Два бакена. В туманах берега.
Два парохода белых друг за другом.
И, кажется, так и пойдут века -
не завершит вода свой бег по кругу.
И вечен будет не ответ - вопрос,
что всех ответов, после, узнаваем.
Светило напоит листы всерьез -
лучом янтарным, ароматом, чаем
они очнутся в чашке на окне.
Изогнутая, сред различьем, ложка
позвякивает в малой тишине,
которою и мы полны. Как кошка,
со звуком этим, мир войдёт зеркал,
и отражений, что так живы были.
Признаться - их и я перебирал -
разглаживал… освобождал от пыли.
Они не огорчают и сейчас -
калейдоскопом этим ты владела -
и изымала душу, всякий раз,
когда своё с ней совмещала тело.
Так далеко - куда не мы зашли -
не изумляет таинство сближенья:
плода с землёю, со звездой земли,
душ безалаберное яви предъявленье.
Сейчас и здесь, у края тишины,
осознаешь, сколь глубоко твой коготь
увяз в недостоверности вины -
тетради сжечь… а, на худой, захлопнуть.
Задвинуть стул. Встревожить пыль портьер,
одернуть завесь ветхого покроя.
Сознанье выключить - что вечно не у дел,
прошедшее зачесть, почесть - святое.
И воцарить в уютности своих
фигурок – одиноких, беспечальных.
Обосноваться бакенами в них.
Или причалами, куда бы дни ни мчали.