Далеко-далёко за горами,
В стороне, где всё время тепло,
И куда улетают на зиму
Наши ласточки, это давно
Приключилось. О том мне поведал
Повидавший всё розовый куст.
Ну, а быль это, небыль не знаю.
Без фантазий мир скушен и пуст.
Вот в одном небольшом королевстве
Жил король и страной правил он
По-людски, потому-то порядок
Был во всём, верховодил закон.
Его дети – одиннадцать принцев,
Были гордостью у короля,
Ну, а краше дочурки Элизы
Отродясь не видала земля.
Братья в школу ходили учиться,
На груди пламенела звезда,
А на поясе слева гремела
Сабля стали дамасской всегда.
И пока братья старшие в школе
Постигали науки свои,
Их сестрёнка Элиза листала
У окошечка книжку. Так шли
Беззаботные детские годы.
Как же им хорошо здесь жилось.
Но, однажды, так в сказках бывает,
Поменялось всё, горе стряслось.
Умерла королева – их мама
И король вновь жениться решил.
Его суженой стала колдунья.
Видно, чарам её уступил.
Невзлюбила приёмных детишек
Злая мачеха. Деток своих
Бог не дал ей. Она и решила
Разом принцев по крови чужих
Удалить прочь. Придумала повод,
Затуманила ум короля
Колдовским своим страшным заклятьем,
Ну, и, как говорят, вуаля!
Дочку на воспитанье в деревню
Отдала, (воздух там посвежей),
Сыновей же колдунья решила
Обратить в чёрных воронов. Ей
Вдохновенье, видать, изменило
Или промысел божий в том был,
Только вместо ворон стаи в небо
Белых лебедей клин воспарил.
Свои вытянув гибкие шеи
И, кликуя, махали крылом,
Словно в танце над парком кружили,
Над дворцом королевским, прудом.
Бесполезно, наверно, надеясь
Дорогую сестру повидать,
Помахать ей крылом на прощанье.
Нет её и пришлось улетать.
Высоко к облакам братья взмыли,
Белый клин слился с синью небес
И поплыл на край света, а снизу
Расстилался глухой чёрный лес…
А бедняжка Элиза осталась
Жить в деревне. Всё время своё
Лишь с зелёным листочком играла.
Нет игрушек других у неё.
Через дырочку в листике солнце
Ей виднелось, небес бирюза…
Иногда ей казалось, что видит
Она ясные братьев глаза.
Так шли дни. Лёгкий ветер порою
Колыхал роз кусты у окна,
Будто спрашивал: «Есть ли на свете
Кто-то краше вас, розы?» Всегда,
Грациозно качая головкой,
Ветру вторили розы в ответ:
«Хоть красивы мы, это бесспорно,
Всё ж Элизы прекраснее нет!»
Вот, однажды, когда ей пятнадцать
Лет исполнилось, то во дворец
Отослали Элизу крестьяне,
Потому, как король и отец
Пожелал вновь взглянуть на дочурку.
Мож соскучился иль что ещё
Захотелось папаше-придурку?
Ну, а как величать нам его?
Но лишь только её увидала
Злая мачеха, со свету сжить
Порешила Элизу, и стала
Колдовское заклятье творить!
Рано утром в дворцовой купальне
На подушках атласных она
Усадила трёх жаб, объявила
Каждой, что она сделать должна.
Жаба первая сядет Элизе
Прям на голову и от того
Та вмиг станет ленивой и глупой,
Неспособной сказать ничего.
А вторая на лоб взгромоздится,
Чтобы дочку король и отец
Не узнал. Он тотчас обозлится
На уродину. И, наконец,
Жаба третья на сердце возляжет,
Пусть оно станет злым, никого
На земле никогда не полюбит,
Ну, а братьев, сильнее всего.
Жаб в прозрачную бросила воду.
Стала мутной, зелёной вода.
Королева сажает Элизу
В белый мрамор купели. Тогда
Колдовство оказалось бессильно,
Будто чья-то хранила рука.
Жабы к девочке лишь прикоснувшись,
Превратились в три красных цветка.
Королева натёрла орехом
Грецким тело, вонючую мазь
На лицо нанесла, после в кудри
Втёрла жидкую чёрную грязь.
Ужаснулся король и в Элизе
Не признал свою милую дочь.
Повелел поскорее прислуге
Выгнать грязную нищенку прочь.
Лишь цепная собака узнала,
Завиляла хозяйке хвостом,
Ну и ласточки подняли щебет,
Дружелюбно махая крылом.
Что поделаешь тут и Элиза
Из дворца, горько плача, ушла.
Целый день по полям и болотам
Пробиралась. Дорога вела
Её к лесу. Уж ночь опустилась,
Светлячков целый рой пролетел.
Она села на мох, прислонилась
К пню шершавому. Сон одолел.
И приснились ей милые братцы.
Как живут без родного гнезда
Её лебеди белые? Где же
Их искать? Улетели куда?
Ранним утром Элиза проснулась
И, хотя солнце только взошло,
Но лучами своими прогрело
Землю, было довольно тепло.
Ручейка услыхала журчанье,
А вода так чиста в глубине,
Что казалось кусты и деревья
Нарисованы краской на дне.
Но как только Элиза взглянула
В отраженья зеркальную гладь,
Увидала в воде замарашку,
Стала лоб и лицо оттирать.
Смыла грязь от ореха и мази.
Кожа стала, как прежде бела.
Заплела свои волосы в косы
И в глубь леса тропинкой пошла.
А в чащобе лесной стало тихо,
У дерев ветви спутаны так,
Что луч солнца сквозь плотную крону
Не пробьётся на землю никак.
Птичий щебет умолк, от деревьев,
Что стеною стоят темнота.
Будто замер лес, слышен лишь только
Под ногой хруст сухого листа.
Тут навстречу старушка с корзинкой
Полной ягод тропинкой идёт.
Ей даёт горстку ягод с улыбкой,
А Элиза её в свой черёд
Вопрошает: «Быть может видали
Вы одиннадцать принцев? Они
Были изгнаны мачехой злою
С дома отчего, обречены
Век скитаться по землям далёким».
«Нет, не слышала топот копыт,
Или скрип колеса у кареты,
Но вчера на реке, - говорит, -
Я видала одиннадцать белых
Лебедей, а точней лебедят,
А чудней всего, что на головках
Словно солнце короны горят!»
И старушка Элизу к обрыву
Подвела, под которым река
Полноводна, безбрежна, как море
Свои тёплые воды несла.
Но ни лодки, ни паруса близко,
Ни плота, ничего не видать,
Только синее, синее море,
Лишь безбрежная водная гладь.
«Что же дальше мне делать?» - Элиза
Вопрошает у моря. Оно
Ей под ноги волной круглый камень
Катит. Видно, что море давно
С ним играет. Края его гладки
И округлы. О, сколько ж труда
Было вложено морем, чтоб камень
Словно шар обточила вода!
«Ах, спасибо вам волны, что мне вы
Помогли всё наглядно постичь.
Буду я неустанно трудиться,
Чтобы цели желанной достичь!»
А потом средь песка, мокрой гальки,
Жухлых водорослей, веток сухих
Собирает одиннадцать перьев,
Перьев белых от братьев своих.
И на них ещё капли блестели
То ль росы, то ли горестных слёз.
Кто же знает, ведь столько страданий
Пережить братьям бедным пришлось!
Она села на камень и стала
Терпеливо ждать доли своей,
И вот вскоре уже увидала
Ленту белую, клин лебедей.
Ровным строем летели к ней птицы,
Все одиннадцать, как на подбор,
И на каждой головке корона,
Золотой королевский убор.
Опустился клин белый на воду,
Крылья шумно захлопали в лад,
И опали с них белые перья.
Вот уже пред Элизой стоят
Её братья любимые, принцы.
Все красавцы. Хоть годы прошли,
Но она их узнала и тотчас
Заключила в объятья свои.
Братья плакали, братья смеялись,
А потом ей поведали как
Злая мачеха принцев по крови
Превратила в несчастных бродяг.
«И теперь мы должны от восхода
До заката по небу лететь.
Лишь когда только скроется солнце
Мы в людей превращаемся. Впредь
Улетать предстоит нам, иначе
Сил не хватит вернуться назад.
Только два раза в год из-за моря
Мы сюда прилетаем, чтоб сад
Посмотреть, где прошло наше детство,
Наш дворец, парк и пруд, а потом
Лишь грустить дом родной вспоминая,
Как же здорово жить было в нём!
Только в дни эти солнцестоянья,
Когда ночь соревнуется с днём,
Хватит сил долететь до утёса.
Бурю здесь до утра переждём.
А иначе могучие крылья
Растеряют вмиг перья свои,
И не лебедем, а человеком
Рухнем с неба на тело земли».
Тут Элиза взмолилась: «Возьмите
Меня, милые братцы, с собой,
Ведь одна изведусь я, погибну,
Путь бесславно окончу земной!»
Братья ночь плели сетку из гибкой
Прочной ивы и из тростника,
Чтоб успеть до рассвета ведь летом
На земле ночь и так коротка.
Уложили Элизу на сетку,
Привязав стебли ивы к ногам,
Ухватили сеть клювами, взмыли,
Полетели к далёким брегам.
А сестрица спала сном безгрешным.
Чтобы солнце не било в лицо,
Младший братец летел прям над нею,
Закрывая крылами её.
И Элиза за многие годы
Улыбалась впервые во сне
И, казалось, что жизни невзгоды
Навсегда удалились вовне.
Целый день клин летел лебединый.
Вот уж близится вечер и стал
Опускаться пугающий сумрак,
Ветра вой и напор нарастал.
Там внизу непогода шумела,
Ещё миг и светило зайдёт.
Приближается чёрная туча.
Лишь утёс одинокий спасёт.
Так скорей туда, с неба стрелою
На утёс. Им должно повезти.
Он хотя невелик, но способен
Их от смерти ужасной спасти.
Братья тесно прижались друг к другу,
Дождь нещадно по лицам хлестал,
Брызги волн обдавали их хладом,
Белой пеною, гром грохотал.
Море бешено билось о камни.
Дети, за руки взявшись свои,
Ободряли друг друга словами,
Ждали только восхода зари.
И опять стало ясно и тихо,
Ночь прошла, можно тронуться в путь.
На сегодня беда миновала.
Смерть в какой раз смогли обмануть.
В небо взмыл белый клин лебединый,
Прямо к солнцу. Их ждёт новый дом,
Лес кедровый, зелёное поле,
И трава, что стелилась ковром.
На скале пред глубокой пещерой
Братья сели в кружок у костра,
А Элиза тотчас задремала.
Притомилась в дороге сестра.
И пригрезилась ей та старушка,
Что в лесу повстречалась тогда.
Но она не старушка, а фея,
Так красива собой, молода.
Говорит, улыбаясь: «Запомни,
Своих братьев ты можешь спасти,
Только хватит ли мужества, чтобы
Через боль и страданья пройти?
Помнишь, как обточила волною
Река грубые камни свои?
Только камни не чувствуют боли,
А болеть будут пальцы твои.
У воды сердца нет и неведом
Ей ни страх и ни муки души.
Чтоб спасти братьев тебе придётся
Одной ночью в заветной глуши,
Что царит на кладбищенском поле,
Крапивы жгучей много нарвать,
После мять её долго ногами
И верёвку из нитей свивать.
Руки, ноги распухнут, ожоги,
Волдыри будут тело томить.
Но, такая цена за спасенье.
Ты готова её заплатить?
Ты из нитей крапивных рубашки
Своим братьям безмолвно сошьёшь,
А потом им набросишь на плечи.
Только так от заклятья спасёшь.
И запомни, пока вся работа
Не окончена – звуком одним
Не обмолвишься с братьями или
Их погубишь ты словом своим.
Только перьев коснутся рубашки,
Колдовство вмиг развеется в прах.
Помни это, Элиза, отныне
Жизнь и смерть их в твоих лишь руках!»
Принялась за работу Элиза,
А что воду зря в ступе толочь,
И на кладбище за крапивою
Молчаливо отправилась в ночь.
И траву, обжигая ладони,
Она долго в потёмках рвала,
Разминала босыми ногами,
И зелёные нити плела.
Она плакала и улыбалась,
Боль и счастье в ней переплелись.
Понимала она – это радость
Братьям вновь дать надежду на жизнь.
И когда на закате в пещеру
Её братья вернулись, они
Увидали: сестрица Элиза,
Обжигая ладони свои,
Молчаливо прядёт эту пряжу
Из сортов самых жгучих крапив,
Глаза полные слёз и страданья
Лишь безропотно вниз потупив.
И вмиг поняли братья, немою
Добровольно их стала сестра,
Чтоб спасти от заклятья колдуньи.
Испытаний настала пора.
День и ночь за работой Элиза,
Позабыла про отдых и сон,
Но из губ её сжатых до боли
Не раздался ни звук и ни стон.
Вдруг охотничий рог где-то близко
Протрубил, голоса, чей-то крик,
А потом лай собак. Пред Элизой
На пороге пещеры возник
Сам король той страны. Знать, охота
Его в эти края занесла.
Он, увидев её, удивился,
Произнёс: «Кто ты, дева - краса?
Как попала ты в эту пещеру?
Как зовут тебя, ну, говори?»
Но Элиза лишь только молчала,
Пряча руки в передник свои,
Чтоб король волдырей не увидел.
«Так пойдём же со мной. Разве ж тут
Тебе место? Такие красотки
Только в царских покоях живут.
Если будешь покладиста нравом
И добра так же, как хороша,
Наряжу тебя в бархат, шелка я,
Дам всё, что пожелает душа.
На головку надену корону,
Будешь жить во дворце ты со мной
И, надеюсь, со временем станешь
Королевой моей и женой!»
Так Элиза из мрачной пещеры
Во дворец переехала жить,
И весь двор был готов поголовно
Ей и верой и правдой служить.
Вскоре свадьбу сыграли. Элиза
Вся светилась от счастья. Она
Королём была нежно любима
И сама в короля влюблена.
Только лишь королевский епископ
Невзлюбил её, сразу же стал
Строить козни, в монаршее ухо
Денно, нощно одно лишь шептал:
«Государь, королева - колдунья,
Не любовь это, чары одни,
Ворожит она над крапивою,
С ней проводит и ночи и дни.
Почему она в скорбном молчанье
Покидает дворец по ночам?
Разве кладбище место прогулкам?
Убедиться в том можешь ты сам!
И в своей потайной комнатёнке
Поздней ночью, одна, запершись,
С крапивы что-то делает злое.
Ворожит, знать, она. Берегись!
И молчанье хранит, будто ею
Дан какой-то зловещий обет.
Видит Бог, как я предан короне.
Государь, ты услышь мой совет!»
Злые речи епископа в сердце
Поселили сомненье и боль.
«Ну, а что, послежу за женою», -
Рассудил так, однажды, король.
И как только лишь ночь наступила,
То Элиза ушла из дворца,
Запастись крапивою, чтоб дело
Довести всё ж таки до конца.
Уже десять рубашек готово,
Ещё ночь и заклятье падёт,
И для братьев любимых и милых
Солнце радости, счастья взойдёт.
Но на утро Элизу в темницу
Заключили, был строгий приказ
Короля, чтоб жену и колдунью
На костре сжечь, как ведьму. Весь сказ.
И в сыром подземелье Элиза
Должна ждать окончания дня.
Крапива здесь теперь ей подушка,
Одеяло, постель, простыня…
Эту ночь перед казнью поспешно
Она братцу меньшому плела
Рубашонку, ей в камере мышка
Помогала чуть-чуть, чем могла.
Старый дрозд, распушив свои перья,
Чтоб Элизу утешить слегка,
За решёткою пел свою песню.
Пел о том, как же жизнь коротка.
Ночь прошла, без того она летом
Словно клюв воробья так мала,
И почти вся работа готова,
Лишь рубашку одну не смогла
В срок закончить. Едва не хватило
На рукав пряжи жгучей. Везут
Её в старой телеге на площадь,
Там палач и толпа уже ждут.
Представление редкое, чтобы
Ротозей праздный им пренебрег.
У Элизы распущены косы,
А лицо было белым, как снег.
«Поглядите на ведьму, - кричали
Ей в толпе, - со своей ворожбой
Эта ведьма готова расстаться,
Лишь расставшись с своей головой!»
Кто-то даже пытался рубашку
Силой вырвать, мол, хватит речей.
Вдруг, как молния белая с неба
Клин одиннадцати лебедей.
Шумно хлопая крыльями птицы
Окружили телегу кольцом,
И тотчас тишина разлилася
Над притихшей толпой и дворцом.
И не мешкая боле Элиза
Стала братьев своих покрывать
Одеяньем из жгучей крапивы…
И они стали перья терять.
И лишь только рубашки касались
Белых перьев, корон золотых
Превращались опять братья в принцев,
Как и прежде красавцев младых.
Лишь у самого младшего братца
Лебединое было крыло
Вместо левой руки, не успела
Доплести, знать, рукав для него.
«Невиновна она, невиновна! -
Загалдел запоздало народ. -
Это ангелы белые с неба,
Сам Всевышний нам знак подаёт!»
«Я могу говорить, невиновна, -
Прокричала Элиза в ответ, -
Колдовство навсегда отступило
И окончен мой скорбный обет!»
Тут Элизу покинули силы,
Она братьям в объятья падёт,
А толпа тут же благоговейно
Перед ней на колени встаёт.
И благое знаменье явилось,
Сквозь поленья в костре из земли,
Будто волей чьей по мановенью
Дивных роз вмиг кусты проросли.
Разнеслось ветром благоуханье
От миллиона бутонов, и был
Это миг, про который так скажут:
«Бег времён на мгновенье застыл!»
Звон раздался окрест колокольный,
Птицы щебет подняли такой,
Что, казалось, планета земная
Навсегда потеряла покой.
И король пред своей королевой
В молчаливом почтенье застыл,
На колено припав, и стыдливо
О прощенье покорно молил.