Необъяснимость внутри помещения, холодно, пусто и тишина, лампа внутри керосинами светит, толку немного, поярче луна. Ночь из морозности скрежетом в иней, лаем не пустится спящих собак, пар над деревней завесой постынет, старенький дуб даже ростом обмяк. Треск от безветрия крепким морозом ловко охаживал кровлю сперва, чувство тревоги заведомо-схожим с лодкой худой и протечкой борта'. Спать не посплю, тут становится тесно, вижу опять сквозь завес пелену, сколько людееей здесь!, заполнено место!, ходят, бубнят, наблюдаю стою. Ну почему они все поместились?!, молча, без спроса проникли тайком, дверь на засов из кленового тёса!, мы проживали здесь с мамой, вдвоём. Ходят и ходят, ругаются, дремлют, или чертовки творят что хотят!, дышат сквозь стены брызгами пены, или удушливо хвост теребят. Может привиделось, или уснул я?!, не понимая щипаю себя, но осязание жжёной резины в чувства вернёт и сойдёт пелена. Душно и тошно, да некуда деться, не пропихнуться сквозь них, не пройти!, или как в детстве на мать опереться, пропасть взамен, у могилки венки. Содраны руки, изрезан по-локоть, тоньше и тоньше опоры сильны'!, жаром по коже, смердящая похоть!, грех вдоль обрыва упрямой реки.
Утра дождаться, блевать, задыхаться и обхватить тёмной двери косяк, перед зловещими в кровь пресмыкаться!, не различая кто друг, или враг. Ночь до греха доводящая меркнет, вскоре рассеется дым и туман, тусклая лампа убранство осветит, нет никого, только я, или сам...