для него пустая спесь,
Когда понять не смог он механизма.
Нет, не кокетство это все не лесть,
А проблески отчаянные жизни.
А Рафаэль и музыке мечтал,
Но музыканта не было, и снова,
Младенца он в тумане дописал,
Не думая об участи и Слово
Произнеся Евангелие закрыл,
И дверь захлопнув, молча удалился,
А Леонардо все еще мудрил,
Над естеством и сутью механизма
Сезанн и Ренуар
Портрет Сезанна пишет Ренуар,
И кто еще так может отразить
Восторг, печаль, отраду и кошмар,
И с миром ту невидимую нить.
Сезанн угрюм, она ушла в туман.
Она осталась с сыном за чертой,
Но ничего не знает Ренуар
О том полете и о боли той.
Он хочет, чтоб остался на века
Его соперник в пелене дождя,
Скользит по полотну его рука,
И уследить за гением нельзя.
Нахмурился и отвернулся вдруг
И позу изменил опять Сезанн,
И кисть скользнула из усталых рук,
И словно бы дописанный роман,
Еще один, теперь последний штрих,
И никого за стенами судьбы,
А он теперь не юноша, старик,
И что там жизнь и все ее плоды,
Коль женщина укрылась за холмом,
И сына в бесконечность увела.
- О чем ты снова? – Так, я ни о чем,
Но сразу ясно плохи их дела,
Портрет закончен, остается свет,
Нездешних грез, отчаянье, туман.
Когда исхода этой грусти нет,
Лишь тихо улыбается Сезанн
Ренуар – Сезанну
И женщины прелестной изысканная грусть,
В потоках свето-тени я отразить берусь,
В усмешке злой Сезанна победы торжество,
Как холодно, как странно и с ним и без него.
И все же в этой стае он мне милей других,
Когда его не станет, останусь средь чужих.
Пусть он живет и дышит, мне нужен этот свет,
И женщины прелестней, чем Жанна в мире нет,
За что он упрекает, и почему молчит,
И словно кровь стекает поток людских обид,
И лунная дорожка уводит вдаль эпох.
Повременю немножка, там каждый темный Бог,
В полотнах гениальных остаться так легко,
Но мне в тот миг печальный Сезанновы оковы
Не разорвать, не сбросить, остаться в их плену,
ИТ за седую осень приму опять весну
С ее несовершенством и прелестью земной,
И все полет, блаженство, когда Сезанн со мной.
Душа, как пианистка, уносит тело в даль,
И смерть была так близко, но прогоню печаль.
Второй всегда нам нужен, мне первого крыло
Влететь поможет, суже наш мир всему назло.
И в голосе оркестра его лишь скрипки стон,
Мне слышен, нам не тесно, хоть в Жанну я влюблен
А он считает –гибель, мне от такой любви,
Отсюда все интриги и горести мои
Да женщины прелестной изысканную грусть,
В потоках свето-тени я отразить берусь,
Моне Ренуару
А помнишь тот портрет
Загадочный и странный,
Я не узнал себя,
Но был он так хорош,
- Конечно помню, Клод,
Я написал Сезанна,
И изнемог от бурь,
От страсти и забот.
Тогда хотелось мне
Совсем другого чувства,
Твое лицо и тьма
Таких глубоких глаз,
Я понимал, что нас
Ведет в туман искусство,
Я понимал, что свет,
Во тьме горит для нас.
Что было не понять,
Что стало не подвластно
Ни чувствам, ни уму,
Но вышло то, что есть.
И этот мир хорош,
И эта жизнь прекрасна,
Когда у нас с тобой,
Мольберт и кисти есть.
Молчал Мане во мгле,
Завидуя бессильно,
Тому, на полотне,
Тому, кто все писал,
Они потом запомнят
Те лица на картинах,
Как страшно, если он
В реальности не стал
Таким , как полотно,
Его приносит миру,
Таким как в том чаду,
Явил его Париж.
- Ну что же, Ренуар,
Все это очень мило,
Ты гений, отчего
Ты так, мой друг, грустишь.
Не я, художник твой
Переживет эпоху,
Замрет навек в глуши
Печалей и тревог,
Все это хорошо,
Хотя скорее плохо,
Я только Мастер здесь,
А ты почти что бог.
Да брось, не может быть,
Скажи, к чему ты это,
Работал с огоньком,
И был вполне хорош,
Они еще стоят
Вдвоем там у портрета
Искусство это свет,
Когда на сердце доржь
Левитан Моне
Мне кажется иль мы
Похожи в самом деле?
- Не льсти себе, мой друг,
Все это Ренуар,
И твой художник, кто он
Такое разглядели,
Глубинное, но все
Иллюзия, обман.
- Нет, нет, ты тут не прав
Они же лишь открыли
Что было в нас тогда,
Что будет в нас потом,
- Не лги себе, мой друг,
Мы не такими были.
Ведь это только взгляд
Ведь это только сон.
Художника убить
Мог Дориан, ты знаешь,
Чтоб сохранить тот пыл,
И бури миражи.
- Но ты не Дориан,
Ты точно понимаешь
Как гениален он,
И как прекрасна жизнь.
Все будет тут не так,
Ведь мы же не Сальери,
Да и себя, мой друг,
Не стану убивать.
-Ты это написал,
Скажи мне, в самом деле?
- Да вроде точно я,
Кому ж еще писать…
Я не пускал других
В тот страшный темный омут
Моей души мятежной,
Моей судьбы лихой,
Ее доверить мог
Едва ли я другому.
Но что же ты молчишь,
Нет, подожди, постой
Анна, Альтман – Модильяни
Это тоже Анна , - говорит.
Но не узнал ее бы Модильяни.
О как она отчаянно сидит,
На призрачном, невидимом диване
Нет гибкости, которую любил
И видел в Анне этот Итальянец,
Но есть подобье обреченных сил,
Какой-то неестественный румянец.
- Не правда, не была она такой,
Такую я бы полюбил едва ли.
О, как же там в Париже над рекой,
Мы часто и подолгу с ней бывали,
А я углов бы тех не разглядел,
Вы шутите , Натан, как странно это.
- А просто мне тогда Амура стрел
Не выпало, и я писал поэта.
Она такой останется для них,
- Нет, нет, не верю, за меня Ирина.
И тихий вечер, и чеканный стих,
Она была пластична и невинна.
- Я и не спорю, солнца перелена,
И парк забытый, все там исказилось,
- Но здесь не Анна, это не она.
- Она же в вас, а не в меня влюбилось,
От этого и стоит нам плясать,
- И все-таки обманщик вы, не верю.
Мне довелось ее тогда писать
Ушел Натан и громко хлопнул дверью
Когда Модильяни писал Ваш портрет
Ю.Магалиф
О, да, теперь мы сделались другими,
А ведь казалось все несокрушимо,
И Люксенбургский сад, и это имя
Художника, оно непостижимо.
И женщина седая горько плачет,
О том, ушедшем в бездну поколенье,
Она осталась, это много значит,
Но как милы последние мгновенья.
И линии и слов непониманье,
Когда чужая речь почти знакома,
О, да, теперь не стоит все вниманья.
И так трудна дорога ей до дома.
Ему до неба, несомненно, ближе,
Но встретиться им там едва ли снова,
И все же эти линии я вижу,
Из времени и бытия иного.
И так хочу до бездны дотянуться,
Увидеть несравненную картину,
Когда они на родину вернутся,
И вырвутся из грез немых пучины.
А там все сметено и все забыто,
Как будто их и не было на свете.
Летит, забывши в бездну Маргарита,
А Фауст одинок, Луна им светит.
О чем еще лепечет Модильяни,
Стараясь уловить ее стихию?
И где-то за лесами и морями,
Им больше не найти свою Россию.