Даниил Хармс

Даниил Хармс – это фигура в русской культуре уникальная, трагическая и обаятельная.
Моё знакомство с его творчеством началось совершенно случайным образом, в 1984 году (примерно) я попал на спектакль «Хармс! Чармс! Шардан! Или школа клоунов» в Театре Миниатюр (постановка Михаила Левитина 1982 года, как это тогда разрешили – большой вопрос). Это было очень смешно, это было так смешно, что можно было упасть от смеха со стула. На сцене были Роман Карцев, Евгений Герчаков, Юрий Чернов и, главное, Любовь Полищук. И именно от неё в спектакле была жизненная сила. Она была звездой! Что она творила! Какой она была невероятной великой комедийной актрисой, клоунессой! Редкий случай, но тогда, в течение всего представления я был абсолютно счастлив. Конечно, я был не один, барышня моя тоже падала от смеха, у меня были и другие мысли, кроме спектакля, но это все не мешало, а только все увеличивалось, и размешивалось разноцветными стеклами как в калейдоскопе. Как бы кто к Хармсу не относился, во время этого спектакля я определился: Даниил Хармс – замечательный писатель, это классика нашей литературы. Юмор Хармса был непонятен, но действовал совершенно безотказно. Конечно, некоторые вещи были понятны и очевидны, часть эффекта возникала от бесконечных повторений какой-нибудь глупости или ерунды, и тут я помню Карцева, который довёл зал до полного хохота и слёз. Вторая черта – это парадоксы абсурдизма и безумности. В общем – ржали, как кони. Любовь Полищук, по-моему, была слегка подшофе, как, впрочем, и я сам, да и моя девушка. Это не мешало, это только увеличивало эффект. Как же жалко Любовь Полищук! Как жаль, что она так рано ушла. Светлая память! Я нашел несколько фрагментов того спектакля, в конце поста привожу ссылку. Тексты двух миниатюр привожу здесь, но это можно и пропустить:

«Жил один рыжий человек

ЖИЛ один рыжий человек, у которого не было глаз и ушей. У него не было и волос, так что рыжим его называли условно. Говорить он не мог, так как у него не было рта. Носа тоже у него не было.
У него не было даже рук и ног. И живота у него не было, и спины у него не было, и хребта у него не было, и никаких внутренностей у него не было. Ничего не было! Так что не понятно, о ком идет речь.
Уж лучше мы о нем не будем больше говорить».

Второй рассказ исполнял Роман Карцев, было очень смешно, но читать этот бред – не сладкое занятие (см. ссылку).

     «Дорогой Никандр Андреевич,
     получил твоё письмо и сразу понял, что оно от тебя. Сначала подумал,
что оно вдруг не от тебя, но как только распечатал, сразу понял, что от
тебя, а то было подумал, что оно не от тебя. Я рад, что ты давно женился,
потому что когда человек женится на том, на ком он хотел жениться, то
значит, что он добился того, чего хотел. И я вот очень рад, что ты женился,
потому что, когда человек женится на том, на ком хотел, то значит, он
добился того, чего хотел. Вчера я получил твоё письмо и сразу подумал, что
это письмо от тебя, но потом подумал, что кажется, что не от тебя, но
распечатал и вижу - точно от тебя. Очень хорошо сделал, что написал мне.
Сначала не писал, а потом вдруг написал, хотя ещё раньше, до того, как
некоторое время не писал -- тоже писал. Я сразу, как получил твоё письмо,
сразу решил, что оно от тебя, и, потому, я очень рад, что ты уже женился. А
то, если человек захотел жениться, то ему надо во что бы то ни стало
жениться. Поэтому я очень рад, что ты наконец женился именно на том, на ком
и хотел жениться.  И очень хорошо сделал, что написал мне.  Я очень
обрадовался, как увидел твоё письмо, и сразу даже подумал, что оно от тебя.
Правда, когда распечатывал, то мелькнула такая мысль, что оно не от тебя, но
потом, всё-таки, я решил, что оно от тебя. Спасибо, что написал. Благодарю
тебя за это и очень рад за тебя. Ты, может быть, не догадываешься, почему я
так рад за тебя, но я тебе сразу скажу, что рад я за тебя потому, потому что
ты женился, и именно на том, на ком и хотел жениться. А это, знаешь, очень
хорошо жениться именно на том, на ком хочешь жениться, потому что тогда
именно и добиваешься того, чего хотел. Вот именно поэтому я так рад за тебя.
А также рад и тому, что ты написал мне письмо.  Я ещё издали решил, что
письмо от тебя, а как взял в руки, так подумал: а вдруг не от тебя? А потом
думаю: да нет, конечно, от тебя. Сам распечатываю письмо и в то же время
думаю: от тебя или не от тебя? Ну, а как распечатал, то и вижу, что от тебя.
Я очень обрадовался и решил тоже написать тебе письмо.  О многом надо
сказать, но буквально нет времени. Что успел, написал тебе в этом письме, а
остальное потом напишу, а то сейчас совсем нет времени. Хорошо, по крайней
мере, что ты написал мне письмо. Теперь я знаю, что ты уже давно женился. Я
и из прежних писем знал, что ты женился, а теперь опять вижу -- совершенно
верно, ты женился.  И я очень рад, что ты женился и написал мне письмо.  Я
сразу, как увидел твоё письмо, так и решил, что ты опять женился. Ну, думаю,
это хорошо, что ты опять женился и написал мне об этом письмо.  Напиши мне
теперь, кто твоя новая жена и как это всё вышло. Передай привет твоей новой
жене».
5 сентября 1933

Итак, Даниил Хармс. По традиции я начну с его дам и жён.
    5 марта 1928 года Хармс женился на Эстер Александровне Русаковой (урождённой Иоселевич; 1909—1943), родившейся в Марселе в семье эмигранта из Таганрога А. И. Иоселевича. Ей посвящены многие произведения писателя, написанные с 1925 по 1932 год, а также многочисленные дневниковые записи, свидетельствовавшие об их непростых отношениях
     Хармс познакомился с Эстер в 1924 году. Ему тогда было 19 лет, а ей — 18. На тот момент у Эстер был жених — Михаил Чернов, за которого она вскоре вышла замуж. Но, с Хармсом у неё чувства возникли быстро, эту штуку остановить было невозможно. Их отношения можно охарактеризовать как «любовь-ненависть». Они то угасали, то вспыхивали с новой силой. Запись в дневнике Хармса от 27 июля 1927 года: «Кто бы мог посоветовать, что мне делать? Эстер несет с собой несчастие. Я погибаю с ней вместе. Что же, должен я развестись или нести свой крест? … Эстер чужда мне как рациональный ум. Этим она мешает мне во всем и раздражает меня. Но я люблю ее и хочу ей только хорошего. Хоть бы разлюбила она меня для того, чтобы легче перенести расставание! Но что мне делать? Господи, помоги! Раба Божия Ксения, помоги! Сделай, чтоб в течение той недели Эстер ушла от меня и жила бы счастливо. А я чтобы опять принялся писать, будучи свободен, как прежде!»
    А в 1931 году он пишет: «Я любил ее семь лет. Она была для меня не только женщиной, которую я люблю, но еще и чем-то другим, что входило во все мои мысли и дела» (из письма Д. Хармса Раисе Поляковой, 1931 г.).
.  В 1932 году они развелись.
   Эстер Русакова была арестована вместе с семьёй в 1936 году по обвинению в троцкистских симпатиях и осуждена на 5 лет лагерей на Колыме, где погибла в 1938 году (по официальным сведениям, она умерла в 1943 году). Её брат, осуждённый одновременно с ней, - композитор Поль Марсель (Павел Русаков-Иоселевич; 1908—1973), автор эстрадного шлягера «Дружба» (Когда простым и нежным взором…, 1934) на слова Андрея Шмульяна, входившего в репертуар Вадима Козина и Клавдии Шульженко.
   Вообще, Хармс и его друзья жили жизнью беспорядочной, и в этом ничего необычного по тем временам не было, причем, никто ничего не скрывал, более того, все это обсуждали и записывали в своих черновиках. 16 июля 1934 года Хармс женился на Марине Владимировне Малич (1912—2002), с которой жил до своего ареста в 1941 году. Второй жене писатель также посвятил много стихов и рассказов.

Если встретится мерзавка
на пути моём — убью!
Только рыбка, только травка
та, которую люблю.

Только ты, моя Фефюлька,
друг мой верный, всё поймешь,
как бумажка, как свистулька,
от меня не отойдешь.

Я, душой хотя и кроток,
но за сто прекрасных дам
и за тысячу красоток
я Фефюльку не отдам!

Это стихотворение Хармс посвятил Марине Малич в 1935 году. Марина Малич родилась в 1909 году в Петербурге, в доме князей Голицыных на Фонтанке. Фамилия Малич — сербского происхождения. По свидетельству самой Марины, её бабушка, урожденная Малич, в замужестве стала княгиней Голицыной. Воспитывала Марину ее родная тетя — Елизавет, а дочь Елизаветы Ольга была старше Марины на полтора года. Девочки росли как родные сестры, и Марина называла Елизавету мамой. Об отце Марины вообще ничего не было известно: отчество «Владимировна» было дано по имени дедушки.
     Марина познакомилась с Хармсом в августе 1933 года. Причем сначала Даниил познакомился с сестрой Марины Ольгой, к которой и приходил в гости, но постепенно переключился на Марину. Через 70 лет, уже в 90-х годах, Марина рассказала об их встрече.
«И мы шли на концерт клавесинной музыки. И куда-то еще, еще. И случалось, что уже Ольги с нами не было. Однажды я засиделась у него в комнате. И он неожиданно сделал мне предложение. Я помню, что осталась у него ночевать. И когда мама стала мне выговаривать, что я даже домой не пришла, я сказала ей, что мне сделали предложение, и я выхожу замуж за Даниила Ивановича. Все это произошло как-то очень быстро. С тех пор я Ольгу почти не видела. По правде говоря, мама ожидала, что за Даню выйдет замуж Ольга. И когда он сделал мне предложение, она была немного смущена. Не то чтобы недовольна, — нет, просто для нее это было полной неожиданностью. Свадьбы никакой не было. Не на что ее было устраивать. Пошли и расписались, — вот тебе и вся свадьба».
    Поженились они 16 июля 1934 года, почти через год после знакомства. Второго октября 1934 года Марина Малич прописалась в квартире Ювачевых. Хармс слишком хорошо чувствовал шаткость своего положения и понимал, что в любой момент может последовать новый арест. Именно поэтому он настоял на том, чтобы Марина после регистрации оставила девичью фамилию.
«Мне все равно, — сказал он ей, — но я тебе советую: для тебя будет лучше, если ты оставишь свою девичью фамилию. Сейчас такая жизнь, что, если у нас будет общая фамилия, мы потом никому не сумеем доказать, что ты это не я. Мало ли что может случиться! А так у тебя всегда будет оправдание: "Я знала и не хотела брать его фамилию..." Поэтому для твоей безопасности, для тебя будет спокойнее, если ты останешься Малич...»

   Марина во многом была противоположностью Эстер. Она с удовольствием принимала участие во всех розыгрышах и выдумках мужа. Причём, слово Даниила было для нее законом.
   Марину очень расстраивало то, что в любой компании Хармс пользовался повышенным вниманием со стороны женщин: «…на меня никто не обращал никакого внимания. Мне было дико все это наблюдать. Этих женщин и то, как они прыгали к нему на колени. Все же я была совсем другого происхождения. Я была стыдливая скорей и плохо себя чувствовала в этой обстановке. И меня то, что я видела, эти отношения, как-то отталкивало. Наверное, я была в этой компании совсем чужая, они тоже заметили мой взгляд и больше меня туда не приглашали. Просили, чтобы Даня приходил без меня. Все радовались всегда, когда он куда-нибудь приходил. Его обожали. Потому что он всех доводил до хохота. Стоило ему где-нибудь появиться, в какой-нибудь компании, как вспыхивал смех и не прекращался до конца, что он там был. Вечером обрывали телефон. Ему кричали с улицы: "Хармс!", "Пока!", "Пока, Хармс!" И он убегал. Чаще всего без меня. Мне-то и надеть было нечего, — ни платья, ни туфель, — ничего. А там, куда он шел, все были все-таки молодые, красивые, хорошо одевались. А он уходил, один. Он еще был прилично одет. Впрочем, это не мешало нашей любви, и сначала все было хорошо, и мы были счастливы».
     Короче, изменял он часто, и жена об этом знала, но отношения между супругами были прекрасными. Хармс посвящал любимой жене шуточные стихи и рассказы, в которых называл ее ласковым прозвищем «Фефюля». Именно тогда (1936-1937) было создано наибольшее количество таких «домашних» произведений. «Меня он называл Фефюлькой, - вспоминала Марина Малич через 60 лет. - Наверное, за малый рост. Он писал стихи о Фефюльке и несомненно мне их читал, но у меня сейчас такое впечатление, что я их раньше не слышала и читаю впервые. Должно быть, я их просто забыла за давностью лет».
    Хармс с Мариной жили на грани нищеты. А после публикации в 1937 году стихотворения «Из дома вышел человек» оказались совершенно без средств к существованию. «Мы жили только на те деньги, на те гонорары, которые получал Даня. Когда он зарабатывал, когда ему платили, тогда мы и ели. Мы всегда жили впроголодь. Но часто бывало, что нечего было есть, совсем нечего. Один раз я не ела три дня и уже не могла встать. Я лежала на тахте у двери и услышала, как Даня вошел в комнату. И говорит: Вот тебе кусочек сахара. Тебе очень плохо... Я начала сосать этот сахар и была уже такая слабая, что могла ему только сказать: Мне немножечко лучше. Я была совершенно мертвая, без сил».
    В 1937 году начинается кризис и в семейных отношениях Хармса. Супруги отдаляются друг от друга, и все чаще Хармс заводил «параллельные романы». Причем эти романы у него протекали с весьма близкими его семье людьми. В первой половине 1937 года это была связь с бывшей женой Введенского Анной Семеновной Ивантер, а через год — с кузиной Марины Малич Ольгой Верховской. Недаром Хармс постоянно упоминает в своих записях, что он «погрязает в нищете и в разврате». Оба романа становятся известны Марине, причем если о первом она узнает случайно, то о втором ей рассказал сам Хармс. Об этом разговоре она вспоминала:
«У нас с Даней были уже отношения скорее дружеские. Мы не могли расстаться, потому что деваться мне было некуда, и я, по правде говоря, смотрела уже на все иначе. И как-то он мне говорит:
— Я должен что-то сказать тебе... Только дай мне слово, что ты никогда Ольге не скажешь, что ты знала об этом. Ей будет очень больно...
Я говорю:
— Нет, конечно, не скажу.
— У меня был роман с Ольгой. Я все это время жил с ней.
Этого я, признаться, никак не ожидала.
— Ради Бога, никогда не проговорись ей! Она очень несчастная ...  И она никогда мне не простит, если узнает, что я тебе сказал.
— Вот как! "Ей будет очень больно". А мне? Впрочем, мне было уже все равно, поскольку все шло к концу».
     Примерно с мая 1937 года отношения Хармса с Мариной настолько ухудшились, что заходит речь о разводе. В мае она даже едет в Детское Село к Наталье Колюбакиной, чтобы обсудить предстоящий развод. Видимо, тетка Хармса отговорила её от этого. Но постоянные измены мужа сделали совместную жизнь Марины с ним совершенно невыносимой. Весной 1938 года она даже планирует самоубийство, но броситься под поезд, как было задумано, у нее не хватило духу. Со временем Марина успокоилась нежность и любовь к мужу вернулись. А Хармс, несмотря на все измены, продолжал любить Марину. «Я очень люблю ее, но как ужасно быть женатым», — записывает он 26 мая 1938 года.
   Со стороны отношения в семье Хармса выглядели очень странными. Марина рассказывала об этом времени так:
«Нет, я не могла бы прожить с ним всю свою жизнь. Я в конце концов устала от всех этих непонятных мне штук. От всех его бесконечных увлечений, романов, когда он сходился буквально со всеми женщинами, которых знал. Это было, я думаю, даже как-то бессмысленно, ненормально. А с меня довольно было уже пяти или шести его романов, чтобы я стала отдаляться от него. Он был не просто верующий, а очень верующий, и ни на какую жестокость, ни на какой жестокий поступок не был способен».
    Несмотря на всё, что происходило в семье Хармса и Марины, она оставалась с ним до конца. 23 августа 1941 года Хармса арестовали, Марина долго не знала, в какой тюрьме он находится. Примерно в декабре ей сообщили о его местонахождении, и она два раза приносила ему передачи. Когда Марина пришла в тюрьму в третий раз, ей сообщили, что 2 февраля 1942 года Хармс умер.
      После смерти Хармса Марина жила в «писательской надстройке на канале Грибоедова, в пустой квартире какого-то известного писателя, который был в эвакуации». «Я переехала туда, потому что в наш дом на Надеждинской попала бомба. Квартира наша не была разрушена, но в доме уже нельзя было жить». Потом началась эвакуация. Как жене писателя, ей предоставили место в последнем грузовике, уходившем из блокадного Ленинграда на Большую землю. Некоторое время Марина жила в Пятигорске, потом была угнана немцами на принудительные работы в Германию.
    Ей удалось попасть во Францию, где она встретилась со своей матерью и ее мужем, Михаилом Вышеславцевым. С ним у Марины позднее был роман и у них родился сын Дмитрий. Марина эмигрировала в Венесуэлу. Она была замужем за Юрием Дурново, у них был книжный магазин в Каракасе. В середине 90-х годов Марину разыскал Владимир Глоцер, известный российский литературовед. Он встретился с ней и записал ее воспоминания, по которым позднее написал книгу: «Марина Дурново: Мой муж Даниил Хармс». Умерла Марина Малич-Дурново в США в 2002 году на 90-м году жизни.

    Итак, Даниил Иванович Хармс (настоящая фамилия Ювачёв; 17 декабря 1905, Санкт-Петербург — 2 февраля 1942 Ленинград) — русский и советский писатель, поэт и драматург. Основатель объединения деятелей культуры «ОБЭРИУ».
    Даниил Хармс родился в Санкт-Петербурге в семье Ивана Павловича Ювачёва и Надежды Ивановны Ювачёвой (Колюбакиной). И. П. Ювачёв был революционером-народовольцем, приговорённым к 15 годам каторги за попытку убить царя и сосланным на Сахалин. Со временем он стал духовным писателем. Отец Даниила был знаком с А. П. Чеховым, Л. Н. Толстым, М. А. Волошиным и Н. А. Морозовым, о нём пишет Чехов при описании своего путешествия на Сахалин.

    Сначала Хармс обучался в средней школе (Realschule), входившей в состав Главного немецкого училища Святого Петра (Петришуле), затем с 1924 года — в Первом ленинградском электротехникуме, откуда был отчислен в феврале 1926 года за неуспеваемость. 15 сентября 1926 года был зачислен слушателем на курсы кино в Государственный институт истории искусств.
    В 1921 Даниил Ювачёв выбрал себе псевдоним «Хармс». В 1924—1926 годах Хармс начинает участвовать в литературной жизни Ленинграда: выступает с чтением своих и чужих стихов в различных залах, вступает в «Орден заумников DSO», организованный Александром Туфановым. В марте 1926 года становится членом Ленинградского отделения Всероссийского союза поэтов (исключён за неуплату членских взносов в марте 1929 года). Для этого периода характерно обращение Хармса к «заумному» творчеству, которое произошло под влиянием работ Велимира Хлебникова, Александра Туфанова и Казимира Малевича.
    С 1926 года Хармс активно пытается объединить силы «левых» писателей и художников Ленинграда. В 1927 года была образована группа писателей ОБЭРИУ («Объединение реального искусства») во главе с Хармсом. В ОБЭРИУ вошли Даниил Хармс, Александр Введенский, Николай Заболоцкий, Константин Вагинов, Игорь Бахтерев, Борис (Дойвбер) Левин, Климентий Минц и другие.
    Самой яркой страницей существования ОБЭРИУ стал вечер «Три левых часа», состоявшийся 24 января 1928 года. На этом театрализованном представлении обэриуты читали свои произведения, была поставлена пьеса Хармса «Елизавета Бам».
    В конце 1927 года Самуил Маршак и Николай Олейников привлекают членов ОБЭРИУ к работе в детской литературе. С конца 1920-х по конец 1930-х годов Хармс активно сотрудничал с детскими журналами «Ёж», «Чиж», «Сверчок», где публиковались его стихи и рассказы. В отличие, например, от Александра Введенского, Хармс очень ответственно подходил к работе в детской литературе, которая была для него постоянным и единственным источником дохода. Кроме того, в 1937 году вышла книга Вильгельма Буша «Плих и Плюх» в переводе Хармса. В 1940 году вышла книга Хармса «Лиса и заяц».
      В декабре 1931 года Хармс, Введенский, Бахтерев были арестованы по обвинению в участии в антисоветской группе писателей, причём поводом для ареста стала их работа в детской литературе, а не шумные эпатирующие выступления обэриутов. 21 марта 1932 года Хармс был приговорён коллегией ОГПУ к трём годам исправительных лагерей (в тексте приговора употреблён термин «концлагерь»). В итоге приговор был заменён высылкой, и его отправили в Курск, где уже находился высланный Александр Введенский. Надо сказать, что чудес не бывает, и тогда не было, отец Хармса очень старался, и ему это удалось. Кроме того, времена всё еще были другими, и сами гбшники понимали, насколько надуманным и сшитым белыми нитками было дело. Хармс приехал в Курск 13 июля 1932 года и поселился в доме № 16 на Первышевской улице (сейчас улица Уфимцева). В Ленинград Хармс вернулся 12 октября 1932 года.
        После возвращения из ссылки в жизни Хармса наступает новый период: публичные выступления ОБЭРИУ прекращаются, снижается количество выходящих детских книг писателя, его материальное положение становится тяжелейшим. 
       Осознавая, что ему не удастся издать ничего, кроме произведений для детей, Хармс тем не менее не прекращает писать. В 1930-е годы он создаёт свои главные произведения — цикл рассказов «Случаи», повесть «Старуха», а также огромное количество небольших рассказов, стихотворений, сценок в прозе и стихах. Его повесть «Старуха» на мой взгляд является выдающимся произведение, и главное, если кто-то хочет понять, что такое Хармс на самом деле, тому нужно прочитать «Старуху» (ссылка в конце поста).
     23 августа 1941 года Хармс вновь был арестован, на этот раз за распространение в своём окружении «клеветнических и пораженческих настроений». В постановлении на арест приводятся слова Хармса, которые, как пишет А. Кобринский, были переписаны из текста доноса (донос написала известная сволочь Антонина Оранжиреева): «Советский Союз проиграл войну в первый же день, Ленинград теперь либо будет осаждён или умрёт голодной смертью, либо разбомбят, не оставив камня на камне… Если же мне дадут мобилизационный листок, я дам в морду командиру, пусть меня расстреляют; но форму я не одену и в советских войсках служить не буду, не желаю быть таким дерьмом. Если меня заставят стрелять из пулемёта с чердаков во время уличных боёв с немцами, то я буду стрелять не в немцев, а в них из этого же пулемёта».
   Текст абсурдный и немыслимый для всех, кто знал и общался с Хармсом, какой-то даже непродуманный, но в такое время разбираться никто не стал. Высказывания друзей и знакомых Хармса о тогдашних его представлениях я приводить не буду, ничего пораженческого, патриотические и уверенные в поражении немцев взгляды.
    21 августа 1941 года на основе этого доноса оперуполномоченный УНКВД сержант госбезопасности Бурмистров написал обвинительное заключение. Оно и определило судьбу Хармса. При этом, кроме доноса и обвинительного заключения Бурмистрова, нет никаких свидетельств т. н. «пронемецких» настроений Хармса. В 1941 году в сдвоенном № 8-9 детского журнала «Мурзилка» (подписано к печати 5 сентября 1941) опубликовано последние прижизненные детские стихотворения Д. Хармса («На дворе в зелёной клетке…»).
      Чтобы избежать расстрела, писатель симулировал сумасшествие; военный трибунал определил «по тяжести совершённого преступления» содержать Хармса в психиатрической больнице. Даниил Хармс умер 2 февраля 1942 года во время блокады Ленинграда, в наиболее тяжёлый по количеству голодных смертей месяц, в отделении психиатрии больницы тюрьмы «Кресты» (Санкт-Петербург, Арсенальная улица, дом 9).
Жене Хармса Марине Марич было поначалу ложно сообщено, что он вывезен в Новосибирск. У нескольких исследователей творчества Хармса я встречал жуткие подробности его смерти, в частности, что его съели и обглодали крысы. Что ж, в этом случае, еще раз приходится признать, что есть люди – пророки своего будущего: Хармс всю жизнь ненавидел крыс.
    25 июля 1960 года по ходатайству сестры Хармса Елизаветы Грициной Генеральная прокуратура признала его невиновным. Его дело было закрыто за отсутствием состава преступления, а сам он был реабилитирован. Наиболее вероятное место захоронения — Пискарёвское кладбище (могила № 9 или № 23).
   22 декабря 2005 года в Санкт-Петербурге, на доме 11 по улице Маяковского, в котором жил Хармс, к столетию писателя была открыта мемориальная доска (архитектор В. Бухаева. Художник Д. В. Шагин, автор проекта народный артист Российской Федерации В. Э. Рецептер). Композиция состоит из мраморного рельефного портрета, полочки для цветов и тюремного натюрморта; на доске выбита строчка из стихотворения Хармса «Из дома вышел человек»; надпись гласит: «Здесь жил в 1925—1941 писатель Даниил Хармс».
А вот граффити на том же доме Беглов затёр (фото, 27).
Произведения Даниила Хармса (выбраны на мой вкус):

Жил один рыжий человек

ЖИЛ один рыжий человек, у которого не было глаз и ушей. У него не было и волос, так что рыжим его называли условно. Говорить он не мог, так как у него не было рта. Носа тоже у него не было.
У него не было даже рук и ног. И живота у него не было, и спины у него не было, и хребта у него не было, и никаких внутренностей у него не было. Ничего не было! Так что не понятно, о ком идет речь.
Уж лучше мы о нем не будем больше говорить

Вываливающиеся старухи

Одна старуха от чрезмерного любопытства вывалилась из окна, упала и разбилась.
Из окна высунулась другая старуха и стала смотреть вниз на разбившуюся, но от
чрезмерного любопытства тоже вывалилась из окна, упала и разбилась.
Потом из окна вывалилась третья старуха, потом четвертая, потом пятая.
Когда вывалилась шестая старуха, мне надоело смотреть на них, и я пошел на Мальцевский рынок, где, говорят, одному слепому подарили вязаную шаль.

Из дома вышел человек

Из дома вышел человек
С дубинкой и мешком
И в дальний путь,
И в дальний путь
Отправился пешком.
Он шел все прямо и вперед
И все вперед глядел.
Не спал, не пил,
Не пил, не спал,
Не спал, не пил, не ел.
И вот однажды на заре
Вошел он в темный лес.
И с той поры,
И с той поры,
И с той поры исчез.
Но если как-нибудь его
Случится встретить вам,
Тогда скорей,
Тогда скорей,
Скорей скажите нам.
1937 г.

Случай с Петраковым.

Вот однажды Петраков хотел спать лечь, да лёг мимо кровати. Так он об пол ударился, что лежит на полу и встать не может.
Вот Петраков собрал последние силы и встал на четвереньки. А силы его покинули, и он опять упал на живот и лежит.
Лежал Петраков на полу часов пять. Сначала просто так лежал, а потом заснул.
Сон подкрепил силы Петракова. Он проснулся совершенно здоровым, встал, прошёлся по комнате и лёг осторожно на кровать. «Ну, – думает, – теперь посплю». А спать-то уже и не хочется. Ворочается Петраков с боку на бок и никак заснуть не может.
Вот, собственно, и всё.
19… год

Случай
Однажды Орлов объелся толчёным горохом и умер. А Крылов, узнав об этом, тоже умер. А Спиридонов умер сам собой. А жена Спиридонова упала с буфета и тоже умерла. А дети Спиридонова утонули в пруду. А бабушка Спиридонова спилась и пошла по дорогам. А Михайлов перестал причёсываться и заболел паршой. А Круглов нарисовал даму с кнутом и сошёл с ума. А Перехрестов получил телеграфом четыреста рублей и так заважничал, что его вытолкали со службы. Хорошие люди и не умеют поставить себя на твёрдую ногу.
1933

Сундук.

Человек с тонкой шеей забрался в сундук, закрыл за собой крышку и начал задыхаться.
– Вот,– говорил, задыхаясь, человек с тонкой шеей, – я задыхаюсь в сундуке, потому что у меня тонкая шея. Крышка сундука закрыта и не пускает ко мне воздуха. Я буду задыхаться, но крышку сундука все равно не открою. Постепенно я буду умирать. Я увижу борьбу жизни и смерти. Бой произойдет неестественный, при равных шансах, потому что естественно побеждает смерть, а жизнь, обреченная на смерть, только тщетно борется с врагом, до последней минуты не теряя напрасной надежды. В этой же борьбе, которая произойдет сейчас, жизнь будет знать способ своей победы: для этого жизни надо заставить мои руки открыть крышку сундука. Посмотрим: кто кого? Только вот ужасно пахнет нафталином. Если победит жизнь, я буду вещи в сундуке пересыпать махоркой… Вот началось: я больше не могу дышать. Я погиб, это ясно! Мне уже нет спасения! И ничего возвышенного нет в моей голове. Я задыхаюсь!..
Ой! Что же это такое? Сейчас что-то произошло, но я не могу понять, что именно. Я что-то видел или что-то слышал…
Ой! Опять что-то произошло? Боже мой! Мне нечем дышать. Я, кажется, умираю…
А это еще что такое? Почему я пою? Кажется, у меня болит шея… Но где же сундук? Почему я вижу всё, что находится у меня в комнате? Да никак я лежу на полу! А где же сундук?
Человек с тонкой шеей поднялся с пола и посмотрел кругом. Сундука нигде не было. На стульях и кровати лежали вещи, вынутые из сундука, а сундука нигде не было.
Человек с тонкой шеей сказал:
– Значит, жизнь победила смерть неизвестным для меня способом.
30 января 1937 год

Анекдоты из жизни Пушкина

1. Пушкин был поэтом и все что-то писал. Однажды Жуковский застал его за писанием и громко воскликнул: «Да никако ты писака!» С тех пор Пушкин очень полюбил Жуковского и стал называть его по-приятельски Жуковым.
2. Как известно, у Пушкина никогда не росла борода. Пушкин очень этим мучился и всегда завидовал Захарьину, у которого, наоборот, борода росла вполне прилично. «У него — ростет, а у меня — не ростет», — частенько говаривал Пушкин, показывая ногтями на Захарьина. И всегда был прав.
3. Однажды Петрушевский сломал свои часы и послал за Пушкиным. Пушкин пришел, осмотрел часы Петрушевского и положил их обратно на стул. «Что скажешь, брат Пушкин?» — спросил Петрушевский. «Стоп машина», — сказал Пушкин.
4. Когда Пушкин сломал себе ноги, то стал передвигаться на колесах. Друзья любили дразнить Пушкина и хватали его за эти колеса. Пушкин злился и писал про друзей ругательные стихи. Эти стихи он называл «эрпигармами».
5. Лето 1829 года Пушкин провел в деревне. Он вставал рано утром, выпивал жбан парного молока и бежал к реке купаться. Выкупавшись в реке, Пушкин ложился на траву и спал до обеда. После обеда Пушкин спал в гамаке. При встрече с вонючими мужиками Пушкин кивал им головой и зажимал пальцами свой нос. А вонючие мужики ломали свои шапки и говорили: «Это ничаво».
6. Пушкин любил кидаться камнями. Как увидит камни, так и начнет ими кидаться. Иногда так разойдется, что стоит весь красный, руками машет, камнями кидается, просто ужас!
7. У Пушкина было четыре сына и все идиоты. Один не умел даже сидеть на стуле и все время падал. Пушкин-то и сам довольно плохо сидел на стуле. Бывало, сплошная умора; сидят они за столом: на одном конце Пушкин все время со стула падает, а на другом конце — его сын. Просто хоть святых вон выноси!

Потери.

Андрей Андреевич Мясов купил на рынке фитиль и понёс его домой.
По дороге Андрей Андреевич потерял фитиль и зашёл в магазин купить полтораста грамм полтавской колбасы. Потом Андрей Андреевич зашёл в молокосоюз и купил бутылку кефира, потом выпил в ларьке маленькую кружечку хлебного кваса и встал в очередь за газетой. Очередь была довольно длинная, и Андрей Андреевич простоял в очереди не менее двадцати минут, но, когда он подходил к газетчику, то газеты перед самым его носом кончились.
Андрей Андреевич потоптался на месте и пошёл домой, но по дороге потерял кефир и завернул в булочную, купил французскую булку, но потерял полтавскую колбасу.
Тогда Андрей Андреевич пошёл прямо домой, но по дороге упал, потерял французскую булку и сломал своё пенсне.
Домой Андрей Андреевич пришёл очень злой и сразу лёг спать, но долго не мог заснуть, а когда заснул, то увидел сон: будто он потерял зубную щетку и чистит зубы каким-то подсвечником.
19… год

Личное переживание одного музыканта
 
Меня назвали извергом.
А разве это так?
Нет, это не так. Доказательств я приводить не буду.

Я слышал как моя жена говорила в телефонную трубку какому-то Михюсе, что я глуп.
Я сидел в это время под кроватью и меня не было видно.
О! Что я испытывал в этот момент!
Я хотел выскочить и крикнуть: “Нет я не глуп!”
Воображаю что бы тут было!

Я опять сидел под кроватью и не был виден.
Но зато мне-то было видно, что этот самый Михюся проделал с моей женой.

Сегодня моя жена опять принимала этого Михюсю.
Я начинаю думать, что я, в глазах жены, перехожу на задний план.
Михюся даже лазал в ящиках моего письменного стола.
Я сам сидел под кроватью и не был виден.

Я сидел опять под кроватью и не был виден.
Жена и Михюся говорили обо мне в самых неприятных тонах.
Я не вытерпел и крикнул им, что они всё врут.

Вот уже пятый день как меня избили, а кости все еще ноют.
1935

В заключение, ещё пара замечаний:
1. Нужно, конечно, отметить влияние Хармса на русский рок (Борис Гребенщиков, Анатолий Гуницкий, Вячеслав Бутусов, НОМ, «Умка и Броневик»).
2. Есть один вопрос, который совершенно ясен, но я его обходил, поскольку это сложно и имеет самостоятельное значение, это влияние Хармса на Пелевина и Сорокина.
3. Стихи для детей – это отдельная тема, и я не специалист. Кроме того, здесь нужно будет рассказывать об отношении Хармса к детям. Но, мой личный опыт такой, что детям стихи Хармса нравятся. Мы с Машей были в «Театре на Юго-Западе» и смотрели спектакль по стихам Хармса. Реакция была потрясающей: дети оживлялись, ржали, веселились. Так что, получается: детский писатель, не любивший детей.
4. Хармс был человеком религиозным и верующим, для того, чтобы понять, как это было для него серьёзно, привожу его рассказ «Суд Божий), третья ссылка в Приложениях.

Приложения:
Сцены из спектакля "Хармс! Чармс! Шардам!, или Школа клоунов" по произведениям Д.Хармса (1982), Театр миниатюр
https://www.youtube.com/watch?v=xISMX1r0z8E

Даниил Хармс. Старуха. Читает Дмитрий Грызлов.
https://www.youtube.com/watch?v=8Xy8JNv9uGc

Даниил Хармс. "Суд Божий", Библейский сюжет
https://www.youtube.com/watch?v=nTBO9F_9YxE

Фото:
Даниил Хармс. Автошарж

2 февраля 2024