Гора напоминала формой волка,
А также взглядом, шерстью клочковатой,
Осанкою звериною, горбатой,
Особенно она пугала ночью.
Целебные таинственные травы
Мы у её подножья собирали,
С старинными чудными именами –
Вороний глаз, к примеру, или чабер.
Гора же сторожила наши души.
Никто из нас к её седой вершине
Не подымался тропами глухими –
Мы береглись её ущелий грозных.
Невдалеке была гора другая,
И клоуна она напоминала,
Когда земное солнце освещало
Её причудливые очертанья.
Она к себе манила наши взоры.
Однажды младший брат мой (он прекрасен
Был как Иосиф между прочих братьев,
И ликом светел, и душою стоек,
Всего лишь девять лет ему от роду
сравнялося) – к её вершине светлой
ушёл от нас по тропке неприметной.
Хватились мы его, да было поздно.
Так никогда узнать не довелось нам,
Упал ли он, взлетел ли он, растаял?
И не следил никто его полёта,
И не видал никто его останков.
И только та гора, что в форме волка,
Ощерившись могучими клыками,
Своих отрогов неприступных, скальных
В какой-то миг вздрогну;ла, как от боли.
Когда же ночью я напиться встала,
И, почерпнув воды, в окно взглянула,
Увидела, как в небе промелькнула
Утыканная молниями туча.
Она стелилась по небу волчицей,
Преследующей трепетную жертву,
А перед ней летел огромной тенью
Паяц, размахивая рукавами.
И много лет прошло с тех лет забытых,
Но говорят, в той сумрачной долине
Из ночи в ночь творится и поныне
Бесплодная и страшная погоня.
А днём они стоят друг против друга,
Как два непримиримые соседа –
Смеющийся паяц, жестокосердый,
И волк, дышащий горестью и злобой.
А у его подножья пламенеет
Татарник ярый, царь-мурат могучий,
Волчец, и чернобыльник многорукий,
Да только их никто не собирает.