Курс четвертый
Новый учебный год для нашего курса начался с того, что его начало отодвигается на месяц. Нас направляли на картошку. Учитывая, что мне завхозу и командиру отряда надо было сдавать финансовый отчет, то я имел право не поехать на картошку. Вопрос о моей поездке на сельхоздела решился в одночасье. Нехин сказал, что он сам его подготовит, а от меня требуется финансовый баланс, который мы уже предварительно свели за время езды в поезде.
Я ему всё предоставил, так как всё было у меня взято с собой. Таким неожиданным образом для меня закончился стройотряд «Шушенское 75».
В связи с тем, что пока решался вопрос с итоговым финансовым документом, я не успевал уехать на картошку вместе со всеми. В тоже время многие мои сокурсники не успевали набрать с собой выпивки. Произошла стыковка разных интересов.
Ребята подходили ко мне и снабжали мой карман деньгами, а голову заказами, что и сколько купить. Товара в априори набиралось изрядное количество, но я не отказывал никому.
Вызнал место, куда мне потом надо ехать. Этим местом была деревня Ершово, что рядом со Звенигородом. Как туда добраться я знал, места для меня были очень знакомые.
Заказ на выпивку я реализовал на улице Тверской, уже не помню точно где, но рядом с Белорусским вокзалом. Своих вещей у меня было очень мало и бутылки заняли все пространство рюкзака. Вес его был очень приличный, не приведи Господи упасть!
Электричка шла по знакомому пути до станции «Звенигород», а потом от станции автобус шёл до Ершово. Я приехал вовремя и в аккурат к ужину. Студентов кормили в колхозной столовой. После ужина сокурсники подхватили привезенные мной винно-водочные дары.
Для нашего проживания были выделены две деревенских школы – одна старая деревянная, другая новая – каменная. Факультетский курс на проживание определили просто – с 1-й по 3-ю группу в новой, с 4-й по 6-ю группу в старой. Да и ладно. Но нашей половине было приятнее.
За время обучения завязались дружеские отношения нашей группы (6-й), и именно с 4-й и 5-й. Выждав некое время для того, чтобы мне обустроиться, а именно получить матрас и остальное постельное, моя группа и наиболее приближенные к ней из остальных, двинулись в лес. Разожгли там костёр до небес и … «Картошка» открылась.
Сколько мы находились в лесу трудно сказать, но вернулись к месту общего жительства глубоко ночью. Учитывая, что стеклотару в советское время можно было сдавать в любом магазине, то мы собрали всю пустую «посуду» и принесли ее с собой. Как-то так получилось, что рюкзак с пустыми бутылками засунули под кровать Тане Грибиной (из состава нашей группы).
Утро началось с линейки. Старшими над нами были поставлены два преподавателя от факультета. Они поставили на день задачу нудными и унылыми голосами. Мы уж думали идти на завтрак, но тут линейка приняла совсем неожиданный поворот.
Старший из них приказал – Грибина из 6-й группы выйти из строя.
Таня вышла, а у нас ничего не шелохнулось. А зря. Вот тут-то и началось.
Он ядовито продолжил – Под кроватью у Грибиной вчера ночью при проверке наличия присутствия был обнаружен рюкзак полный пустых бутылок. В нем было из-под водки столько-то (озвучено количество), из-под вина столько-то (по аналогии). Позор студентке пьянице Грибиной, столько и такого выпить … Мы принимаем решение исключить её из отряда, отправить в Москву и сообщить об этом факте в деканат. Грибина, может быть свободной, а остальные могут идти на завтрак.
От услышанного Таня стояла ни жива, и тем более ни мертва (её отец работал в аэропорту Шереметьево и был парторгом этого авиапредприятия). Из Таниных глаз потоком полились слезы.
Руководство уже было хотело идти, но наша группа, как стояла, так и не стронулись с места. Не сговариваясь, все проявили солидарность, причём, как один. Какие-то ребята из других групп сначала дернулись идти, но видя наш молчаливый протест, остались на месте. Осталась на месте вся линейка. Бунт против произвола!
Преподы остановились и поняли, что с нами им не совладать – не в аудитории. Далее они пытались нас совесть, что-то еще говорили, стращали, но всё было тщетно – линейка стояли стеной.
Тут-то у них сыграло одно место, что пониже спины. Дойдет до ректората – не помилуют. У нас на потоке учились дети высокопоставленных чиновников (про Н. Назарову, В. Комарова, С. Позднякова уже писал) и по головке могли не погладить. Они стали лихорадочно искать путь к примирению. В результате, ими было отменено их решение, принятое по Тане. Только после этого отряд пошёл на завтрак, но авторитет руководства был подорван. Их быстро заменили.
Дурь.
Работали на картошке не нудно и самозабвенно, не смотря на шедшие дожди, разной интенсивности. Девчонкам кончено с непривычки было тяжеловато, но они держались, а мы, как могли, помогали им, и ободряли их. Вечером, если не было дождя, выходили в лес и там возле костра расслаблялись. В предбаннике на центральном входе в школу, для них устроили «помывочную».
Поля были в разных местах и близко и далеко. Если близко, то на работу и с неё, а также на обед, ходили сами. На дальние угодья нас увозили и до конца рабочего дня.
Процесс сбора урожая всегда проходил весело. В те времена шли популярные югославские фильмы про ковбойцев и индейцев. Одним из главных героев был Гойко Митрич (мы так его звали между собой). Эти фильмы тоже повлияли на наши мозги. Для придания процессу сбора картошки авантюрного индейского оттенка, стали давать друг другу клички. Наподобие – Блестящий пиджак, Какая-то лань, Горный мундштук, Хитрая рысь … И в таком ключе.
Забегая вперёд, скажу так. В ходе не частых встреч группы, в юбилейные года после окончания МАИ, всегда вспоминались эти самые клички … С радостью!
Для развлечения и познания окружающего Ершово мира, нам организовали экскурсию по городу и в Саввино-Сторожевский монастырь (тогда он был музеем и санаторием). В ходе этой экскурсии была пешеходная прогулка в Дютьково. Что не осталось неотмеченным в нашей жизни в ходе вечерней посиделки.
Один раз нам решили устроить банный день. Отвезли в Звенигород в городскую общественную баню. После бани было разрешено тем, кто хочет, съездить домой и вернуться завтра к завтраку.
Мне ехать никуда не хотелось. Я и Вася Карибов из 4-й группы вернулись в лагерь, купили для «послебани» бутылку водки (по псевдорусскому обычаю Петра I). Поужинав, пошли на природу. Расстелили на земле телогрейки и легли глядеть на луну. Выпили за разговором все, и пошли спать. В процессе возлежания произошло знаковое событие – мой, стоящий на траве налитый стакан, упал беспричинно на бок.
Утром я не мог встать, сесть, лечь, ходить, а про туалет вообще молчу. Так состоялось мое знакомство с радикулитом. Мне был прописан постельный режим и запрет на любую работу. Лечения мне не было никакого, да и откуда ему там было взяться.
В такой, прямо скажем не очень приятный момент, ко мне приехала моя пассия – стройотрядная певица. Я писал про сложившийся в ССО роман, а здесь он продолжился. Мы смогли кое-как прогуляться, но, ни о каких других интересах и страстях, речи быть не могло.
Я пролежал в таком виде несколько дней. Слава Богу, в палате я был не один хворый. Через койку от меня лежал Ашот Акопов. Его организм тоже чем-то не сдюжил, но он был более подвижен. Периодически он доставал из-под кровати огромную банку и прикладывался к ней.
Заметив, что я узрел такое таинство, он предложил приложиться к ней и мне – Сгущёнка! Я культурно отказался, тем более что певица привезла мне бутылку «Мальвазии». В один из очередных глотков, Ашот начал ругаться по поводу того, что банка ещё тяжела, а ничего из неё не течёт. Он полностью вскрыл её ножом. Банка была наполовину заполнена мухами, которые набились в неё через разрезы на крышке.
Руководство отряда, видя моё не улучшающееся состояние, отправило меня по объективным причинам домой на лечение. Что я и стал делать, находясь дома.
Ходил в лечебный корпус санатория к маме. Там мне делали озокерит (накладывали горячий горный воск), а потом подключали к аппарату Диодинамик. Тяжелые процедуры, но под их воздействием радикулит отступил.
Учеба на четвертом курсе была очень интересная – началась полная специализация.
Своей институтской дружной группой и примкнувшими ребятами из других групп мы продолжали собираться по-разного рода поводам и праздникам. Случай на картошке сплотил нас еще больше.
К нам с вечернего курса из «академки» перевели Галину Крылову и двух ребят. Из нашей группы перевели отстающих (не успевавших сдавать сессию) на вновь образованный факультет (системы жизнеобеспечения) одну девушку и одного хлопца.
На очередную групповую гулянку Галя привезла гитару и после легкого застолья пела весь вечер. Разговорились, оказывается, что она в то время была одной из видных исполнительниц бардовской песни, не пропускала Грушинские фестивали. Наши тренди-бренди на её фоне был детский лепет.
Очередной раз отмечали уж не помню что. Вечер проходил в семье Грибиных. На этой гулянке присутствовала новая девушка. Мы познакомились, разговорились. Она оказалась подруга детства Татьяны Грибиной, тоже Татьяна, но с фамиией Лапкина. Они обе выросли в Крюково, где жили по соседству их родители. Потом Грибины переехали в Москву, а Лапкины остались в Крюково.
Как-то так вышло, что я и Таня Лапкина стали встречаться. Она работала в одном из микроэлектронных центров в Зеленограде и там уже училась в ВУЗе. Я ездил к ней на свиданья в Зеленоград или она приезжала к нам в Архангельское.
Я познакомил ее с друзьями. А Татьяна познакомила Серегу Панферова с Татьяной Грибиной. Любовь закрутилась со всех углов. А у меня дело пошло к свадьбе.
После «Шушенского 75» я уже не думал еще раз съездить в стройотряд. Но, так как с Татьяной решили пожениться, то надо было заработать денег на этот ритуал.
В отряд «Шушенское 76» записаться мне была уже чистая формальность. Командование в отряде возложили на Александра Волковского. Я попал в одну бригаду, где был уже знакомый мне друг Волковского и его же сосед по общаге – Андрей Кондратов (с этого момента и потом жизнь свяжет нас навсегда до последнего). В бригаде даже койки наши рядом стояли.
В это год появился в коллегах Сергей Степанов (его за озорной вид прозвали – «Змей», слава Богу, он до сих пор таковой). При душевном сближении оказалось, что он жил в Выползово, там же, где я служил в армии после учебной части. А его отец был командиром нашего полка. Вот так выстрел из прошлого.
Процесс по подготовке к отъезду к месту работы проходил по обычной, отработанной схеме.
Необычным оказался сам мой отъезд в отряд.
В назначенный день должны были отправиться в путь 5 отрядных бойцов, в том числе и я. Мы собрались в общаге факультета, но тут выяснилось, что билетов для нас на самолет нет. Возвращаться домой нам не хотелось, и мы решили ехать поездом Москва – Абакан, который отходил с Казанского вокзала вечером. Билетов на этот поезд, конечно, тоже не было.
Мы стояли на перроне совсем грустные. Одного коллегу по общей грусти провожал его отец. Он-то и пошел по вагонам договариваться с проводниками. Один из договорников согласился взять нас к себе в купейный вагон … Но в одно купе. По деньгам мы должны были отдать проводнику за пять купейных мест.
Впятером разместились в купе. Сидеть вроде ничего, да и полежать, если хочешь, тоже можно между собой договориться. Но, как обустроиться на ночь? Провели жеребьёвку на пальцах. Цель была одна – кому спать на полках, а кому вне их. Вне полки на первую ночь выпало мне. После этого начали готовиться ко сну.
Я думал, как же спать и придумал такое – «Залезу ка я в багажный отсек, тот, что наверху!». Попробовал залезть и залез, словно чемодан. Всё ничего, но вращаться с боку на бок не выйдет никоим образом. Как залез животом вниз, так и лежи, можно только вращать головой, перекладывая её с одной щеки на другую.
Не знаю, сколько времени я пытался заснуть в такой позе, но на часы тоже было не посмотреть. А сон не шёл никак. Вращаясь одной головой с бока на бок, слушал стук колес по рельсовым стыкам. Наслушавшись этого тук-тук тук-тук, уже под утро сон всё-таки сморил меня. Пробудившись, я еле вылез из того отсека. Тело всё затекло. Мне понадобилась помощь ребят, для того чтобы я не грохнулся вниз на пол из-под купейного потолка.
А ехать нам оставалось четверо суток! Такой вариант ночного размещения стал не очень-то подходить. Позавтракав, я лег на верхнюю полку и на ней практически выспался, уже, как человек.
После моего неудачного опыта быть в качестве чемодана, коллеги решили использовать нижнее пространство, а именно пол. Так мы и ехали до Абакана. Днём кому надо, тот спал на полке. Ночью, тому, чья очередь, тот на пол. Но это лучше, чем в отсеке для багажа.
Не помню, на какой станции я дал в штаб отряда телеграмму для нашей в встречи, в которой сообщил дату, время нашего прибытия в Абакан и номер поезда.
По прошествии трёх суток в пути с нашего старта, проводник объявил нам приговор о расплате. Мы сложили все деньги в кучу. Не хватала где-то рублей 6 до объявленной суммы. Предложили взять сумму с недостачей. Но жадная натура уперлась и не соглашалась на предлагаемые нами деньги, и требовал полную расплату.
В противном случае он пригрозил позвать милицию и высадить нас в том месте, докуда у нас хватало денег. Это уж вообще не входило в наши планы и риски. С целью выхода из положения решили продать в вагон-ресторан бутылку водки (хорошо, что ума хватило её не выпить).
В ресторане долго не хотели совершить с нами сделку. Но в итоге мы уговорили их на покупку, объяснив причину нужды в деньгах.
Водку взяли, деньги дали! Деньги проводнику отдали. Всё, как по Марксу.
Абакан встретил жарой. Уже на подъезде к нему в купе было очень жарко и некомфортно. А в самом городе и того хуже, в поезде хоть в окошко ветерок освежал. Мы ходили всей гурьбой по перрону, вокруг вокзала в поисках машины, которая нас заберет, но все было тщетно.
Делать было нечего, мы добрались до Речного вокзала. А как дальше добираться без денег? Мы всей группой стояли у кассы. И тут опять сыграла роль моя популярность в тех краях.
К кассе подошел какой-то мужик и, наверно, он нутром почувствовал, что мы нуждаемся в денежной помощи. Разговор между нами вышел короткий. Он узнал меня по даваемым отрядным концертам, а мы сказали ему, что нам надо взаймы на билеты до совхоза, на Зарю! Мол, отдадим сразу по приезду (ему тоже надо было до совхоза). В итоге он нам купил билеты.
Когда мы вышли из «Зари» в совхозе, сразу пошли с ним в штаб и завхоз вернул ему его затраты.
Жизнь отрядная мало чем отличалась от предыдущих отрядов. Как я уже писал – всё шло по один раз заведённому порядку. Но не было монотонной, однообразной жизни.
Капустники были другие, концерты тоже были другие. Агитбригада также возглавлялась мной же. Главную роль в музыкальном обеспечении, опять возлагалась на Влада Анохина. Он дошёл до совершенства и иногда выступал, как человек оркестр. На теле приспособил губную гармошку, привязал к органам верёвки, ведущие к ударным, в руках гитара и перкуссия. Если он не дул в гармошку, то пел в микрофон.
Объекты нашей бригаде достались очень непростые, как в прочем, они никогда простыми не были.
Вся бригада трудилась над возведением парапета на протоке Енисея прямо напротив Ленинского мемориала в Шушенском. Сложность была в том, что надо было изготовить фигурную опалубку, позволяющую стыковать бетонные плиты, с будущей конфигурацией самого парапета. Плитами был укреплен берег протоки, на котором в будущем будет набережная.
Эту задачу мы решили! На то мы ребята из МАИ. Правда, щиты опалубки вышли тяжеленные (высота их была более двух метров). Их ставили, а затем переносили на другое место, чуть ли не впятером. А сколько бетону мы туда вложили и не сосчитать. Бегали наверх опалубки с лопатами по двум сшитым гвоздями доскам, сбрасывали бетон, и с середины трапа прыгали на землю. Так образом у нас было круговое движение.
Такое нарушение охраны труда было обусловлено тем, что в жару бетон быстро схватывался, а машины шли потоком … Ждать и догонять нам было некогда.
Ещё отряду неожиданно достался интересный объект – надо было построить луковый склад в самом совхозе. Он по проекту должен был быть кирпичный. А, значит, нужен каменщик, то есть это был я с опытом кладки. Из другой бригады тоже взяли каменщика – Евгения Козлова (все его звали «Синий»). Из другой бригады нам отрядили помощника каменщика (правда, он был без такого опыта).
Фундамент был залит до нас. Нам предстояло выложить огромное помещение с одним небольшим окном и большими воротами, залить бетоном пол. С полом справились очень быстро. Сам кладка тоже пошла на ура. Раствор мешали сами. Главное было завести углы, а плоскости, это уже не так сложно, но до определённой высоты нашего роста. Затем надо было строить леса и тут уже один помощник на двоих каменщиков, никак не справлялся. Пришлось класть кирпичи одному, а двоим помогать.
Рядом с нами тоже открылся неурочный отрядный объект – «Силосная яма». Её строить отрядили одного бойца – Александра Касперовича (его в общаге прозвали «Пиня» (не знаю почему) или «Карлсон» (в силу того, что он часто летал … с лестницы). Ещё в придачу «Пине» дали кран, для установки бетонных плит.
Таким вот образом у нас сложилась своя республика, которую мы прозвали – Лукоямск.
Сначала на обед мы ходили в отряд. Потом обнаружили рядом с Лукоямском совхозное картофельное поле. Это в корне поменяло наш распорядок дня. Мы взяли сковороду из кухни, утром брали маргарин и кое-что ещё. Наверное, Вы, поняли, что мы ели молодую картошку. Рядом была телятник. Мы договорились с местными девами на ежедневную трехлитровую банку молока. Но без мясного белка стол был не полон.
В процессе работы мы углядели, что на чердаке телятника прячется много голубей. Тут-то и почалось … Ели их в разных видах.
На обед, а иной раз и на ужин уже мы не спешили … Пребывали в сытости!
Поговорили с отрядным завхозом В. Ломакиным откровенно и по душам – «Сколько баллов он даст бригадам за мешок молодой картошки. Торг состоялся, и отряд стал бесплатно регулярно получать для еды молодую прибавку, из семейства паслёновых.
При подготовке к одному из капустников (вроде была вольная тема) «Пиня» и я придумали такую сценку. Вернее «Пиня» где-то видел нечто подобное. Суть вот в чём. На сцене сидит факир и дует в дуду. Из ящика перед ним нехотя встает псевдокобра.
Сюжет нас захватил. Факиром должен был быть я. Кобру сделали из половой тряпки-мешка, разрезав её на полосы. Перекинули незаметно для всех леску на сцене через трос занавеса. Всё готово для чуда заклинания.
По задумке «Пиня» выходит с ящиком с коброй, не очень афишируя цепляет тряпку за леску и уходит. Выхожу я в трусах в горошек и в чалме, сажусь с дудкой и играю. «Пиня» тянет за леску туда-сюда и змея начинает играть со мной в унисон.
Это по задумке.
Маленького ящика для кобры не нашли. Взяли большой ларь с крышкой, где хранились овощи ... Я вышел и сел в ожидании змеи в ящике. Уже вдвоём выносят ларь. «Пиня» открывает крышку и цепляет тряпку-змею, затем уходит. Я начинаю вибрировать на дуде. Леска натянулась, тряпка начинает появляться из ящика. Публика хохочет в исступлении.
В этот самый момент леска обрывается и змея исчезает внутри ящика. Я по инерции продолжаю дудеть. В самый неожиданный момент, из ящика в полный рост встает тощий Борис Ильич (из нашей бригады). Вставши и извиваясь, он противным голосом, от которого корёжило весь отряд, кричит на весь зал – «Что?».
Я чуть со сцены не слетел от такой неожиданности, а ребята в зале валялись на полу от смеха.
Оказалось, что Борис Ильич, не зная о нашей задумке этого номера, с чего-то решил, что ему надо залезть в этот ящик. Его пытались удержать, но не удалось … Ящик надо было уже выносить по времени … Как же он восхитительно подыграл нам своим экспромтом …
Поездка на строительство Саяно-Шушенской ГЭС тоже была иная. Мы смотрели на само строительство уже со смотровой площадке (не так, как в первый раз – с «нулевой» отметки). Сама плотина была уже вылита на проектную высоту. Впечатлений было масса. И с некоей грустью смотрели на тайгу, что располагалась выше по течению Енисея … Такая красота будет затоплена.
Поездка в Каменный городок прошла без особых эксцессов. Новых впечатлений от самого городка у меня не появилось. Зато дорога туда и обратно была сверх весёлой. С нами в автобусе оказался сам завхоз В. Ломакин, а над ними мы могли трунить с утра до ночи и наоборот. Вид у него всегда был, как у Чеширского умасленного кота. Человеком он бы из нашей среды. Я с ним раньше работал в одной бригаде, когда её возглавлял «Зять».
Я придумал, как над ним шутковать – «Ломака, дай ньаку!». В поездке в Каменный городок, в ожидании ужина в горной местности, ему чуть ли не весь отряд кричал про эту самую «ньаку». Правда, при этом авторитет «Ломаки» никоим образом не снижался!
Вернувшись из Шушенского, у меня начались хлопоты с предстоящей женитьбой. Когда всё свершилось, то мне от нашей группы подарили чайный сервис, который был упакован в картонную коробку. Я по инерции зашёл в общагу, в комнату к А. Волковскому. Там тоже было что-то в качестве подарка.
Попрощался с ребятами. Они на последок выдали мне из Тухмановского – «Вот стою, держу весло, через миг отчалю …» … Заменив «весло» на «сервиз».
Процесс свадьбы прошёл, как у многих и если чем отличался, то тем, что во время банкета играла стройотрядовская группа во главе с Владом Анохиным. Ребята играли от всей души и дай Бог каждому так.
А ещё «Змей» проникся двоюродной сестрой моей жены. И иногда потом он приезжал в Крюково на свиданье, да и мне от его визитов становилось веселей в семейном житии в примаках.
Несколько слов о семье жены Татьяны. Тесть мой – Виктор был вылитый Александр Сергеевич Пушкин, а его брат родной Петр и того ближе. Смуглые лицом, кудрявые власы, губы, глаза … Прямо один в один. Разве, что отличало их разительно, так это ум – не Пушкинский.
В легендах, что рассказывали в семьях, содержалось следующее. Мол, когда-то ехал из Питера в Москву (а может наоборот) сам А.С. Пушкин. Остановился он на постой в этом месте и … Случилось, что появился его потомок внебрачный. А от него, мол, и пошел род Лапкиных.
Не знаю, насколько это правда, но внешне они были очень схожи.
Теща была из простой семьи. Работала на Останкинском мясокомбинате экспедитором. В доме была сытая жизнь, сопровождавшаяся обязательной выпивкой.
В этой сытости наблюдалась схожесть с фантазиями Бальзаминова. Теща лежала на диване, тесть же сидел рядом на полу. Что возлежавшая, что сидевший, обои мечтали о хрустале, коврах и иных признаках достатка в советской семье. Потом их мысли материализовывались.
Поначалу я не обращал на это внимания, но со временем мне такая жизнь стала надоедать и даже скажу больше – опостылела.
Учеба в институте входила в заключительную фазу. Для завершения обучения на военной кафедре мы должны были выехать в лагеря в военную часть, которая находилась в городе Остров. В 1970 году в этой военной учебной части я начинал службу в Советской армии.
В лагере нас переодели в солдатское, при этом если у кого-то раньше было звание, то оно было проявлено в виде лычек на погонах. Жили мы военной жизнью всего-то месяц, но с каким-то послаблением. Хотя, полученная военная жизнь рядового состава была почти по полной. Единственное отличие – мы не ходили в караул.
При прохождении лагеря руководство военной кафедры устроило нам две экскурсии. Первая была в Псков, в его кремль! Вторая – в Светлые горы и по пушкинским местам, Михайловское, Тригорское. Вторая поездка запомнилось на всю жизнь.
В конце лагерей мы сдали государственный экзамен и мне присвоили офицерское звание – «лейтенант» и добавили «запаса». А потом в военкомате по истечении нужного времени мне добавили ещё звёздочку.
Возможная моя военная жизнь закончилась с достижением солидного возраста.
Курс пятый
На последнем курсе обучения впереди нас ждала преддипломная и дипломная практики. Для её прохождения меня, как проживающего в Крюково (хотя, я прописку не менял), а также из нашей группы Славу Гордовского, направили в одно НПО …, расположенное в Химках. На время практик нас зачислили в штат, а посему мы получали какую-то зарплату. Пользы от нас для НПО не было никакой. Зато для диплома солидного материала здесь было много.
Мы оказался в отделах «научного» космоса. Я где велись работы по Марсу, а Славка – в отделе Венеры.
Из примечательного отмечу такое. В отделе, где практиковался я, работала жена Николая Бабакина (сына известного Главного конструктора Г.Н. Бабакина). Николай был гонористый из-за своего происхождения, жена его была более доступна в общении.
Николай приходил к жене и в разговоре нёс какую-то околесицу. Не знаю зачем, может так надо было … Для него. Нам нет.
Дипломная работа с определённым грифом мной написана, моделирование процессов произведено, все сброшюровано, чертежи начерчены. Защищать Дипломную работу я записался на возможный первый день, выбрав его из объявленного установленного графика защит.
Сама защита проходила на нашей 301 кафедре и проходила в основном спокойно. Но после моего доклада, один из членов институтской комиссии начал задавать вопросы по происходящим процессам в контуре управления (у меня в дипломной работе был отражен процесс с управлением по дальности возвращаемого аппарата с поверхности Марса во время его стыковки с орбитальным модулем).
Я немного растерялся от неожиданности, так как оппонент начал выдвигать тезисы, что рассчитанная мной система не работоспособна. Дальше больше, что, мол, в работе неверные данные и пошел, поехал. Тут мне на выручку пришел и защитил меня от несправедливости мой руководитель дипломной практики из того отдела НПО.
Он опирался на разработки НПО, а тот на научные работы кафедры. Меня попросили выйти, дабы я не смотрел на срам, от возникшего столкновения науки и производства. Потом меня пригласили и сказали – оценка «Хорошо».
И ладно.
Сюжеты из обучения
Мне в принципе подобные столкновения при обучении в институте были хорошо знакомы. Не знаю почему, но я, наверно, притягивал такие ситуации. Вот некоторые эпизоды из моей жизни в качестве студиозуса.
Проходили мы науку «Материаловедение». По итогам прослушанного цикла лекций был зачёт. На лекции ходили, как Бог на душу положит и, как не положит. Чтобы привлечь на свои лекции студентов, преподаватель на первой лекции поставил такое условие – зачёт «автоматом» получат те, кто предоставит ему полный конспект его лекций, написанных своей рукой. Очень жёсткое условие, если честно. Конечно, старались ходить, но жизнь ведь всегда вносит коррективы – были пропуски.
Потом недостающее переписывали у тех, кто ходил и слушал это пропущенное. Многие думали, что после сдачи зачета, можно будет взять конспект у счастливчика и пойти на зачет с ним. Ан и нет.
Препод предусмотрел такую уловку с лазейкой. Он доставал шило и сильным ударом втыкал его в тетрадь. Таким образом, исключалась передача конспекта из рук в руки. Мне пришлось многое переписать из других конспектов, как с дырками, так и без оных.
На 310 кафедре «Электрические машины» (где работал мой дружок Саша Юдин) мы делали лабораторные работы. Во время одной из таких работ, преподавательница предложила нашей группе создать стенд для новой лабораторной работы. Создание такого стенда являлось возможностью сдачи экзамена его создателями в легком режиме. Я, очень любивший электротехнику, дал согласие на такую работу. Со мной участвовать вызвался Слава Гордовский.
Мы после занятий шли на кафедру для создания стенда, а в силу того, что я всех там знал, то нам помогали в изготовлении конструкции. Потом, когда стенд был создан и апробирован в работе с положительным итогом, мне дали чертеж, который нужно было начертить и прикрепить его над стендом для изучения студентами.
Чертеж я начертил и принес его вместе с оригиналом на кафедру. Мне сказали, чтобы я положил их в такой-то шкаф. Мол, в него никто не лазает.
И вот приходим мы в назначенный день и час в лабораторию на кафедре для сдачи стенда. Преподавательница просит запустить стенд. Включаем, всё работает, она остается довольна – «Теперь давайте чертеж».
Я иду к шкафу, открываю его, ищу чертеж и не нахожу. Что такое? Перерываю весь шкаф – нет чертежа. Я к ребятам, что указали на этот шкаф. Они, мол, был чертеж и клал он (показывая на меня) его в этот шкаф … Мол, мы так ему сказали. А преподавательница не внемлет – «Давайте чертеж и все тут».
Мы вышли из лаборатории и давай думать, да смекать о том, что же такое произошло. Тут появляется один сотрудник кафедры. Коллеги к нему с вопросом про чертёж.
Он и рассказал, что случилось.
Одному аспиранту нужен был ватман для того, чтобы нарисовать график работы комсомольского прожектора. Почему его потянул в тот шкаф трудно сказать. Всё стало сходиться на этом аспиранте …
Начали выяснять, где он живет, потом побежали в нужный корпус студгородка. На наше счастье аспирант спал. После нашего принудительного его пробуждения, он никак не мог понять, что от него требуют. Поняв, пояснил, что график работы комсомольского прожектора висит на стенде там-то и там-то.
Бегом в наш корпус, а в нем к указанному стенду. Выдираем кнопки, переворачиваем листки ватмана – наш чертеж, только порезанный для комсомольских нужд. В таком виде мы принесли чертеж преподавательнице. Как она не артачилась, но вина-то ведь не наша, и ей пришлось принять у нас эту работу.
Экзамен в итоге не был очень легким, но и не таким тяжелым, как для всех.
Есть такая наука – «Детали машин». Результатом ее изучения в обязательном порядке был курсовой проект – рассчитанный и начерченный в нужном количестве ватманских листов, какой-нибудь механизм.
Учитывая, что у нас специализация «приборы», то нам давали рассчитать небольшие по размерам механизмы. В частности мне выпала честь работать по прибору для принудительного автоматического выпуска парашюта.
Я рассчитал такой механизм по исходным заданным данным. А потом начал чертить сам рассчитанный механизм. Обычное дело.
Механизм по своим размерам в развернутом виде был для полного листа ватмана очень малым. Пришлось увеличивать редуктор в масштабе чуть ли не 20:1. Мой руководитель этой курсовой работы одобрила итоговые материалы для их защиты.
Я в полной уверенности, что все хорошо, смело пошёл на защиту. Захожу в аудиторию, где идет приём работ, сажусь к свободному преподавателю. Начинаю рассказывать о своей курсовой работе. Преподавательница слушает, разворачивает лист ватмана с чертежом. Тут и началось – «Что тут начерчено, что это за полоски, где шестерни, где профиль зуба, где подшипники …». И в таком колюче нарастает её истерика, чуть до падучей дело не дошло. Я понял – не вышла защита.
Забираю свою работу и выхожу. Иду к своей руководительнице и объясняю то, что произошло. Она тоже в лице тут же поменялась. Всё потому, что меня угораздило попасть в «лапы», тех, кто занимается разработкой силовых редукторов для вертолетов. Есть разница? Есть и еще какая – прибор и силовая установка. Вот эта разница ту женщину чуть до инфаркта не довела.
Стали мы думать да гадать, что делать дальше. Все бы ничего, не к этой, так к другому преподавателю иди. Ан и нет. На этой кафедре правило – к кому попал на сдачу, так и до конца (его или твоего) ходить к нему. Пришлось мне нарисовать профиль зуба шестерни, уже и не вспомню с каким увеличением. А еще кое-что добавить, о чем с пеной у рта кричала «вертолетчица».
Вызнав, когда она будет принимать работы, я пошел для повторной сдачи. Увидев меня, с ней тут же приключился приступ падучей и кликушества. Результат сдачи стал мне ясен.
Теперь уже работу принимать должна комиссия от кафедры. Дело оказалось не шутейное.
Сидят члены комиссии, я пред ними, как в фильмах про инквизицию, сбоку сидит «падучая», со мной рядом руководитель моей курсовой работы. Мне уже ничего не надо докладывать. Ругань началась сразу же, как председатель разрешил говорить про защиту. Ор стоял несусветный. Потом они опомнились и мне сказали, чтобы я вышел и ждал за дверями. Крики, несущиеся из-за двери, были еще минут десять, потом из неё вылетела пунцовая «вертолетчица» и, фыркнув в мою сторону, скрылась в институтских терниях.
Меня пригласили и объявили – «Удовлетворительно». Война между «прибористами» и «силовиками» лишний раз прошла через мою курсовую работу.
Дурь, какая!
Самым из всех самых экзаменов для нашей 301 кафедры, являлся экзамен по «Теории автоматического управления и регулирования» (ТАР). Это наша будущая визитная карточка. Сами понимаете, какая подготовка шла к этому экзамену.
Экзамен был во втором семестре – летом. А погоды стояли знатные. Мой друг Юра Дешевой, учившийся во 2-м медицинском, тоже готовился к какому-то своему анатомическому экзамену. Голова пухла от того, сколько всего напридумывали ученые умы для науки ТАРа.
И вот с Юркой решаем идти для просветления мозгов на рыбалку. Собрали снасти, наварили геркулеса, взяли зелена-вина, я сделал термос с крепким кофе. Экспедиция отправилась на отдых под вечер. Решили идти за деревню Захарково, та, что возле Архангельского. Идти пешком где-то километра 2. А мы и не спешили.
На берегу нашли ложбину и расположились в ней. Костер разводить было не зачем. Дни и ночи стояли жаркие. Мы «хряпнули», закусили бутербродами. Попили кофе, который оказался сверхкрепким (в советское время растворимый был большая редкость, а потому пили настоящий). После него никак не могли заснуть, а лежали мы прямо на земле. Юра, правда, подстелил под себя отцовскую офицерскую плащ-накидку.
Утром приступили к лову и очень удачному, рыба клевала, как из «пулемета». Потом по жаре еле дотащили до дома улов. После столь продуктивного отдыха, подготовка к ТАРу продолжилась.
На следующее утро я после сна встать не смог. Это было второе пришествие радикулита. Звоню маме и иду к ней на работу в лечебный корпус на процедуры. У неё на работе мне сразу же сделали на спину Диодинамик и положили горячий озокерит.
Завтра мне на экзамен. С трудом пораньше поднимаюсь, иду и принимаю процедуры, после них еду на экзамен. А в голове одна мысль, как я его в таком неудобстве буду сдавать?
Экзаменовали нас в лабораторию на кафедре. А возле столов стояли очень высокие табуреты, как в баре. Я с трудом залез на эту сидушку. Что-то написал, как ответы, на поставленные билетом вопросы. Пора сдавать. А принимал экзамен сам Никита Борисович Судзиловский – зам. зав. кафедры, профессор (кафедру возглавлял академик Петров). Я подошел к столу, за которым он восседал и стал громоздиться на высокий табурет. Как не подойду, не могу никак сесть … То с одной стороны, а то с другой. Он смотрел на мои изголения с табуретом и вдруг интересуется.
– Что это с Вами?
– Радикулит, Никита Борисович! – отвечаю я, не заставив себя ждать.
А ему, как будто того и надо было. Он предложил мне стоять, а сам остался сидеть. И начался разговор, как в «Родственных душах» от ОГенри – А чем лечитесь? … А тем? … А я вот таким ... А я еще вот так … А где лечите? … А я в санатории …
Наговорились мы про этот несчастный радикулит до сыти. Он и я даже на время забыли зачем мы здесь … Потом, опомнившись, вернулись к экзамену. Профессор понимал, что из меня в таком состоянии особых знаний он по ТАРу не получит. А я понимал, что он готов отпустить меня с миром.
Так и случилось. После нескольких вопросов по предмету для проформы, он мне проставил неплохую отметку в зачетную книжку. Расстались оба с облегчением.
Такие случаи скорее исключение из правил. В основном учеба в институте научила и дала возможность работать с информацией, используемой при управлении летательными аппаратами, а с учетом моей специализации, то точнее – работающими в космосе.
Подработка
После защиты дипломной работы (это было начало февраля и чуть ли не 4е число), я на три месяца был свободен ото всего. Дипломы об окончании МАИ должны были выдавать только в начале мая. Что делать, чем заниматься?
Теща предложила пойти поработать на Опытный завод бараночных изделий (ОЗБИ), тот, что в Останкино. Она когда-то там занималась трудовой деятельностью и её помнили на этом заводе. Приехали вместе в Останкино, и зашли на ОЗБИ. Как раз работала смена, в которой были её знакомые. Поговорили о моём статусе и трудоустройстве. Всё оказалось очень просто, и на следующий день я приступил к работе в ночную смену.
Рабочая смена, в которую меня определи, состояла на 99% из женщин. Из мужчин были – слесарь-наладчик, дедок (типа Митрич на зимний сезон), фасовавший в бумажные мешки сушку челнок, и я. В раздевалке мы все переодевались в белые халаты и бахилы.
Меня поставили на линию собирать хлебные палочки (выпекавшиеся по итальянской технологии) с волнистых металлических поддонов, сделанных из нержавейки и выползающих на горизонтальном конвейере из печи. Конвейер ходил по кругу с большими пролетами от выхода из печи и до её начала. Палочки должны были остыть. С другого конца, до входа в печь, стоял аппарат, из которого выдавливалось тесто на поддоны. Всё было просто до нельзя, но не совсем.
Впереди меня стояла женщина и собирала с поддона продукцию, а я за ней и делал те же действия, что и она. Собранные палочки складывали в деревянный ящик, а как он наполниться, то он относился расфасовку, затем надо было брать следующий. Упустить в печь движущийся поддон с палочками недопустимо … Это катастрофа и брак. Для того чтобы уберечь пальцы от воздействия горячего металла, выдавались перчатки из хлопковой ткани.
Не помню, сколько мои перчатки смогли выдержать, но к концу смены они были все протерты, а на подушечках пальцев были ожоги и мозоли. В душе я костерил всю эту хлебную продукцию. Вернувшись, домой со смены под утро, сразу лег спать, но дневной сон был тяжелый. К вечеру проснулся с больной головой и стал собираться на «голгофу».
Но, Богу милостив! На следующую ночную смену меня поставили на линию фасовки ванильной сушки. Эта сушка «плыла» на конвейере выйдя из печи, расположенной на втором этаже. Она остывала, падая с ленты транспортёра на ленту, идущую снизу. С последней ленты сушки падали в бункер фасовочного автомата, который порциями выдавал ее в целлофановые пакеты и запечатывал.
Моя задача была брать пакет с сушкой и взвешивать на торговых весах его вес. Если вес пакета был в установленных границах, то пакет клался в магазинный контейнер. Если нет, то его надо было разорвать и высыпать сушку в бункер автомата. Иногда сушка получалась «пузатой» и никак не хотела скользить в автомате под направляющими. Для того чтобы процесс не задерживался, на верху автомата с крючком для проталкивания сидела женщина. Когда автомат не успевал фасовать сушки, а бункер был на грани переполнения, то продукцию высыпали в бумажные мешки, которые зашивались вручную огромной иглой со шнуром. Такая вот нехитрая технология.
Эта работа на линии было уже почти вроде поощрения. А на той, что с палочками, я уже больше не работал.
В этом цехе, кроме уже о рассказанных, стояли линия сушки-челночка, вертикальная линия с палочками (сбор продукции с холщевого конвейера), линия сушки с маком. На ОЗБИ в основном работали либо пенсионеры, либо, как их тогда называли, лимитчицы ... И я … А кто ещё может вынести такую необратимую монотонность ...
Надо заметить, что зарплата на заводе была очень приличная для советского времени и доходила до 200, а то и выше рублей.
Самая «неприятная» была та линия, на которую меня поставили изначально. На остальных работать было не так напряженно. Меня в дальнейшем ставили на линии, ванильной (или с корицей) сушки, и иногда на простую с маком.
За вредные условия труда давали молоко. Вечерняя и ночная смена были короткими. КЗОТ тогда работал очень серьёзно. Для персонала были льготные путёвки куда-то.
За забором были расположены центральные продуктовые склады РЖД. И иногда оттуда прибегали мужички с обменным «товаром» для приобретения на закуску хлебных изделий. Захаживали «гости» со «свежачком» в чайнике с Останкинского пивзавода. Иногда это было интереснее, чем профилактическое молоко.
Три месяца на ОЗБИ привили мне отвращение к бездумному рабскому труду и вот почему. На линии, где фасовали ванильную сушку, стоял автомат из Германии. На мой вопрос о том, почему он не работает, ответ поразил напрочь –«Он сможет расфасовать всю продукцию ОЗБИ за 2-3 часа!». Вот так!
Я уволился без сожаления о здесь прожитом денежном месте, зато больше нигде такого не увидишь.
Продолжение следует.