Как колотый сахар, искрит перламутром
на тёмной дороге под фарами снег.
Морозно, под двадцать. И в сумраке утра
день нехотя свой покидает ночлег.
След в след, друг за другом, на звёзды вприглядку
три вечных свидетеля, в прошлом цари,
трусят к остановке, скорей для порядка,
на первый автобус под номером три.
Там, дальше уже, над завьюженным полем
жужжанием дроны себя выдают,
солдатам в траншеях, в заброшенных штольнях
по-прежнему ангелы «… в вышних…» поют.
Всё так же Иосиф Обручник и Дева
жилья не находят – как только в хлеву…
И Ирода слуги и справа и слева
готовы исполнить приказ наяву.
Рыдает Рахиль над всевластием смерти;
и бегством Его удаётся спасти;
но вечно Марии, как есть в круговерти,
до Крестной до смерти Младенца нести.
p.s. И ты одинаково, старый и юный,
приходишь что в первый, что множество раз
к пещере, где отсвет неброский, латунный
твоих неизменно касается глаз.