Танцует балерина в свете красном,
Поджала ногу из прозрачного стекла,
И вьюга на подоле из атласа
От пепла дырочку нечаянно прожгла.
Все кружатся и кружатся на елке
Снега, игрушки, звезды и парча.
Зеленые опавшие иголки
В шампанском так изысканно горчат!
И льнут к окну герани Пастернака,
В последнем вздохе бросил их поэт.
Настойчиво целуют стекла знаки,
Но льдом покрыт старинный шпингалет.
И пляшет в зеркалах огонь вечерний,
Тень канделябра, тени от гостей,
И на рояле начинают с Черни,
Переходя на Вагнер «Нymn Soleil».
И смех, и звон, и танец балерины
Все поглощает тишина вокруг.
А окна лишь - красивая витрина,
Миг жизни, краткий календарный круг.
И тишина. И только точки света,
И шорох снега по пустой земле.
И там внизу, как пепел сигареты,
Позёмка колыхается во мгле.
И ни души в пустынных переулках,
Где слепо, не таращась на луну,
Лежит в снегах одутловатой булкой
Тень от столба. Он сломан и согнут.
Остатки новогоднего банкета,
Осколки хрусталя, гирлянды свет.
И запах мандарина от билетов,
И чьи-то поцелуи прошлых лет.
И в этом пастернаковском гульбище
С прилипшими геранями в окне,
Ни я сама, никто меня не ищет,
Вот только кроме Бога на земле.
;
Снова ветрено, и подоконник пуст,
Обозначен свет углом фонарным,
Не метели ощущаешь вкус -
Слабый, тонкий запах скипидарный.
Легкой каплей елочной смолы,
Растворяясь в лаке на паркете,
Кружат вальс эфирные пары,
Въевшись в кожу старой сандалеты.
Кружат вальс, не в силах устоять,
Забывая в эйфории танца,
Бесконечных отражений рать,
На рояле черном – африканце,
И тебя, стоящего в дверях,
Сигаретой, затушив улыбку,
Эполеты снега на плечах
Превращая в слезы и ошибку.
Звон часов, мерцанье хрусталя,
Не гадай, что сбылось или будет.
Ни о чем не плача, не моля,
Выпей водки в ледяном сосуде.
Пей со мной за панихиду сна
Елочных блестящих мандаринов!
В легком вальсе кружится зима,
Спрятав руки белые за спину.