Моцарт:
Мне день и ночь покоя не дает
Мой черный человек. За мною всюду
Как тень он гонится. Вот и теперь
Мне кажется, он с нами сам-третей
Сидит.
Сальери:
И, полно! что за страх ребячий?
Рассей пустую думу. Бомарше
Говаривал мне: «Слушай, брат Сальери,
Как мысли черные к тебе придут,
Откупори шампанского бутылку
Иль перечти «Женитьбу Фигаро».
Моцарт:
Да! Бомарше ведь был тебе приятель;
Ты для него «Тарара» сочинил,
Вещь славную. Там есть один мотив…
Я все твержу его, когда я счастлив…
Ла ла ла ла… Ах, правда ли, Сальери,
Что Бомарше кого-то отравил?
Сальери:
Не думаю: он слишком был смешон
Для ремесла такого.
Моцарт:
Он же гений, как ты да я.
А гений и злодейство —
Две вещи несовместные.
Не правда ль?
Сальери:
Ты думаешь? (Бросает яд в стакан Моцарта.)
Ну, пей же.
В этом фрагменте маленькой трагедии «Моцарт и Сальери» Пушкин цитирует подлинные слова Вольтера о Бомарше по поводу отравления жены. Приподнимем, уважаемый Читатель, завесу тайны над этой, ставшей легендарной, историей.
Из троих сыновей часовщика Андре Карона (а надо заметить, что в ХVIII веке часовщик обладал широкой технической эрудицией и почти всегда был механиком и инженером), двое — Августин и Франсуа, умерли, не достигнув отроческого возраста. Что касается третьего, то этим третьим был творец ставших легендарными комедийных пьес «Севильский цирюльник» и «Фигаро» Пьер-Августин (или Огюстен) Карон (де-Бомарше).
Пьер-Огюстен Карон — французский драматург, поэт, музыкант, публицист — родился 24 января 1732 года в Париже. Десяти лет от роду Бомарше был отдан в Альфорскую школу с полным пансионом и только по праздникам приходил домой. В школе Бомарше проучился всего три года — отец взял его обратно домой ввиду отсутствия средcтв для продолжения дальнейшего образования, а главное для освоения азов профессии часовщика и для помощи ему в качестве подмастерья. Однако Пьера постоянно отвлекала другая страсть, любовь к музыке: он играл чуть не на все инструментах, оглушая своих домашних и соседей по дому, заводя знакомства с жуирующею молодежью. Маленькие пирушки в кругу своих приятелей вызывали постоянные исчезновения его из дома и негодование отца. У Пьера возникают собственные расходы, и, чтобы добыть для них хоть немного денег, он начинает принимать заказы тайком от отца, а небольшую выручку тратит на развлечения. Он по-прежнему сочиняет легкомысленные стихи и без устали волочится за знакомыми и незнакомыми девицами. Старик Карон долго терпел безалаберное поведение сына, но не выдержал, наконец, и выгнал его из дому. Но часы —в XVIII веке не столько прибор для измерения времени, сколько предмет тщеславия, а во Франции еще и моды, — помогли Пьеру выдвинуться в королевские часовщики.
В это, на первый взгляд, трудно поверить, но Пьер видоизменил конструкцию одного из важнейших узлов часового механизма — анкера, — и как только, после горячих баталий за патент на изобретение с конкурентами-часовщиками, академия признала и утвердила за ним право на новый анкер, Пьера сейчас же завалили заказами блестящие представители парижского общества, а король пожаловал ему титул придворного часовщика. Впрочем, и сам Пьер Карон не упускал случая рекламировать себя и притом чрезвычайно ловко: распустил слух, что он может изготовить какие угодно плоские часы, более плоские, чем делали раньше, и притом нисколько не в ущерб достоинству механизма и точности хода. «Таким образом, — заканчивалось рекламная статья Пьера в «Меркурии», — пользуясь моим анкером и моей конструкцией, можно приготовлять плоские часы, притом каких угодно малых размеров». Подписано Карон-сын, королевский часовщик.
Людовик ХV чрезвычайно интересовался как изобретателем, так и его изобретением. Когда Карон преподнес ему часы новой конструкции, король приказал завести их и объяснить всем присутствовавшим придворным устройство их механизма.
Изобретатель также преподнес фаворитке короля мадам Помпадур часы, искусно вмонтированные в перстень, всего в четыре линии диаметром и в две трети линии толщиною, которые настолько заинтересовали короля, что он заказал такие же для себя, а его примеру последовали многие придворные. Карон изготовил также часы для дочери короля, принцессы Виктории, причем в корпусе с двумя стеклами, что позволяло видеть механизм и стрелки со всех сторон. Имя часовщика Карона приобретало в Версале все возраставшую популярность.
«Как только Пьер оказался в Версале, — вспоминал художник Гюден,— женщины были поражены его высоким ростом, тонкою и грациозною талией, правильными чертами его свежего и выразительного лица, его уверенным взглядом, тем гордым видом, который, казалось, возвышал его над окружающими, наконец тем невольным жаром, которым он загорался при виде женщин».
В лавку Карона явилась однажды молодая дама и в большом смущении попросила починить часы. Это была жена Франке, некрупного придворного чина — контролера отчетности на кухне его королевского величества. Урожденная Обертэн, Мария-Мадлена Франке была женщиной тридцати лет, но все еще отличавшаяся замечательной красотой. Что касается ее мужа, то это был уже дряхлый, болезненного вида человек. Дон-Жуан с тринадцатилетнего возраста, Карон отлично понял причину смущения заказчицы, к тому же скромность, как признавался впоследствии он сам, никогда не была в разряде его добродетелей. Он сам отнес к Франке исправленные часы и с этих пор стал близким другом этого семейства. Через несколько месяцев после знакомства старик Франке, конечно благодаря ловким маневрам жены и нового знакомого, уступил Бомарше одно из своих доходных мест — контролера на кухне — за определенную пожизненную ренту по гарантии ее выплаты Кароном-отцом. Но прежде чем вступить в отправление придворной должности, Карон-сын должен был отказаться от звания часовщика и только тогда получил утверждение в новой обязанности королевским указом 9 ноября 1755 года.
Должность контролера на кухне его величества, как и многие другие, была своего рода налогом на тщеславие, а главное обычным средством французских королей увеличивать свою казну. Список придворных должностей, всегда более дорогих, чем полезных, и нередко весьма курьезных, можно найти в «Версальском альманахе». Там говорится между прочим о заведующем галстуками короля и о смотрителе комнатных левреток. У контролера кухонной отчетности было конечно гораздо больше реальных хлопот, чем у его коллег, ведавших галстуками и левретками. Контролеров при дворе полагалось иметь ровно шестнадцать под начальством одного — главного. Они исполняли «должность» поочередно, по четыре контролера в квартал. В их обязанности входило ведение счетов по обыкновенным и экстраординарным расходам королевской кухни и участие в заседаниях с правом голоса в хозяйственном совете. 660 ливров деньгами, столько же натурой, всего около полторы тысячи, — таково было их содержание. Во время придворного обеда контролеры, со шпагою на боку, принимали участие в церемонии подачи блюд и собственноручно ставили их на королевский стол. У старика Франке была еще другая, более завидная должность — контролер военного интендантства. Кроме обычного жалованья, подразумевались взятки с подрядчиков, оплата прогонов не совершавшихся поездок и тому подобные «безгрешные доходы», которые делали этот род службы чрезвычайно прибыльным. Надо думать, что Франке именно на этой должности сколотил капитал на покупку пригородного имения Верлегран. Все эти возможности не ускользнули Карона-младшего проницательного не по летам. На кухне его величества было больше церемоний, чем прибыли, и молодой придворный — всего два месяца на службе — стал ухаживать за стариком Франке и всячески ублажать его, в надежде позднее приобрести место в интендантстве. Однако затея не удалась.
3 января 1756 года Франке неожиданно умер от апоплексического удара в своем имении Верлегран. Право на «хлебное» место в интендантстве перешло к ближайшим родственникам с его стороны. А уже 22 ноября 1756 года состоялась свадьба Марии Обертэн, бывшей Франке, и Пьера-Августина Карона.
После первого брака Карон принял более аристократически звучащую фамилию «де Бомарше», по названию поместья Bosc Marchais (скорее всего вымышленного), унаследованного женой от первого мужа.
По любви ли женился Бомарше на Марии Обертэн, или по расчету, — позднейшие биографы писателя склоняются к последнему решению. Во всяком случае он не долго и, увы, не счастливо жил с вдовою Франке. Она умерла менее, чем через год после свадьбы, 29 сентября 1757 года. Эта скорая кончина, а вернее желание очернить Бомарше во что бы то ни стало, дало повод его врагам распускать слухи, что это именно он отравил свою жену.
Имеется весьма прозаическое опровержение клеветы, взведенной на Бомарше его врагами. Его «злодейство» не могло, конечно, быть злодейством, ибо оно должно было иметь какую-нибудь цель, и вот именно этой цели, в данном случае не оказалось. Никакая страстная любовь к «другой» не волновала в это время Бомарше, но он мог мечтать, пожалуй, в случае смерти жены, о присвоении ее капиталов, но для этого надо было сначала запастись соответствующим завещанием своей жертвы и потом уже убивать эту жертву. На самом деле жена Бомарше умерла, не оставив завещания, и все ее имущество естественным образом перешло к ее родным. Напротив, вместе с женою Бомарше лишился того временного довольства, какое доставляло ему состояние вдовы Франке.
Что оставалось двадцатипятилетнему повесе? В надежде поправить положение он обратился к музыке, столь возмущавшей его отца.
http://stihi.ru/2024/01/22/3906