ГЕНИЙ МЕСТНОСТИ
Джеффри Хилл (1932 – 2016)
в память о Д С К Х
I
Вы, полтергейст музыки среди великих духов человечества,
можете ли вы теперь сказать, что такое есть, или была,
одержимость, когда заявляете: «Я знаю женщину, стоящую
в пушкинском доме под часами со звоном.»
Ее неясная фигура, оттороченная светом, часто виднеется,
когда, на рассвете редеет серая толпа посетителей.
Воздух колеблется, лампада коптит
дымным пламенем.
Скрипка покоится на бархате, виолончель
перестает наигрывать свою горделивую свободную мелодию.
ІІ
Виолончель уже давно перестала исполнять свою горделивую
всеобъемлющую мелодию, более похожую на историю любви,
заканчивающуюся трагедией; или каким-нибудь всеобщим фиаско,
героическим по определению.
Такое нарушение обычаев, вызывает только насмешки.
В искусстве мы рискуем оказаться лишенными принуждения.
Тишина и опущенный вниз большой палец это не
принуждение, но удача или обстояткльства, нахождение в неподходящем месте.
Возвышенное утомляет, поэтому мы пукаем на медь -
как в одном из сталинских анекдотов. Эта музыка - набросок,
историческая ссылка. Вы назовете ее пародией.
ІІ
Вы назовете ее пародией, но своей мелодией
она больше похожа на призрачный танец, чем на танец духов.
Когда это не так, то
встает перед взором просторный город под бронзовым небом,
Нева или возвышенный голос
призрачных видений и страстей Александра Блока;
Это неслыханная погребальная песнь, достигшая слуха.
И услышав однажды это предчувствие по самой природе,
удивляться дальше нечему,
кроме как оказаться на пути восхищения и принятия его.
Это точно не пародия. Думаю, что в этом ее смысл.
IV
Я вас сейчас перепутал с Живаго
и Пушкиным и с моими собственными амбициями
написать своего «Онегина», пятнадцать струнных квартетов
и короткое, но блистательное стихотворение, посвященное Рождеству
или Пасхе;
чтобы услышать барабанный хруст раскалывающего весеннего льда:
эта мелодия как завещание,
как шумы в сердце или шум в ушах или скрип челюстей
при приеме пищи. И наконец, я отдаю дань уважения
покойному Фрэнку О'Хара, умному, разборчивому
любителю России и русской музыки.
V
Кто же эта женщина, стоящая в пушкинском доме,
в доме с привидениями? Я не знаю.
Я не могу вспомнить
ее присутствия в интернете.
Редеющая толпа посетителей на рассвете. То, что она муза
в некотором роде, это можно сказать наверняка. Ее рука
изогнута нимбом в жесте упрека
или благословения, и аккуратное, словно подстриженное, пламя светильника
горит ровно, не затухая.
Двери дома приоткрыты. Виолончель уже давно
утомилась от своей незабвенной утренней песни.
*** Фрэнк О’Хара (англ. Frank O'Hara, полное имя Фрэнсис Рассел О’Хара; род. 27 марта 1926, Балтимор — умер 25 июля 1966, Нью-Йорк) — американский писатель, поэт и арт-критик. Вместе с Джоном Эшбери — один из ключевых авторов нью-йоркской поэтической школы.
«Стихотворение это адресовано Дмитрию Шостаковичу и в память о нем; место действия – Петербург. Это характерная нота всей книги Джеффри Хилла «Гений местности» (2004): музыка ее трагична и пародийна, она вовлечена в историю и политику своего времени и в его последующую мифологизацию, но в то же время отдаляется от них.»
-- Профессор Кеннет Хейнс
GENIUS LOCI
Sir Geoffrey Hill
1932 – 2016
i.m. D S C H
I
Music’s poltergeist among the grand spirits,
can you now tell what such possession is
or was
saying: I know the woman who stands here
in Pushkin’s clock-haunted house,
shadowy figure nimbus’d by light’s mode
amid the wan company thinning at dawn.
The air sways, a lamp holds vigil
with its smoky flame.
The fiddle is in velvet, the cello
has ceased to urge her proud commodious song.
II
The cello’s long since ceased to urge her proud
commodious song. It is like a love story
that ends up tragic; or some common debacle
heroic by decree.
There’s breach of custom that privileges laughter.
In art we hazard so much void of compulsion.
The silence and down-turned thumb are not
compulsion but luck, or the climate, being in the wrong place.
The sublime wearies, so we have farting on brass
like one of Stalin’s jokes. This is a sketched-in
historical thesis. You will call it parody.
III
You will call this parody yet your own music
is like a spectral dance more than a dance of spirits
when it is not
like a wide city under a bronze sky,
when it is not the Neva or a high voicing
of a passion-nocturne by Aleksandr Blok;
the unheard-of threnos brought into hearing
and, once heard, a presentiment from nature
no more to be wondered at
but in the broad way of wonder and acceptance.
Not parody precisely. It is true I think
IV
that I have now confused you with Zhivago
and Pushkin and my own ambition
to write Onegin and fifteen string quartets
and some sparely glittering poem about Christmas
or Easter;
to get the drum-raps right for cracking the spring ice:
more fitful as a human testament
than heart-murmur or tinnitus, or the way one’s jaw
creaks when eating. Finally I declare homage
to the late Frank O’Hara, intelligent, choosy
lover of Russia and of Russian music.
V
Who is this woman who stands here in Pushkin’s
clock-haunted house? I do not know.
I cannot
tell presence from memory amid the wan
company thinning at dawn. She is a muse
of sorts, that much is certain. Her hand
is nimbus’d in a gesture of rebuke
or blessing, and the lamp holds vigil
with its well-trimmed flame.
The house-door stands ajar. The cello has now long
languished from her immemorable aubade.
Copyright © 2024 by Geoffrey Hill. Originally published in Poem-a-Day on January 13, 2024, by the Academy of American Poets.
About this Poem
“Geoffrey Hill wrote ‘Genius Loci’ in the summer of 2004. It was one of the first poems he wrote as part of a new book, the volume A Treatise of Civil Power, which appeared in an abbreviated form as a pamphlet in 2005, and which was later published, after major revisions, in 2007. Those revisions include scrapping the long title poem for parts, adding new poems, and, in the case of ‘Genius Loci,’ withholding one of the additional poems from publication. This is a remarkable change, because at one stage ‘Genius Loci’ was to have been placed as the first poem of the whole volume. The poem is addressed to, and in memory of, Dmitri Shostakovich; the locus is Petersburg. It strikes a characteristic note of the whole book: the music is tragic and parodic, it is involved in but also withdraws from the history and politics of its time and its subsequent mythologizing.”
—Professor Kenneth Haynes