«Нет ни одного поступка,
который не осудила бы какая-нибудь часть души.»
Л.Н.Толстой
«Добрый человек не тот, кто умеет делать добро,
а тот, кто не умеет делать зла.»
В.О.Ключевский
Телефон звонил настойчиво. Ох, уж этот телефон! Пришлось оторваться от игры и поднять трубку. Дядя Валя. Второй раз звонит.
- «Па! Тебя! Па-а-а!»
Папа ответил не сразу. Вздремнул после работы. Разговаривали долго, что-то обсуждали. Расслышал только последнее:
- «Еще раз спасибо за приглашение, Николаич. Не поедем. Не уговаривай. Душа не лежит. А просто так ехать с вами и портить вам охоту не хочу.»
И папа повесил трубку.
Поздно вечером перед сном зашел к папе. Он сидел и как всегда что-то решал. Обложился бумагами и вычислял.
- «Опять на охоту приглашал?»
-«Угу.»
-«Ну и ты что?»
-«Ты же слышал.»
-«А почему отказался? Ведь интересно. Охота! И настоящая!»
-«Сын, иди спать, уже поздно!»
-«Нет, правда! Почему бы и не поехать?»
Папа помолчал, подумал и сказал:
- «Не могу охотиться. Один раз пошел в твои годы. И все. Больше не могу.»
- «Что-нибудь случилось?»
-«Как тебе сказать. Для охоты ничего особенного. Да и какая там охота. Баловство.
Но желание отбило похоже навсегда. Вот как бывает!»
-«Расскажи, пап!»
-«Поздно уже. В другой раз!»
-«Нет, сейчас! Пожалуйста!»
Папа немного подумал. Потом отложил любимый карандаш, сложил недописанные бумаги в неровную стопку, закрыл книгу и повернулся ко мне.
- «Ладно! Давай на диван. Прижимайся и слушай.»
Вот что я услышал.
Мне исполнилось четырнадцать лет поздней осенью. Я упросил родителей купить мне в подарок редкое в то время духовое ружье. Зимой покупать не стали, но к лету обещанную «духовку» я уже держал в руках. Черная стал ствола необычно холодила руки, приклад уверенно впечатывался в плечо, тяжелая «машина» надежно вливалась в ладонь и солидно тянула вниз. Конечно, не боевой «винчестер» и не М-16. Но вещь! Моей радости не было конца. Но папа предупредил меня, чтобы в Москве у меня и мыслей не было испытывать ружье. Две коробочки с блестящими свинцовыми пульками мама убрала в свой ящичек. От греха!
Скоро нам раздали дневники, и мы расстались с ребятами до осени. Теперь – на дачу! Переезд прошел быстро и незаметно. Свежий июньский лес окружил и моментально растворил в себе, оттеснил город полностью и принес с собой совсем другие мысли и настроение. Даже о «духовке» забыл! Но скоро желание пострелять снова посетило. Первое время стреляли мы все вместе. Мама, твоя бабушка, была офицером и первоклассным стрелком. Папа, как ни странно, относился к оружию совершенно спокойно. Наверное, ему как военному это порядком надоело на службе. Поэтому командовала и руководила мама. Папа только соорудил щит для мишеней и на каком-то колышке укрепил его в безопасном месте. Тир заработал. Около недели стреляли каждый день, две коробочки быстро разошлись. Перерыв возник сам собой. Но скоро папа привез новые «боеприпасы», и стрельбы продолжились.
А потом зачастили дожди. Пролетел июнь, а где-то на Петра и Павла лето набрало свою светлую силу. Лес наполнился птицами. Пошли первые грибы. А вскоре после Ильина дня открылась охота. А это значит, что скоро осень, и опять в школу. Первый пыл с ружьем и тиром несколько пропал, частенько бродил за грибами. Любил грибы и до сих пор люблю. Но во время лесных походов внезапно и прочно засела сумасшедшая мыслишка об охоте. И думалось мне, дураку: «А почему бы и нет? Что такого? Все охотятся, и я попробую!» Верно говорят, что дурацкое дело нехитрое. И вот как-то днем насыпал я в карман свинцовых пулек с хорошим запасом, привычно взял в руки «духовку» и вышел на «тропу войны». К ружью в моих руках мама уже привыкла и относилась к этому спокойно. Только моя старенькая бабушка Мура – Мариамна Степановна – с каким-то особенным смыслом сказала мне: «Ты, внучек, там с ружьем- то не дури, не игрушка. Не ровен час …!» Но куда уж там! Охота!
Сначала палил без цели и смысла по веточкам, листочка, шишечкам. Попаду и радуюсь. Однако пустая пальба надоела, и мне захотелось чего-то настоящего. И тут она мне и подвернулась. Большая сильная птица перелетала с дерева на дерево совсем рядом со мной. В густой зелени я не разобрал, кто это. Мне показалось, что это дрозд, который так надоел маме своим пристрастием к обдиранию любимых маминых ягодных кустов. Ну, держись у меня! Пулька легла точно на свое место в стволе, аккуратно вписавшись в нарезку и плотно прижавшись к стенкам. Щелчок, и ружье готово к выстрелу. «Дрозд» грациозно поднялся из зелени и после двух взмахов спланировал к ближайшему дереву. Еще один взмах. До ветки не больше метра. Улетит! Но приклад в плече, щека прижата, глаз поймал птицу и точно по всем правилам навел ствол на нее. Палец вдавил упругий курок. Еле слышный выстрел. Птица как будто налетела на невидимую преграду, сжалась в комок и по трепещущим листьям без единого движения упала к корням дерева. Гордость распирала меня. Ай, да я! С первого выстрела! Я бросился к дереву, разметал в стороны траву и увидел свой первый настоящий трофей – птицу…
Но тут ноги мои задрожали, на лбу выступил противный холодный и липкий пот. Я сполз на колени и отчетливо и близко увидел большую, исключительно красивую птицу. Ростом действительно с дрозда, окраска из сложного чередования черных и белых участков оперения, розовое подхвостье, черная ровная графитовая спинка, черные сильные крылышки, но с крапинками белого цвета, белое же пухленькое брюшко с черными вкраплениями, на прекрасной гордой головке ярко-красный беретик. Это был красавец и лесной доктор – пестрый дятел с большим крепким клювом. Был. Теперь он уже только был. Самец, у самочки верх головки черный. Я дрожащими, как у самого жалкого, дрянного, ничтожного, трусливого мелкого воришки руками поднял горячее еще тельце гордой птицы. Головка беспомощно свисала с ладони. Несколько крупных капель крови вытекло на ладонь из сквозной шейной раны почти под самым клювом. Да, выстрел был безукоризненный, как у настоящего профессионального убийцы. И дятел не успел издать ни единого звука. Да и не смог бы он проститься с этим своим прекрасным миром. Как известно, голоса, как у певчих птиц, у пестрого дятла просто нет. И не простился и не увидел он перед своей гибелью ни черноголовую подругу, ни таких же, как и он сам пестрых своих детишек. Я был к нему беспощаден. Сегодня я принес ему смерть.
Вот, собственно, и все. Мне и сейчас хочется заплакать, как и тогда, когда долго, беспомощно, горько плакал я от жалости, боли и убийственного, но не убившего меня, как я птицу, стыда.
Потом я похоронил его. Как умел, сколотил деревянный гробик, выложил его мягким темно-зеленым мхом, опустил туда окоченевшее уже тельце птицы. Могилку выкопал рядом с тем местом, где я убил дятла. На этом месте положил большой камень, который вытащил со дна ручья, протекавшего рядом, и обложил могилку незабудками. Но ему это уже не нужно. И как же жаль! Ему бы летать и летать, прицепиться лапами к стволу, подпереться хвостом и барабанить, барабанить, барабанить, созывая веселым стуком свое семейство. Я уверен, что и сейчас лежит этот камень на том же самом месте, в двух шагах от лесной тропинки. Там у развилки нужно пойти немного вверх, вправо до высокой дерева, перейдя через неглубокий ручей. Через тот самый ручей, в котором я смывал со своих рук кровь убитой мной птицы.
И вот до сих пор веселый стук дятлов в лесу, как и тот несостоявшийся сегодня веселый стук убитой мной птицы, стыдом и болью отдается во мне, напоминая о моей первой удачной охоте.
Первой и последней.
Одно время я очень хотел забыть этот позорный случай в моей жизни. Забыть и тем самым отделаться от угрызений совести. Но жизнь распорядилась иначе. Моя мудрая и добрая бабушка, единственный человек, которому я тогда рассказал об этом, сказала мне, вытирая своей сухонькой маленькой рукой мои слезы: «Он простил тебя, потому что взамен он оставил тебе дар помнить его, помнить и добро и зло. Это и есть его прощение. Память – это искупление. Дятел своей жизнью дал тебе возможность совершить ошибку. Но и ошибка может быть полезна, если не носить ее с собой до старости. Потом ты это поймешь.»
- «Мне кажется, сын, что я это понял. Поздно, наверное, поздно, но понял. Постарайся понять это и ты. Все. Идем спать...»
Я посмотрел на грустные и серьезные папины глаза и увидел в них…
- «Пап, ты что это, перестань! Не надо!»
- «Ничего, сын, я уже перестал. Это капельки памяти. Это полезно. А тебе – спасибо за внимание! Беги! Спокойной ночи!»