Вышел в русское поле.
От белесых и рыхлых, немного замшелых снегов
Простирается вдаль, к глазоему, моя ойкумена.
С нами вольная воля.
Но нельзя быть спокойным от вида родных берегов,
Куда тихою сапой, с Заката, вползает измена.
Много горя и боли.
От той непонятной, неясной и страшной беды,
Что, возможно, зальет это поле от края до края.
Но доколе?
А вдруг снова вьюга и с нею исчезнут следы
Той родной, что Россеюшкой-Матушкой мы называем?